— Пусти!! — попыталась оттолкнуть Ивана. Тот просто прижал меня к себе.
— Что случилось?
— Он ударил меня!
— Не-а.
Я оттолкнула мужчину, отошла, еще чувствуя желание придушить Гарика, но уже не настолько остро, как желание увидеть Бройслава и высказать ему, как я ненавижу его и его тупую стаю собак, способных только рвать дичь без ума да лаять попусту.
— Волки! Ненавижу! — и пнула с досады кресло. — Это все ты, Иуда! — ткнула пальцем в сторону мужчины. — Ты отдал меня этим!… Что я тебе сделала?! Тебе-то, что?!
А ведь я поверила ему, единственному! Да что там теперь, сама виновата, дура.
— Если женщина нервничает до истерики, ищи причину, далекую от того, что она тебе преподносит, — спокойно сказал Иван. — Я вообще-то уехать хотел, зашел "до свидания" Гарику сказать, а тут у вас спарринг… Съездил я неплохо.
— Кто держит?
— Никто, — передернул плечами и, приоткрыв дверь, заглянул в зал. — Успокоился?
— Да. Убери эту суку оттуда, а то убью ненароком, — послышалось шипение Гарика.
— Вот, слышал?!! — закричала я Ивану. — А я всего лишь попросила дать телефон!!
— Зачем?
— Много знать хочет! — рявкнул Гарик, входя в комнату. Вид потрепанный, но непобежденный:
— Петух! — бросила, не подумав.
— Кто?!! — взял старт с места, но был откинут обратно на руки охранников Иваном. Дверь закрылась, щелкнул замок.
— Смотрю, у вас полная любовь и взаимопонимание, — проворчал Лейтенант, не обращая внимания на буйство за преградой. Постоял, внимательно поглядывая на меня, и подошел, доставая телефон.
— Кому позвонить хотела?
— Маме!
— На кладбище? — спросил тихо. И ни укора в голосе, ни обвинения во взгляде, только сочувствие. Я отвернулась, чуть не расплакавшись от этого.
— Досье почитал, да? Вы его всем выдаете для ознакомления?
— Не шипи, — попросил дружелюбно, присел на край подоконника напротив меня. — Досье твое только двое читали: я и Гарик. Пока. Не знаю, что он там увидел, но, думаю, Бройслав увидит то же, что и я, а не Фомин. С Макрухиным-то из-за матери связалась?
— Не твое дело.
— Понятно, — согласился. — Конфетку кинь.
— Что?!
— Конфету, — кивнул на полную вазу сладостей на столике. Я хмуро уставилась на нее и поняла, что Иван таким образом отвлекает меня, дает возможность взять себя в руки, успокоиться. И осела в кресло, потерев глаза ладонью:
— Сам возьми, — бросила тихо.
— Возьму, я не гордый. Вещички ты прикупила? Не много тебе? И все нужны, да? — поднял с пола упавшую сумку с лямками в виде золоченых цепочек.
Жуть, — скривилась я.
— Ну, я так и подумал, — кивнул мужчина, отправив никому ненужный аксессуар в кучу остального. Потом покопался в вазе и, найдя нужное, кинул мне. — Сосательная конфета. Помогает расслабиться.
— Знаю, — развернула фантик и сунула леденец в рот.
Иван выбрал для себя шоколадную конфету и, сев на диван, принялся ее жевать и набирать номер на телефоне.
— Орион…
Я напряглась, замерла, во все глаза уставившись на Ивана, а тот словно ожидал от меня подобной реакции — не удивился — улыбнулся понимающе.
— Тут Лена поговорить с тобой хочет… Да.
И протянул мне трубку.
Я схватила ее и поднесла к уху:
— Что случилось, малыш? — голос Бройслава был настолько ласков, что у меня горло перехватило от слез. Я зажмурилась и сдавила трубку, отключая связь — он жив, а все остальное неважно. Говорить не о чем — у меня паранойя.
— Нервы шалят, — просипела, почувствовал взгляд Ивана.
— Заметил. Другое не понял — с чего это заразным стало? Гарик обычно спокойнее удава, а сегодня сорвался. Чем ты его достала?
— Почему я?
— А кто еще? — рассмеялся. Зазвенел телефон, и я, понимая кто это, сложила руки на груди крестом, жестом умоляя Ивана:
— Меня нет!
— Да? — выгнул тот бровь от удивления, поднес трубку к уху. — Все нормально… Вещички примеряет, бутик в гостиную переехал…А-а… Не хочет. Не знаю. Нервничает… Гарик? Занят, я за него… Хотел уехать, пока не получилось. Ага.
И убрав трубку, уставился на меня:
— Ты же сама позвонить хотела.
— Передумала. Женщины вообще народ ветреный.
— Эмоциональный.
— Можешь обсудить эту тему с Гариком, а я, пожалуй, пойду, познакомлюсь со скромной хижиной.
— Не заблудись, — посоветовал мне в спину.
Я шла по комнатам и залам, не для того чтобы изучить обстановку, а чтобы прийти в себя, успокоиться, составить, наконец, хоть какой-то план по выходу из странной ситуации и ответить на вопрос, единственно важный в свете последних суток: что со мной происходит?
Я точно знала — смогу ответить внятно на этот вопрос, смогу что-то решить, нет, так и буду плавать в болоте эмоций, всколыхнувшихся вдруг страхов, абсолютно не присущих мне переживаний, нервничать, вести себя как параноик и законченная истеричка. Одна эскапада с Гариком чего стоит. Вместо того, чтобы перетянуть его на свою сторону, очаровать, обаять и приготовить к роли запасного аэродрома, я обостряю отношения. Вместо того, чтобы использовать время отсутствия Бройслава, навести мосты с охраной, исследовать дом, получить какую-то информацию, я думаю лишь о нем, загоняюсь.
Ну, допустим «загоны» вполне естественны для любого человека, у которого не сходятся файлы по какому-либо предмету и над разумом превалируют страхи и комплексы, но я давным-давно ликвидировала дуэт последних, закопала и утрамбовала, чтоб не мешали жить. А они вылезли! И по какому поводу?! Бройслава нет дома!
Подумать только, я переживаю по этому поводу! Я!
И не могу успокоиться.
В голову лезет масса самых отвратительных, далеких от реальности фантазий, сердце колотится, сжимая горло тоской, мешает думать, реально оценивать происходящее. Самое противное — мне ничего не надо, кроме одного — быстрее бы он вернулся.
Я настолько привязалась к нему за сутки? Такое бывает?
Глупейшее положение.
Как я смогу такая здраво оценивать ситуацию, справиться с ней, с Бройславом, контролировать его, если не могу проконтролировать собственное сердце, собственные эмоции? Может, здоровый секс настолько нездорово повлиял на меня или неординарное передвижение в ритуальном багаже? А может это болезнь, какая-нибудь из разновидностей лихорадки с осложнением на нервную систему? Тогда один выход — переболеть как гриппом. Пусть с буйством, приступами истерии, но пережить и не дать перерасти острому заболеванию в хроническое, а для этого нужно лишить себя дополнительной дозы «бацилл» — игнорировать Бройслава, не видеть, не слышать, не знать. Оттолкнуть. Поторопить с финалом, в котором ему надоест играть роль этакого плюшевого мишки.
Думаю, это будет просто — с Гариком получилось мгновенно, и с Бройславом получится. Капризничать, истерить, выказывать вздорность характера — пара суток и он взорвется, покажет свой характер, снимет маску ангела и обнажит лицо демона…
Я прикусила с досады губу — что тот, что другой образ Бройслава привлекали меня одинаково сильно, я вообще меж ними разницы не заметила, как ни пыталась представить нечто отталкивающе страшное. Это был он, какую бы ипостась я ему не пророчила, и оставался собой.
Тогда досье, — решила: после его прочтения он точно меня возненавидит.
И плюхнулась в кресло: а что дальше? Чего я добиваюсь? Чтоб он выгнал меня? Можно и самой уйти, вопрос: куда. И что меня ждет за оградой этого дворца? Стая разгневанных объектов во главе с питоном Макрухиным, его дружками?
Не проще ли умереть здесь?
А куда не кинь, везде клин. В голове бардак, в сердце кавардак, вокруг засада — можно двигаться, можно сидеть — итог один. И по здравому размышлению, мне бы тихо пригреться здесь, приручить Бройслава и его свиту, стать своей в его стае, тогда появится реальный шанс выжить, но это невозможно из-за проклятущего досье Макрухина, из-за моего в миг поглупевшего сердца. День, два отсрочки, пока Энеску не ознакомится с ним, не станут плюсом для меня — огромным минусом, угрозой окончательно потерять себя и раствориться в Бройславе, возмутительно навязчивых чувствах к нему — стать его игрушкой. Иного природой не заведено — в паре равенство нонсенс. Один всегда ведущий, другой ведомый, один раб, другой хозяин, один начальник, другой подчиненный, и во главе пары всегда тот, у кого ума хватает привязываться меньше, а думать больше.
Мне всегда удавалось стать во главе, но видно список моих побед превысил лимит и пришло время поражения — я реально отдавала себе отчет — Бройслава мне не подчинить и не победить. И дело не в том, что он сильнее, а в том, что я капитулировала перед ним изначально, сглупила, поддавшись сразу. И как не должна была жалеть о том — не жалела.
Разум был недоволен, сердце счастливо — вместе получалась жуткая, раздирающая меня дисгармония. Она и являлась причиной моего раздражения, необдуманных поступков и излишней эмоциональности. Я жалела, что попала в сети, что удавалось мне избегать по жизни, и радовалась тому, что прикоснулась чуду любви. Желала видеть Бройслава и ненавидела себя за то, досадовала, что как не хочу, не могу ненавидеть его.
Страдания моих школьных подруг от первой любви только сейчас стали мне понятны, как их поступки, необдуманные, как правило, безрассудные. Девочки горели, не понимая, что сгорают, а я не понимала их и порой насмехалась, осуждая за бессмысленность их действий, примитивность речей. Они глупели в огне своей страсти, подбрасывая дрова эмоций, и костер быстро гас. Угли же не грели, но оставляли след в душе сильнее ожога, и эта метка ширилась, выжигая душу после других костров, таких же бурных и привлекательных, как первый, но более мимолетных.
Так сгорела моя мать. Любила безоглядно, а когда отец ушел, высохла от тоски и страдания, потеряла себя, отдавшись водке, что, ей казалось, немного спасает ее, заполняя призраками ушедших дней пустоту в сердце. Постепенно она напитала ее от края и до края, вытеснив личность из человеческого тела и поселив в него животное, тупое, смрадное, беспринципное. Мама как-то очень быстро сдалась, спилась и превратилась из прекрасной бабочки в жуткую каракатицу с кучей болячек, вздорную, деградировавшую старуху. И умерла от цирроза и водянки, обвиняя в своей неудачной жизни всех, начиная с отца, меня и заканчивая соседями.
Мне вспомнилось ее желтое, одутловатое, до неузнаваемости изменившееся лицо, огромное вздувшееся тело на серых больничных простынях, несвязный шепот, стоны и постоянное ворчание на медсестер, врачей, на меня, неблагодарную девчонку, которой она отдала свою жизнь, пожертвовав всем, дурные требования и проклятья, несущиеся мне в спину…
Неужели и меня ждет тоже самое, ведь недаром говорят: "яблоко от яблони недалеко падает"?
Меня передернуло: только не это!
Тогда нужно искать средство от болезни и сопротивляться до последнего. Я не стану жертвой привязанности, только не я!
И знаю, что буду делать — выбью клин клином. Начну внедряться под шкуру Гарика, добьюсь его благорасположения и тем поссорю двух друзей. Возьмусь за ум, заставлю себя не думать о постороннем, вернее, думать, но плохое, смотреть, но видеть недостатки, слушать и слышать те тональности, что Бройслав скрывает от меня. Каждый «зверек» что-то скрывает от другого, на то в джунглях цивилизации и живет.
Плохое, плохое, — закружила по комнате: что же плохого в Энеску?
На том работа разума застопорилась — мозг выдавал диаметрально противоположные файлы, видно, по несовершенству своему, приписав моему Мефистофелю лишь положительные качества. Значит нужно покопаться в его личности более пристально: раздразнить, раздражать, травить, как зверя, пока он не выкажет свою личину.
Опасно? Не более чем сдаться на его милость и пойти по стопам своей матери!
Глава 23
Бройслав вошел в холл и остановился у столика, чтобы просмотреть оставленную для него корреспонденцию. Ничего примечательного, краем глаза заметил Гарика и сделал вид, что очень заинтересован периодикой.
Гарик плюхнул поверх газеты файл с бумагами:
— Почитай.
— Нет, — уставился на него, зная, что за досье принес друг. — Убери, когда попрошу, тогда и дашь.
— Почему?
— Потому что без комментариев. Где Лена?
— В малой гостиной, — отмахнулся. — К чему ты тянешь, Орион? Пару дней и ты устанешь от нее…
— Это она…
— Я понял, что ты себе вообразил! Но это обман, Бройслав!
— Факт. И не кричи. Что у вас случилось?
— Эта шала… — и замялся под предостерегающим взглядом Энеску. — Шалая, — поправился, недовольно поморщившись: еще не хватало повздорить с другом из-за какой-то стервы! — Она как бомба в этом доме!
— Что произошло, внятно выразить сможешь? — пошел в сторону гостиной, к Лене.
— Во-первых, она припадочная…
— Не понял, — обернулся, приостановился, с тревогой уставившись на Фомина.
— Истеричка! Устроила концерт…
— Почему?
— Потому что… — словечки были желчные и уничижительные, а что-либо пристойное на ум не шло, и Гарик замялся, подыскивая нужные определения. — Бестия, одним словом, вздорная неврастеничка.
— А причина?
— Характер у нее как у километра колючей проволоки!
— Нервничала?
— Капризами достала! — Гарика выводило из себя спокойствие Бройслава и он не мог понять, отчего тот воспринимает как данность эскапады своей пассии.
— Если женщина нервничает, она не контролирует себя. Я тебя и спрашиваю, почему она нервничала? — качнулся к Фомину с обвиняющим видом. — Я оставил Лену на тебя с четким указанием: присмотреть за ней. А что это значит, друг мой? Правильно, быть терпимым, вежливым, помочь ей, подсказать, что не знает, успокоить, если надо.
Гарик рот открыл от возмущения: он что, знал, что девка истерить начнет? Его нянькой приставил?
— Орион я!… - начал возмущенную оду и закончил на полуслове, услышав вкрадчивый голос Бройслава:
— Гарик, я за нее голову сверну любому, и тебе, в том числе.
Ну, дела!
— Бройслав, она сука, каких мало, — качнул головой, цедя слова. — Я не нанимался за стервами присматривать и за пульс держать, выведывать, отчего лапочки коготки выпускают…
— Ну, и дурак! — рыкнул мужчина.
— Стоп! — выставил ладонь Гарик, сообразив, что разговор чреват катастрофой для них обоих — судя по взбешенному виду Энеску, тот готов устроить драку и выгнать друга в шею. — Мы ссоримся? Из-за бабы? Этой?
Бройслав с трудом взял себя в руки и, в упор уставившись на Фомина, заявил:
— Послушай меня Гарик, мне плевать, как ты к ней относишься, плевать что думаешь, но если эти мысли выйдут наружу и как-то заденут ее, если твое отношение навредит ей, я… живьем тебя зарою.
— Орион?… Ты?… Ты мне угрожаешь? Из-за этой? — не поверил мужчина, нахмурился, не понимая, что происходит.
— Я люблю ее. Через пару дней она станет моей женой и будет жить здесь!
— Любишь? — растерялся и испугался Гарик: сутки гостья в доме, а уже столько неприятностей. — Когда же успел-то?
— Много веков назад, — бросил и пошел дальше.
— А она? — поплелся за ним мужчина, чувствуя себя идиотом.
— И она.
— Поэтому меня соблазняла?
— Не правда.
— Какой смысл мне врать?!!
Бройслав развернулся и, в сердцах схватив друга за грудки, впечатал в стену:
— Когда женщина нервничает, она способна на самые безрассудные поступки. Ты должен был понять, отчего она нервничает, и успокоить ее. Я просил тебя посмотреть за ней, надеялся как на брата, а что сделал ты? — процедил ему в лицо, белый от гнева.
— Я не обязан нянчиться с… всякими.
— Тогда, какого черта ты здесь делаешь?!
Мужчины смотрели друг на друга и каждый понял — еще минута и в горячке они совершат непоправимое. Бройслав выпустил Гарика, тот потоптался, расстроенный происходящим и сказал:
— Ладно, допустим…. Я в чем-то виноват, она, ты…
— Начнем все сначала, — предложил Бройслав. — Просто на будущее будь умнее и не заводись, а попытайся понять, отчего Лена беспокоится.
— Предлагаешь освоить профессию женского психолога? У меня на час терпения не хватило. Она достала меня со шмотками, устроила кавардак, приставала, потом давай твой телефон требовать, спрашивать, с охраной ты или нет. Какая ей разница?!
Бройслав улыбнулся — все встало на свои места. Он развернулся и пошел в гостиную.