Остаток пути я проделал в полном молчании.
* * *
Мальчик привел меня к какому-то старому дому, зашел в подъезд, поднялся на третий этаж и остановился перед дверью, обитой пожелтевшим от времени, а когда-то бежевым дерматином И так же молча протянул руку, указывая, что именно это и была цель нашего пути.
– И? – спросил я. – Мне позвонить?
Мальчик молчал.
Я пожал плечами и нажал кнопку звонка.
– А теперь что… – начал я, поворачиваясь к мальчику.
Но рядом со мной никого не было.
За дверью раздался неприятный скрип, от которого у меня свело челюсти, рука потянулась к молотку за поясом, а ноги сами собой сделали шаг назад. В замке завозились. Я отступил еще на шаг, осторожно вытащил молоток и держал его за спиной – на изготовку.
Дверь начала медленно открываться, и я покачал молотком, проверяя, как быстро смогу сделал замах в случае чего.
Дверь открылась – и мой взгляд уперся в пустоту.
Передо мной был коридор обычной хрущевки, каких много строили в этом районе. Обшарпанные бумажные обои с расхожим псевдобарочным рисунком, старый, возможно даже самодельный, шкаф с наклеенным на него календарем тридцатилетней давности, судя по всему, сохраненным исключительно ради рисунка – фотографии какой-то девушки в купальнике, – вдалеке дверь ванной и, судя по всему, поворот на кухню.
Я сжал рукоятку молотка.
– Чем могу быть полезен? – спросили меня откуда-то снизу.
Я отскочил и только сейчас разглядел хозяина квартиры, который, оказывается, все это время был рядом.
Это был пожилой человечек, скорее даже старик – мне сложно определять возраст людей после эдак пятидесяти, я могу оперировать только категориями «старый», «очень старый», «как он еще живет». Так вот, хозяин был просто «старый». У него были абсолютно седые волосы, тоненькие старомодные очки в золотой оправе и еще более старомодная бородка клинышком. В общем, типичный шаблонный профессор-академик из старых советских, еще довоенных, фильмов. Только с одним нюансом. Тамошние профессора-академики – как, впрочем, и все персонажи – были абсолютно здоровыми людьми. Этот же был карликом в инвалидном кресле.
Мне почему-то стало безумно стыдно, и я начал торопливо засовывать молоток обратно за пояс, понимая при этом, как я глупо выгляжу.
– Чем могу быть полезен? – спокойно, без раздражения, повторил старик. Кажется, его даже забавляло мое замешательство.
– Мнэээ… – Я сделал неопределенный жест рукой зачем-то в сторону лестницы. – Вы уж это… извините меня, пожалуйста… просто тут мальчик…
– Какой мальчик?
Я снова помахал рукой.
– Такой… лысый.
– А, – сказал старик и задумался. – Так это вы.
– Кто – я? – осторожно спросил я.
– Ну вы, который…
– Что я?
– Пройдемте, – поманил меня старик.
Я помялся на пороге.
– Давайте, давайте, – приободрил меня хозяин. – Вам тут ничего не угрожает…
Я кисло улыбнулся.
Хозяин ловко развернулся и поехал в глубь квартиры. И я услышал тот самый скрип, который так напугал меня пару минут назад. Мне снова стало безумно стыдно.
– …во всяком случае, более того, что вам и так уже угрожает, – донеслось из кресла.
* * *
Хозяин осторожно прихлебывал чай из пиалы, для меня же было слишком горячо, поэтому я осторожно водил пальцами по краю чашки, как часто в гостях, попадая в неловкую ситуацию, то ли пить, обжигая язык и стараясь не морщиться, то ли тянуть время и отвечать на вопросы хозяев торопливым «пью-пью».
– Понимаете… – начал я осторожно. – Тут такая ситуация… я понимаю, глупо звучит…
– Очень многие мудрейшие вещи выглядят как совершеннейшая глупость, – улыбнулся хозяин, став похожим на сытого кота.
– Ну это само собой, – кивнул я, не желая вдаваться в демагогию. Я уже привык к тому, что местные аксакалы очень любили потрындеть за жизнь и пожонглировать обтекаемыми фразами. Некоторые из них могли бы с успехом сдать экзамен по философии – если бы знали о существовании такого предмета.
– Ну так что? – Карлик откинулся в кресле и сцепил руки перед собой.
– Понимаете, я вообще несколько не местный, – решил начать я издалека.
– Несколько? Мне кажется, что это слово тут не подходит. Человек может быть или местным, или неместным. Третьего не дано.
– Ну послушайте, какая разница? Ну я приезжий, живу тут с начала лета, скорее всего, через месяц уеду, какая разница?
– Огромнейшая! – поднял палец хозяин. – Огромнейшая. Вы не просто не местный, вы и не собираетесь становиться местным.
– Ну.
– То есть вы попросту чужой. Продолжайте.
– Да нечего продолжать, – угрюмо сказал я. Мне уже не хотелось ничего рассказывать. – Ко мне пришел лысый мальчик и захотел, чтобы я шел за ним. Я пошел. Он привел меня к вам. Если я ошибся, извините, я пойду.
– Вы, конечно, ошиблись, – кивнул старик. – Только вы никуда не пойдете.
Его мягкий тон мне не понравился. Я сразу вспомнил огромное количество фильмов ужасов, где как раз вот такие же благообразные интеллигентные обыватели расчленяли опрометчиво забредших к ним жертв и сопровождали свое действо вот как раз таким же мягким тоном. Я поерзал на диване. Рукоятка молотка уперлась мне в поясницу.
– Что вы хотите этим сказать? – как можно более безмятежным тоном переспросил я.
– Всего лишь то, что вы ошиблись. И что вы никуда не пойдете.
– В чем я ошибся? И почему не пойду? – Рукоятка, наверное, уже обеспечила мне синяк, но она придавала мне смелости.
– Ошиблись в том, что случайно сделали то, что ни в коем случае не надо было делать. А не пойдете потому, что вас с тех пор преследуют всякие непонятные вещи. И вы бы хотели от них избавиться.
Я, в этот момент дувший на чай, чуть не выронил пиалу из рук.
– Откуда вы знаете?
– Мне рассказали, – уклончиво, даже слишком уклончиво ответил хозяин.
– Кто? Сашка? – Хотя нет, какое отношение могла иметь моя племянница к этому человеку… но мальчик… как общий знакомый?
– Скорее, некоторые из тех, кто вас преследует.
– Кто они?
– Прежде чем ответить на ваш вопрос, – старик наклонился вперед и внимательно посмотрел мне в глаза, – я хотел бы задать вам свой. Верите ли вы в духов?
* * *
– Духи – нечто более сложное, чем мы можем себе даже представить, – говорил старик, задумчиво прихлебывая чай, словно речь шла о каких-то обыденных вещах. – Иногда о них стоит думать так же, как и о людях. Например, в вашем случае.
– В моем?
– Именно так. Возможно, что самое главное отличие их от людей – не в каких-то сверхъестественных особенностях или еще в чем-то подобном, нет. Самое главное – в том, что они чувствуют все то же, что могут чувствовать люди, но в сотни раз сильнее. И выражают свои эмоции так же, как и люди, – но тоже в сотни раз сильнее. И все.
– Это прекрасная гипотеза, да, – кивнул я.
– Это была бы гипотеза, если бы я написал по этому поводу диссертацию, – нехотя сказал он. – Но понимаете, советское время, все такое… да и сейчас вряд ли бы кто серьезно бы воспринял подобную тему.
– Да уж, – усмехнулся я.
– Я бы на вашем месте не улыбался бы, – сухо сказал старик. – Потому что к вам эта тема сейчас относится непосредственно. И кажется, не с самой приятной своей стороны.
– Вы хотите сказать, что я как-то связан с духами?
– Я не хочу вам это сказать, – спокойно ответил старик. – Я говорю вам это уже последние полчаса.
– Но… как?
– Механизм связи человека с духами малоисследован, сами понимаете…
– Да я не про это! С чего вы это взяли?
– А что, с вами не происходило ничего необычного в последние дни? Или даже… в последний день? – вкрадчиво спросил он.
Я промолчал.
– Ну вот видите, – развел он руками.
– Но как вы… узнали?
– Я же сказал, – покачал головой он, – мир духов очень похож на мир людей. В нем тоже есть сплетни. И кляузы. И даже интриги.
* * *
Он сидел в кресле ко мне спиной, смотрел в окно и говорил, говорил, говорил.
А я верил ему.
Мне просто больше ничего не оставалось.
– Надеюсь, вы знаете о том, что многие племена, ведущие первобытно-общинный образ жизни, испытывают панический страх перед тем, что их облик могут как-то запечатлеть? Джеймс Фрэзер в своей «Золотой ветви» приводит примеры того, как эскимосы нижнего течения реки Юкон в панике убегали от видеооператора, того, как пять дней приходилось уговаривать тепехуанов Мексики, чтобы те попозировали фотографу… Да что там они – как старухи с греческого острова Карцатос очень сердились, когда их рисовали! Много таких примеров, очень много… А довод у всех этих людей, проживавших и проживающих в самых разных частях света, один: они не хотят, чтобы их душа осталась на изображении. Дальше там идут разные нюансы – от того, что фотограф или художник может унести эту душу с собой и сотворить с ней что-то дурное, до того, что уже сам факт того, что душа отрывается от тела, может нанести человеку вред.
– Я слышал что-то подобное, да – но в общих чертах. И?
– А теперь немного подумайте – а что, если это правда? Что, если действительно в каждом нашем изображении живет наша душа? Что, если действительно каждая фотография забирает ее с собой? Или не ее всю – а хотя бы ее частицу?
– Ну тогда практически все люди в мире были бы без душ – или их души оказались бы распределены между миллионами фотографий, – возразил я. – Вы только представьте, сколько сейчас среднестатистический человек имеет своих изображений!
– Ну, может быть, человеческая душа регенерируется, – пожал он плечами.
– Тоже хорошая гипотеза, – кисло улыбнулся я.
– Но это уже мелочи, – махнул он рукой. – Я хочу сказать про совершенно другое. Ведь если даже у человека душа может уходить в снимок, то что будет с существом, который весь – сплошная душа?
* * *
– Как я предполагаю, – продолжал он, – оно случайно попало в ваш кадр. Может быть, вы застали его врасплох, а может быть, оно просто было любопытно и захотело узнать, что потом будет. Но, как бы то ни было, вы его сфотографировали.
– Это женщина, – сказал я. – Это очень красивая женщина. С… – Я сглотнул. – С металлическим носом.
– Латунным, – кивнул карлик. – У жезтырнак нос латунный. Это связано с тем, что латунь в Казахстане…
– Да неважно, – перебил его я. – Что дальше-то делать?
– Это зависит от того, чего она хочет. И того, что хотят другие.
– Другие? Какие другие?
– Ну я полагаю, что вы видели много необычного в последнее время… – снова этот вкрадчивый тон.
– Мебель, – признался я. – Мебель передвигается. Даже на моих глазах. Рыбка умерла. Еще… лицо в окне, да… шорохи…
– Лицо в окне – это кто-то из абилетов, – снова кивнул он. – Они почуяли проход и заинтересовались им.
– Абилеты?
– Не берите в голову, – махнул рукой он. – Видите ли… у меня все предки были шаманами, по обеим линиям… такая… профдинастия, можно сказать, – он криво усмехнулся. – Но революция, то-се, ссылки, лагеря, религия – опиум… ну и все такое прочее. Так что я просто доктор исторических наук. Хотя лекции по степени введения в транс могут поспорить с шаманским камланием… гм… Но мы отвлеклись от темы. Итак, жезтырнак, какой-то абилет… может, даже и не один…
– Рыбка, – напомнил я.
– Рыбка, – повторил он. – И мебель. Это может быть тоже абилет, а может, и нет… Скажите… – задумчиво произнес он, – вы не можете вспомнить… Вы случайно в тот день этим же фотоаппаратом рыбку не снимали?
– Снимал, – кивнул я. – И…
Я вдруг замолчал и похолодел. У меня возникло чувство, будто все сходится – но сходится так, что лучше бы и не сходилось.
– Что такое? – обеспокоенно спросил профессор.
– И мебель, – пробормотал я. – Я ее тоже… того… фотографировал… на эту же карточку…
– Ну-ка, ну-ка… – наклонился он вперед. – А вот теперь давайте вы расскажете. И поподробнее.
* * *
– Ах, вот оно как… – протянул он, когда я закончил рассказ. – Я и не предполагал, что все так…
– Так – это как? – осторожно уточнил я.
– Давайте будем считать, что просто «так», – уклончиво ответил он. – Не думаю, что вы действительно хотите знать, с чем столкнулись.
Я покопался в своих ощущениях и понял, что да, не хочу.
– Она может управлять тем, что на тех фотографиях. Не знаю, каким образом, – точнее, как это объяснить с точки зрения науки. Вероятно, все связано именно с этими душами предметов… и она, находясь там, может воздействовать через эти души на их оригиналы… интересно-интересно…
– Чрезвычайно интересно, – мрачно ответил я. – То есть теперь у меня пожизненный полтергейст?
– Не совсем, – покачал головой он. – Полтергейст, если вам угодно называть подобных существ так, действуют в рамках всего помещения. То же, с чем столкнулись вы, может оперировать лишь тем, что было сфотографировано, – и ни на сантиметр в сторону.
– Забавно, – усмехнулся я.
– Ничуть, – хмуро ответил профессор. – Скажите, вы, кроме рыбки, никого больше из живых не фотографировали на ту карточку?
– Нет.
– Это хорошо. Значит, никто, скорее всего, кроме вашей рыбки, не пострадает.
– Скорее всего?
Он промолчал.
– Скорее всего?
– Мы слегка ушли от темы, что я начал, – несколько нехотя сказал он. – Видите ли, все эти… существа, что стали приходить к вам… они же приходят не просто так…
– Я почему-то так и понял, – мрачно ответил я. – И чего они хотят?
– Чтобы вы их тоже сфотографировали, – спокойно ответил он.
* * *
– Они собираются вокруг вас, потому что думают, что путь только тут. Во всяком случае, знакомый путь…
– А кто этот мальчик? – вдруг не к месту вспомнил я.
– Какой?
– Ну тот, что меня привел… лысый такой?
– А, этот… – махнул рукой профессор. – Это тазша.
– Тазша?
– Да. Ничего особенного, он из потустороннего мира.
– А, – сказал я.
– Они боятся… они все боятся нового мира – вашего мира. Разве вы не видите, что их мир уходит? Умирают старые шаманы, леса вырубаются… никто не пасет стада, охотники реже ходят в леса. Их мир умирает – и они не могут перейти в ваш, они не знают как. А вы случайно впустили туда жезтырнак. Думаю, что поначалу ей это не понравилось…
– У меня упал фотоаппарат, – вспомнил я.
– Да, ей не понравилось, – кивнул он. – А потом она привыкла. Даже вошла во вкус… И они тоже почуяли это.
– Что «это»?
– Они поняли, что могут перейти в новый мир. Пока они сообразили, что ей это удалось через вашу камеру, – вот вы и видели их. Но когда-нибудь они поймут, что и через другие вещи… Не дай Бог, если они поймут, что есть другие вещи и иные пути…
– И что мне делать?
– Выгнать жезтырнак. Уничтожить карту.
– И это все?
– Не знаю. Будем надеяться, что они еще не научились. Они все злы и обижены – и не на кого-то конкретно, а на всех вас. И убийство кого-то из вас может быть всего лишь местью вам за какую-то давнишнюю обиду.
– Всего лишь?
– Да, – пожал он плечами. – Для них это «всего лишь». Для многих из них то, что связано с вами, – «всего лишь». Но не то, что связано с ними.
– Это… Это неправильно…
– У мира духов свои правила, – усмехнулся он. – И даже их они нередко не соблюдают. Вы думаете, тазша привел вас потому, что обеспокоен за людей?
– Я ничего не думаю, – мрачно ответил я.
– Тазше наплевать на людей. Он шутник, весельчак – он любит развлекать детей, но до тех пор, пока ему это нравится. Во всем остальном ему на вас наплевать – как и многим там, откуда он пришел. Но ему – и многим там, откуда он пришел, – не понравилось, что появился проход. И еще больше не понравилось, что другие стали искать этот проход.
– Почему?
– Не знаю, – пожал он плечами. – Это их внутренние интриги. И именно в этом случае как нигде к месту поговорка «Меньше знаешь, крепче спишь».