— У нас проблема.
Сэм, сидевший на водительском сиденье, повернулся ко мне.
— Ты же сейчас должна быть на занятиях?
— Я сбежала пораньше. — Последним уроком у нас было ИЗО, и я решила, что без меня с моей кошмарной скульптурой из глины и проволоки там никто скучать не будет. — Изабел все знает.
Сэм моргнул.
— Какая Изабел?
— Сестра Джека, помнишь?
Я убавила мощность печки — Сэм раскочегарил ее на полную катушку — и сунула рюкзак себе в ноги. Потом пересказала ему наш разговор, опустив свои пугающие впечатления от фотографии Джека в человеческом облике.
— Понятия не имею, что там было на остальных снимках.
Изабел мгновенно перестала волновать Сэма.
— Снимки сделала Оливия?
— Угу.
На его лице отразилась тревога.
— Хотел бы я знать, это потому Оливия так вела себя в книжном? Со мной. — Я ничего не ответила, и он уткнулся взглядом в руль или куда-то совсем рядом с ним. — Если она в курсе нашей тайны, ее комментарий про мои глаза становится очень логичным. Она пыталась вызвать нас на откровенность.
— Вообще-то да, — согласилась я. — Очень похоже.
Он тяжело вздохнул.
— Теперь у меня не выходят из головы слова Рейчел. Про волка у дома Оливии.
Я закрыла глаза и вновь открыла их, но это не помогло мне отогнать воспоминание о Джеке, скорчившемся на земле.
— Ох. Об этом я даже думать не хочу. Так что будем делать с Изабел? Я не могу вечно от нее прятаться. И продолжать ей врать не могу; это будет выглядеть по-идиотски.
Сэм слабо улыбнулся.
— Ну, я спросил бы у тебя, что она за человек и как, по твоему мнению, нам следует поступить...
— ...но я препаршиво разбираюсь в людях, — договорила я вместо него.
— Попрошу заметить: не я это сказал.
— Ладно, так что мы будем делать? Отчего-то у меня такое чувство, что я одна тут навожу панику. А ты совершенно... спокоен.
Сэм пожал плечами.
— Наверное, это от неожиданности. Я не могу ничего сказать, не пообщавшись с ней для начала. Если бы я был с тобой, когда она показывала тебе те фотографии, может, я тоже забеспокоился бы, но пока что никаких конкретных мыслей по этому поводу у меня нет. Судя по имени, она должна быть приятной девушкой.
— Вот уж пальцем в небо, — засмеялась я.
Он состроил трагическую мину, и от его преувеличенно сокрушенного вида мне вдруг полегчало.
— Что, ужас-ужас?
— Раньше я так и думала. А теперь... — Я пожала плечами. — Черт его знает. Так что будем делать?
— Думаю, придется с ней встретиться.
— Вдвоем? Где?
— Да, вдвоем. Это же не только твоя проблема. Не знаю. Где-нибудь, где поменьше народу. Чтобы я мог понять, что она из себя представляет, прежде чем решать, что ей можно сказать. — Он нахмурился. — Она будет не первой родственницей, посвященной в тайну.
По его выражению я поняла, что он имеет в виду не своих родителей, иначе не нахмурился бы.
— Да?
— Жена Бека знала.
— «Знала»?
— Она умерла от рака груди. Это было задолго до меня. Я никогда ее не видел. Я узнал про нее от Пола, да и то по чистой случайности. Бек не хотел, чтобы я знал. Наверное, это из-за того, что люди в массе своей не слишком нас любят, и он не хотел, чтобы я тешил себя иллюзиями, будто смогу в любой момент тоже обзавестись собственной женушкой, ну или что-то в этом роде.
До чего же несправедливо, что на одну семью обрушились две такие трагедии сразу. Я с опозданием спохватилась, что едва не пропустила непривычную горечь в его голосе. Наверное, надо было что-то сказать, расспросить его о Беке, но момент был упущен, а потом стало слишком шумно: Сэм включил радио погромче и нажал на газ.
Он дал задний ход и задумчиво нахмурился.
— К черту правила, — произнес он наконец. — Я хочу с ней встретиться.
Глава 42
Сэм
54 °F
— Можно узнать, какого черта мы идем печь пирог вместо того, чтобы поговорить о моем брате? — осведомилась Изабел, не поздоровавшись.
Она только что выбралась из громадного джипа, который практически перегородил подъезд к дому Брисбенов. Первое, что бросилось мне в глаза, это ее высокий рост — видимо, потому, что она была в сапогах на пятидюймовых каблучищах, — а следом ее кудряшки, потому что их у нее на голове было больше, чем у фарфоровой куклы.
— Нельзя, — сказала Грейс как отрезала, и я в очередной раз ею восхитился.
Изабел фыркнула так, что если бы этот звук прекратить в снаряд, он способен был бы стереть с лица земли небольшое государство.
— Ну можно тогда хотя бы узнать, кто он такой?
Я взглянул на нее в тот самый момент, когда она разглядывала мою задницу. Она поспешно отвела глаза, а я отозвался в тон Грейс:
— Нельзя.
Грейс провела нас в дом и, обернувшись к Изабел, предупредила:
— Ни слова о Джеке. Мама дома.
— Это ты, Грейс? — послышался женский голос со второго этажа.
— Да! Мы будем печь киш [6]!
Грейс повесила свою куртку и сделала нам знак последовать ее примеру.
— Я тут принесла кое-какие вещи из студии, отодвиньте их с прохода! — крикнула в ответ ее мать.
Изабел наморщила носик и осталась стоять в своей отороченной мехом курточке, отступив в сторонку, пока Грейс распихивала по углам коробки, перегораживавшие проход. В этой тесной кухоньке она казалась совершенно чужеродной. То ли давным-давно утративший свою белизну линолеум в сравнении с ее безупречной завивкой стал выглядеть еще более жалким, то ли в сравнении со старым выщербленным полом ее прическа стала выглядеть еще более безупречной и ненатуральной. До сих пор мне ни разу не бросалось в глаза убожество окружающей обстановки.
Грейс засучила рукава и принялась мыть руки, и Изабел попятилась еще дальше.
— Сэм, включи радио и найди что-нибудь приличное, ладно?
Я отыскал на полке посреди жестянок с солью и сахаром небольшую магнитолу и включил ее.
— Господи, мы и в самом деле будем печь пирог, — простонала Изабел. — А я-то думала, это такое условное обозначение для чего-то другого.
Я усмехнулся, и она, перехватив мой взгляд, страдальчески закатила глаза. Впрочем, это вышло у нее чересчур нарочито, поэтому в искренность ее страданий я не поверил. Что-то в ее взгляде наводило на мысль, что она как минимум заинтригована ситуацией. А ситуация заключалась в следующем: я не собирался ничего говорить Изабел, пока не разберусь, что она за человек.
В кухню, распространяя апельсиновый запах скипидара, вошла мать Грейс.
— Привет, Сэм. Ты тоже будешь печь пирог?
— Попытаюсь, — с серьезным видом ответил я.
— Вот смех-то, — фыркнула она. — А это кто?
— Изабел, — ответила Грейс. — Мам, ты не знаешь, где у нас такая зеленая поваренная книга? Все время здесь была. Там рецепт пирога.
Ее мать растерянно пожала плечами и присела на корточки рядом с одной из коробок на полу.
— Сбежала, наверное. Что это за ужас передают по радио? Сэм, найди что-нибудь поприличнее.
Пока Грейс листала поваренные книги, сваленные на тумбе, я принялся переключаться с одной радиостанции на другую.
— Оставь вот эту! — сказала мать Грейс, когда я наткнулся на какую-то попсу. Она поднялась, держа в руках коробку. — Ну ладно, я пойду. Желаю удачи. Я к вам еще зайду... попозже.
Грейс, похоже, и не заметила ее исчезновения.
— Изабел, яйца, сыр и молоко в холодильнике. Сэм, — она кивнула в мою сторону, — будь так добр, включи духовку и достань пару сковородок.
Изабел в растерянности застыла перед холодильником.
— Тут одного сыра триста пятьдесят сортов. Я в них не разбираюсь.
— Тогда ты разожги духовку, а Сэм достанет сыр. Он знает толк в еде, — сказала Грейс.
Приподнявшись на цыпочки, она потянулась достать из навесного шкафчика муку; в ее позе было столько гибкой грации, что мне до смерти захотелось прикоснуться к полоске обнаженной кожи над поясом ее джинсов. Но пока я смотрел на нее, она поставила пакет с мукой на стол и миг был упущен, так что я поменялся местами с Изабел, вытащил из холодильника острый чеддер, молоко и яйца и положил их на стол.
Когда я закончил разбивать яйца и влил в них майонез, Грейс уже рубила в миске масло с мукой. В кухне внезапно закипела работа, как будто нас здесь был целый легион.
— Это еще что такое? — осведомилась Изабел, с подозрением глядя на пакет, который сунула ей в руки Грейс.
— Грибы, — прыснула Грейс.
— Они похожи на коровьи лепехи.
— Хотела бы я иметь такую корову. — Грейс отстранила Изабел и плюхнула в сотейник кусок масла. — Ее задница стоила бы миллион. Давай клади их сюда и пассеруй до мягкости.
— Долго?
— До мягкости, — повторил я.
— Ты все слышала. — Грейс протянула руку. — Сковороду!
— Помоги ей, — велел я Изабел. — А я позабочусь о мягкости, раз уж ты не в состоянии.
— Я и так мягкая, — пробормотала Изабел.
Она передала Грейс две формы, и Грейс ловким жестом фокусника уложила на дно каждой по пласту теста. Потом она принялась показывать Изабел, как защипывать края. Судя по всему, процесс у нее был отработан до мелочей; у меня сложилось впечатление, что Грейс справилась бы со своей работой куда быстрей, если бы мы с Изабел не путались у нее под ногами.
Я смотрел, как эти двое защипывают тесто, и губы у меня сами собой расплылись в улыбке.
— Что скалишься? — бросила мне Изабел. — Следи за грибами!
Грибы удалось спасти в самый последний момент, и я вывалил к ним шпинат, который Грейс сунула мне в руки.
— Моя тушь! — воскликнула Изабел, перекрывая шум стряпни.
Я оглянулся и увидел, как они с Грейс со смехом и слезами шинкуют лук. Тут едкий луковый дух ударил мне в нос, и у меня тоже защипало глаза.
Я протянул им сотейник.
— Давайте его сюда.
Изабел ссыпала лук в сотейник, а Грейс хлопнула меня по заднице перепачканной в муке рукой. Я вывернул шею, пытаясь увидеть, не осталось ли отпечатка, а Грейс тем временем повозила ладонью по остаткам муки и сделала вторую попытку.
— Это же моя песня! — внезапно завопила она. — Сделай погромче! Погромче!
Это была Мэрайя Кэри в наихудшем ее варианте, однако сейчас это оказалось самое то, что нужно. Я выкручивал ручку громкости, пока не завибрировали динамики, прислоненные к жестяным коробкам. Тогда я поймал Грейс за руку, притянул ее к себе, и мы принялись танцевать какой-то безумный, жутко неуклюжий и невыносимо эротичный танец. Она танцевала спиной вплотную ко мне, вскинув руки, а я обнимал ее за талию, слишком низко, чтобы это объятие можно было назвать целомудренным.
Вот такими мгновениями и измеряется жизнь, промелькнула у меня мысль. Грейс запрокинула голову, изогнув длинную бледную шею, и потянулась губами к моим губам, и за миг до того, как они встретились, я перехватил тоскливый взгляд Изабел, устремленный на нас.
— Скажите мне, на сколько ставить таймер, — буркнула пойманная с поличным Изабел и отвела глаза. — А потом, может быть, все-таки поговорим?
Грейс все еще прижималась ко мне спиной, окруженная надежным кольцом моих рук, с ног до головы перепачканная мукой и такая аппетитная, что у меня в глазах потемнело от желания немедленно остаться на этой кухне с ней наедине. Она лениво махнула в сторону раскрытой поваренной книги, опьяненная моей близостью. Изабел сверилась с рецептом и завела таймер.
Вдруг стало понятно, что делать больше нечего, и на миг повисла тишина, потом я сделал глубокий вдох и обернулся к Изабел.
— Ладно, я расскажу тебе, что случилось с Джеком.
Изабел с Грейс явно опешили.
— Давайте присядем, — предложила Грейс и вывернулась из моих объятий. — Идите вон туда, в гостиную. Я сделаю кофе.
Мы с Изабел прошли в гостиную. Там, как и на кухне, царил кавардак, которого я не замечал, пока не появилась Изабел. Чтобы освободить себе место на диване, ей пришлось передвинуть груду высохшего белья. Садиться рядом с ней мне не хотелось, поэтому я опустился в кресло-качалку напротив.
— Почему ты не как Джек? — спросила Изабел, искоса глядя на меня. — Почему ты не превращаешься в волка и обратно?
Я и бровью не повел; не предупреди меня Грейс, что Изабел обо всем догадалась, возможно, я не был бы столь хладнокровен.
— Я такой уже давно. Постепенно становишься все стабильнее. Это только поначалу вечно превращаешься туда-сюда. Отчасти это связано с температурой, но не настолько сильно, как потом.
— Ты сделал это с Джеком? — выпалила она мгновенно.
Я нарочно не стал скрывать отвращения.
— Я не знаю, кто это сделал. Нас таких довольно много, и не все из нас приятные люди.
О его пневматическом ружье я решил не упоминать.
— Почему он такой злой?
Я пожал плечами.
— Понятия не имею. Может, потому что он злой по жизни?
Прищур Изабел стал недобрым.
— Послушай, укус не делает из тебя чудовище. Ты просто превращаешься в волка. Но при этом внутри остаешься таким, какой ты есть. В волчьем обличье и в момент превращения человеческие тормоза отсутствуют, так что если ты по природе своей вспыльчив или склонен к насилию, то эти черты усугубятся.
Вошла Грейс, с трудом удерживая на весу три кружки с кофе. Изабел взяла кружку с бобром на боку, а я — с логотипом какого-то банка. Грейс плюхнулась на диван рядом с Изабел.
Та на миг закрыла глаза.
— Так. Давайте еще раз по порядку. На самом деле мой брат не погиб. Волки только покусали его, а потом он стал оборотнем? Прошу прощения, я не слишком разбираюсь во всей этой потусторонней бодяге. И вообще, там же еще было что-то про луну, серебряные пули и прочая тому подобная чушь?
— Он восстановился, но не сразу, — объяснил я. — На самом деле он не был мертв. Не знаю, каким образом он сбежал из морга. Луна и серебряные пули не более чем миф. Как тебе объяснить... Это... это болезнь, которая обостряется в холода. Думаю, миф про луну возник из-за того, что ночью обычно холодает, так что новоиспеченные оборотни часто превращаются в волков по ночам. Вот люди и стали думать, что это луна во всем виновата.
Изабел держалась весьма достойно. Она не собиралась падать в обморок, и страхом от нее тоже не пахло. Она отхлебнула кофе.
— Ну и гадость.
— Это растворимый, — принялась оправдываться Грейс.
— Так мой брат узнает меня, когда он в волчьем обличье? — уточнила Изабел.
Грейс взглянула на меня; а у меня не хватило духу посмотреть ей в глаза, когда я отвечал.
— Разве что смутно. Кто-то в волчьем обличье ничего не помнит о своей человеческой жизни, кто-то кое-что помнит.
Грейс отвела взгляд и принялась прихлебывать кофе, старательно изображая равнодушие.
— Значит, вас целая стая?
Изабел задавала правильные вопросы. Я кивнул.
— Но Джек пока что их не нашел. Или они его не нашли.
Изабел долго водила пальцем по краю кружки, потом перевела взгляд с меня на Грейс и обратно.
— Ну и в чем тут подвох?
Я опешил.
— Какой подвох?
— А такой, что ты тут рассказываешь мне все это, а Грейс делает вид, будто все прекрасно, но на самом деле все отнюдь не прекрасно.
Пожалуй, ее прозорливость меня не удивила. Едва ли можно очутиться на вершине школьной пирамиды, не разбираясь в людях. Я уткнулся в нетронутую чашку с кофе. Кофе я не любил: вкус был слишком резким и горьким. Я так долго был волком, что успел отвыкнуть от него.
— Каждому из нас отпущен свой срок. Чем больше времени проходит после укуса, тем более незначительное похолодание нам нужно, чтобы превратиться в волка. И тем более сильного потепления приходится ждать, чтобы вернуться в человеческий облик. В конце концов мы перестаем превращаться в людей.
— И какой он, этот срок?
Я не смотрел на Грейс.
— У всех по-разному. У большинства он измеряется годами.
— Но не у тебя.
Мне хотелось сказать ей, чтобы она заткнулась. Я не знал, как долго еще Грейс сможет сохранять бесстрастное выражение. Но лишь слабо покачал головой, надеясь, что Грейс смотрит в окно, а не на меня.
— А если бы вы жили во Флориде или еще где-нибудь, где тепло?
Я с радостью ухватился за возможность увильнуть от разговора обо мне.