Райдо Витич
Мне без любви даже рая не надо, рай без любви называется адом.
В нем так горько и безотрадно…
Когда часы 12 раз пробьют на старой башне, и в этот миг,
и в этот час исчезнет день вчерашний.
Я в омут глаз твоих гляжу и на снежинках ворожу,
а у подъезда задержу и тихо так скажу:
Мы встретились в прошлом веке и тысячу лет любили.
Мы встретились в прошлом веке и счастливы вместе были
……………
Он все поймет без лишних слов, любовь она и есть любовь…
А. Глызин.
Пролог
Орион хлопнул дверью спальни и, завязывая на ходу пояс халата, прошлепал босыми ногами по паркету в сторону террасы.
— Выгони ее к чертям! — бросил потягивающему пиво охраннику в коридоре. Тот съездил горлышком бутылки себе по зубам и закивал, пытаясь вытащить свое немаленькое тело из кресла. Но этого Бройслав уже не увидел — толкнул дверь в холл, и с силой треснул ею, так что висящий на стене Броувер рухнул на пол.
Орион прошел на террасу и уставился на необъятную территорию парка с комплексом фонтанов. Его дом иначе чем дворцом не назовешь, да толку от красоты пейзажа и архитектуры, если пусто на душе.
Кому скажи — смешно — Бройславу тесно в его дворце!
А ему не только тесно, но еще и душно.
За спиной раздалось тихое покашливание. Орион обернулся, чтобы послать к чертям посмевшего потревожить его, но смолчал, увидев своего друга и начальника службы охраны Гарика Фомина и протянутую трубку телефона в его руке:
— Анастас Энеску, — пояснил, готовя. Бройслав поморщился и вырвал телефон из рук мужчины:
— Что? — бросил неласково.
— Мне бы хотелось увидеться с тобой, — проблеял просительный голос.
— Незачем. Сколько на этот раз?
Анастас звонил лишь за одним — попросить дядю спонсировать очередную бредовую идею, которая в очередной раз с треском провалится. Но спорить с ним бесполезно, как уговаривать не блажить, и отказывать тоже себе дороже выйдет — Анастас начнет ныть, сопеть в трубку, подкарауливать у ворот и в ресторанах, давить на жалость и сетовать на бессердечность родственника.
Лучше не тянуть и откупиться сразу. Покой в любом случае дороже стоит.
Анастас обрадовался:
— Пять.
— Сотен?
— Тысяч, — уточнил на всякий случай и замер в ожидании, пытаясь угадать: выдаст ему дядя требуемую сумму или нет.
— Вот пять тысяч и получишь…
— Хотя бы сто тысяч, Бройслав! Будь человеком, меньше не обойтись!
— Что опять придумал?
— Я объясню. Давай встретимся в «Праге»?
— Нет, — отрезал мужчина.
— Ну, хорошо, хорошо, — поспешил согласиться Анастас. — Расскажу по телефону, но это долго, предупреждаю.
— Плевать, я никуда не опаздываю.
— Ладно…
И затараторил.
По мере разговора лицо Бройслава начало разглаживаться, теряя маску недовольства.
— Ты заработал сто штук евро, — после внимательного прослушивания планов племянника согласился он и отключил связь. Задумчиво подкинул трубку в ладони и обернулся к Гарику, ткнув в его сторону антенной:
— В этом кое что есть… Хотя бред, конечно, полный.
— Вполне в духе дурачка. Опять криминал?
— Э, не скажи, — прищурился, осмысливая услышанное, и качнул пальцем. — Опасно, конечно… с его мозгами. Вот что, съезди к нему, узнай все подробности, тонкости дела и отсей любого, кто сел ему на хвост. Если такие уже образовались. Мы возьмемся, и посредники нам не нужны. Как и нахлебники. За Анастасом присмотри: прижми, закрой — мне все равно.
Фомин кивнул — хватка у Ориона бульдожья, а чутье на уровне экстраординарного, и если заинтересовался, значит скоро будет работа для ребят и ливень из дивидендов. Что что, а деньги просто липли к рукам Энеску-старшего…
Орион сорвал розу и пошел в дом.
Куда — Фомин знал точно, и лишь головой качнул — странностям Бройслава несть числа, но одна особо настораживающая, сходная с безумием, ничего кроме щемящей тоски у него не взывала. Знать бы еще, откуда эта печаль, что вечно живет в глазах Энеску и бередит душу Гарика, распространяя свое тяжелое дыхание на всех окружающих, на саму атмосферу вокруг мужчины?
Бройслав прошел в закрытую для всех часть своего дворца, снял с груди цепь с ключом и отпер им дверь за тяжелой портьерой. Шагнул в полумрак комнаты к портрету, завешенному тафтой и бархатом.
Одинокая роза, малый дар за искусство художника, что смог выразить мечту и блажь Энеску, легла к портрету, как к стопам Мадонны. Пальцы мужчины погладили, еле касаясь овал лица, чувствуя в какой раз лишь холодную шероховатость краски на полотне.
Пусть его считают безумным, законченным циником, жестким до жестокости безбожником, но кому и зачем знать, что есть в его жизни место святости, совсем не похожей на мощи мучеников, иконы и святые распятия. Он верит лишь своей Мадонне, молится ей и ждет ее явления с не меньшим фанатизмом, чем любые верующие. И все равно ему, что скрывается за лазурью ее глаз — он примет ее любой. Ведь ангел, спускаясь на эту землю, не может не запачкать крылья, а чтоб выжить, и святому нужны зубы.
Только бы встретить ее, увидеть наяву — остальное неважно.
Бройслав опустился на колени перед портретом и, ткнувшись лбом в позолоченную рамку, задумался — встречал ли он тех, мечты которых сбываются? Нет, не безумных от жажды наживы, а безудержных романтиков, мысли которых бродят по поднебесью и ведомы лишь иерархии чистых существ. И кто из Высших отвечает за сбыточность надежд? И как звучит молитва им?
Ее бы он выучил, не ленился произносить каждый день, а пока губы привычно прошептали:
— И в жизни, и в смерти — я твой и только твой, для тебя и ради тебя. И по-прежнему жду тебя. Век, эпоху — сколько скажешь, на миг, на минуту — не имеет значения. Главное — появись…
Глава 1
Я уверена, что индейцы были удивительной расой, а их распределение людей по чертам характера на тотемы просто гениально.
На одного посмотришь — сущий хомяк. Вот жует с утра до ночи и все норовит что-то за «щечки» сунуть — в свои закрома. И вечно у таких «заначки» и «схроны», то в носке, то под репродукцией Рембранта, то от жены, то на всякий случай. И живет в вечной спячке, и счастлив, если закрома полны, а на "черный день", как на месяц на необитаемом острове скоплено и сложено. Его война в далеких землях волнует меньше недоеденного на завтрак кусочка запеканки. Он не ворует — он тащит все, что плохо лежит, и сетует на выброшенную кем-то вещь, что вот ему-то в хозяйстве всегда пригодится. Криминал его не интересует, щедрость ни его черта, а любовь быстрая и суетливая. Жена без изысков, зато мастерица из банки тушенки кастрюлю супа на неделю сварить, а разваливающиеся сапоги всучить все же сапожнику, а не выкинуть на свалку, и заплатить за работу минимум при ее максимуме. На парикмахерскую такая тратиться не станет: возьмет у соседки журнал «Долорес» напрокат и обкромсает себя портновскими ножницами прабабушки, выкрасит, что останется, хной за пять копеек и будет всем говорить, что сей эсклюзив навели ей в самом элитном парикмахерском салоне за бешенную кучу денег.
"Весело" живут «хомячки», суетятся с утра до ночи, гребут, копят, экономят и помирают на накопленном «сокровище», которое потом несчастные родственники бульдозером выгребают из их «норок» прямиком на свалку.
Другой из более высокого класса, уже не грызун — хищник. Шакал, например. Мнит себя львом, а ведет как трусливый заяц. Но рычит, да, убедительно… для низших, из прайда мышек, птичек, насекомых. И самое большее, что может — убеждать себя, что его номер первый, хоть на лбу крупными буквами написано — одиннадцатый.
Я выплюнула вишневую косточку под ноги такого вот шакала и получила в ответ предостерегающий оскал… и вид со спины. Беги, щенок, беги — вишни у меня много.
Я принялась есть плоды приусадебного хозяйства старушки-белочки-хлопотуньи, что щедро одарила меня бесплатным кулечком из части бесплатной газеты, и плевать косточки под ноги прохожих. Нет, «свинья» не мой тотем, просто мне до безумия нравится эпатировать, шокируя местную фауну. И неважно чем: прической, позаимствованной у кришнаитов, пирсингом на лице в виде африканской маски, танцем живота на парапете моста над Невой или косточками под ноги. Главное, произведенный эффект, сходный упавшему кирпичу или взрыву тротиловой шашки. Последнее предпочтительней, потому что "взрывной волной" в первую очередь срывает маски, оголяя истинную сущность окружающего «зоопарка».
В нагрудном кармане надсадно заверещал Pantek: "какая сволочь мне звонит?!! Какая сво…"
Конечно не кирпич и тем более не тротиловая шашка, но пяток удивленных взглядов заработал.
Я глянула на дисплей: воистину, «сво» — питон Макрухин. Зайцев на обед пачками употребляет и не давится.
— Н-да? — мурлыкнула в трубку.
— Ангел мой, тебе карту местности скинуть?
О, питон в ожидании знатной пищи! Интересно, что ж его разохотило? А!
— Пятнадцатиминутное опоздание дамам простительно.
— Конечно… а время московское?
— Ну, что вы… часовой пояс Владивостока.
— Трогательно, — оценил, явно свирепея. Но голос остался ласковым. Умеет себя в руках держать. Питон, — хмыкнула. — Лапочка моя, переведи часики… и двигай конечностями! Пять минут на дорогу!
— Яволь! — бодро гаркнула я и захлопнула крышку телефона.
Засыпала в рот под обалдевшим взглядом юного металлиста остатки вишни из кулька, смяла его и выкинула в урну. Сделала пару шагов от витрины к проезжей части и выставила руку: "ямщи-ик, не гони-и, лошаде-ей"… Дальше, по-моему, о вреде спешки и положительных результатах правильной организации передвижения. И верно. Песня народная, значит мудрая. Народ и буду слушать — он плохого не посоветует.
У поребрика тротуара притормозила «Волга».
— Куда, птица счастья? — вылез "по не хочу" из окошка молодой, сексуально озабоченный шимпанзе. Я выплюнула косточки на асфальт под ноги деловой мартышки и, прослушав дробную кантату их приземления в унисон недовольного верещания, плюхнулась на сиденье.
— Вперед, только вперед! — заверила птицелова.
— Елена Перестань, — представил меня Макрухин довольно приятному мужчине.
— Что "перестань"? — насторожился он.
Дятел, — решила я: в голове только уголовный кодекс и армейский устав.
— Фимилиё моё, — хмыкнула, присаживаясь за круглый стол. Да, порадовали меня родители славной фамилией.
— Хм, — брови сами уползли под челку мужчины и там замерли. Взгляд попытался взвесить и оценить, но ввиду нестыковки файлов и мизера информации забуксовали на моих ладных, метр двадцать, ножках.
— Лучший специалист, — заверил Макрухин. — Элита, так сказать.
— Угу, — как-то сразу поверил мужчина. Оно понятно, мои ноги сшибают мозги кретинов напрочь, не хуже фамилии. — Э-э… ну-у, — начал мычать.
Понятно: не дятел — баран.
Я заскучала. Вытащила пластинку жвачки и сунула ее в рот. Успела освежить дыхание и надуть пару шариков, а мужчина все разглядывал меня.
Я уставилась на Макрухина:
— Савелий Яковлевич, у меня в три массажистка, — предупредила честно. Тот насупился, изобразив негодование, а глаза смеялись, видя, как еще больше растерялся мужчина.
— Я Виктор Нейменов, — протянул, наконец, несмело руку для приветствия.
— Угу, — кивнула и с трудом удержалась, чтоб не вложить в нее жвачку. Шеф не поймет. Эта вольность была бы последним доводом к его обеду. Мной, понятно. Бараны у него обычно изжогу вызывают.
Мужчина покосился на Макрухина, взглядом прося помощи. Тот вздохнул и выдал:
— Массажистка отменяется, ангел мой. Через два часа у тебя самолет.
— На Мальдивы? — мурлыкнула я, игриво качнув ножкой. Нейменов сглотнул слюну, заворожено разглядывая мою конечность, что почти потирала его. Понятно, что ни о каких Мальдивах речи не шло, этому барану из провинциального городка и Осло было, как Эверест для новичка. Но отчего б не поиграть в фонд помощи?
— Нет, Селезневка, — смутился Виктор.
— Это на Адриатике? — изобразила дебилку. Вернее блондинку. Надо же соответствовать своей затейнице парикмахерше и поберечь психику мужчин от шокотерапии.
— Это в Сибири, — попытался вымучить милую улыбку Виктор.
— А Сибирь у нас?…
— К северу от Монголии! — рявкнул Макрухин, разгадав мои маневры вместе с отношением к его протеже.
— Лена, — качнул головой Савелий, укоряя и одновременно посмеиваясь.
За что его люблю, так за одно уникальное качество, что десяти банальных стоит — просчитывать ситуации и людей на пять-семь шагов вперед и зрить в корень. Порой я сильно удивляюсь — где он его изыскивает? В некоторых экземплярах не то что корня — кроны не найдешь. Шумит что-то сучковатое, саксаулообразное, тоску веточками извилин навевает. А Макрухин молодец, и в кактусе толк узрит. Но это флора, а к оному аспекту живой природы я ровно отношусь, сугубо как к диетпитанию. А как иначе? Сено оно и есть сено — пожевал — выплюни.
— Э-э-э… Видите ли, Селезневка — город. Довольно большой, почти миллионный.
Да что ты? Страсти какие! — выгнула я бровь: Ему бы Андерсеном зваться, сказки какие рассказывает.
— Мне нужно, чтоб вы прощупали одного человека.
— Прощупать? — протянула, с томной задумчивостью поведя длинным ноготком по губам. Нейменова серьезно подкосило: зрачки задышали, губы приоткрылись и потянулись в мою сторону.
— Надеюсь, вы не предлагаете мне совершить аморальный поступок, идущий в разрез с моим вероисповеданием? — прошептала почти интимным голосом работницы досугового центра "Секс по телефону".
— А вероисповедание у вас?
— Пуританское, — поведала, доверчиво качнувшись к нему. Виктор обалдело хлопнул ресницами, сверяя мое личико, бюст, прикрытый шаловливой тряпочкой, ножки, и кашлянул, пряча сокровенные мысли, что с транспарантами прошли по его челу, отображаясь в глазах. Первым прошел «хочу», вторым «могу» и замыкало шествие "всегда готов!".
Макрухин от души забавлялся. Верю, подобного представления он и в цирке не видел, хотя сам дрессировщик высшего класса.
— Я имею ввиду про…проверить, чем дышит, — проблеял Нейменов.
— Могу доложить хоть сейчас.
— Да? — удивился и насторожился тот.
— Азотом на 78 %, кислородом на 21, а остальное берет смесью с углекислым газом. Точный доклад можно взять у Менделеева.
Нейменов вздохнул, сердито нахмурившись — дошло, наконец, что играют с ним, как с умственно отсталым ребенком.
— Я имею ввиду другое.
— Ясно, — заверила я. — Увлечения, тайные желания, тонкие места и бронированные.
— Да, — поджал губы.
— И все?
— Для начала.
— А для конца?
— Завербовать. Не получится — скомпрометировать.
— Экземпляр?
— А?.. А! — дошло. Достал из кармана пиджачка фото. Я сунула жвачку под длинный ноготь — потом выкину и, тяпнув из рук репродукцию нового вида тотема, принялась рассматривать ее, покачиваясь в раздумьях на стуле.
Ничего животинка. Взгляд цепкий, лоб высокий, нос с горбинкой, виски чуть с сединой. Фигура крепкая, натренированная. Стрижка аккуратная, плащик светлый, на весь почти миллионный городок один такой и сыщется. Часики, опять же, весом на пять таких плащиков из рукава выглядывают.
Н-да, не млекопитающее. И явно не грызун.
— Ф.И.О?
— Что, простите?
— Первая графа анкет.
— А! Сергеев Леонид Денисович. Английский подданный.
— Надо же, как лордов в рассейские глубинки тянет!
— Да, русский он. Иммигрировал десять лет назад, а теперь вернулся непонятно за каким… какой надобностью. Открыта бизнес-виза.
— Давно приехал?
— Месяц как. Был в Аладыре, Уссурийске. Теперь к нам его задуло.
— Данные?
— Вот, — положил передо мной флешку на гиг. — Остальное на месте по ходу дела.