Сам он ехал верхом, и Гли-Гли тоже, привязанная к седлу, а «чернецы» топали пешочком — лошадей на всех не хватало.
Ничего, мальчики у него крепкие, дорогу осилили.
Хайовентха сам вышел встречать Бледного Вендиго.
Дети и женщины попрятались, да и мужчины старались не попадаться ван Хоорну на глаза.
Албертус усмехнулся. Боятся, значит, уважают.
— Приветствую тебя, краснокожий брат мой! — торжественно провозгласил он.
Вождь онондовага, неплохо знавший язык «ингизов», тепло принял его и спросил, поглядывая на Гли-Гли:
— Это твоя скво?
— Нет, я украл её. И хочу, чтобы она пожила у тебя, мой брат. Можешь отдать её своему воину, если хочешь. Но помни: за нею непременно явится один человек. Он храбр и очень опасен, и он враг мне. У этого человека есть две большие пироги, которые плавают по бескрайней Солёной воде, одна чёрная, а другая красная…
— Длинный Нож! — вырвалось у Хайовентхи. — Мой народ слышал о нём. Он великий воин.
— Тогда твоему народу следует знать, — раздражённо сказал ван Хоорн, — что у этого великого воина имеются сотни «громовых палок»! И если ты, мой брат, пленишь этого… Длинного Ножа, то сможешь потребовать любой выкуп. Столько ружей, сколько у тебя пальцев на руках и ногах!
Вождя это впечатлило.
— Если мой брат убьёт Длинного Ножа, — понизил Албертус голос, — он совершит подвиг. Если он пленит его и заставит заплатить за себя мушкетами, то воины Хайовентхи совершат много славных подвигов, а его вождя будут бояться все — от Большой Солёной воды до Великой реки! Туда, кстати, я и направляюсь. Спущусь по ней до испанских владений…
Ван Хоорн, сощурившись, глянул в сторону запада, где чернел горный хребет, застя солнце, почти уже закатившееся. Только облака над вершинами пламенели багрянцем.
Великая река… Так назвали её чиппева. Миси-зииби.
Вождь Нанабожо будет ждать его на притоке Великой реки, Огайо. Так его назвали ирокезы, а если перевести слово «Охайо», то получится всё та же «Великая река»…
Ничего удивительного, тут всё такое — величественное.
И реки, и горы, и леса, и земля.
Тупые и недалёкие колонисты даже не представляют себе, какие колоссальные пространства тянутся за порогами их убогих хижин, за их жалкими наделами.
Переселенцев ещё совсем мало, но они прибывают и прибывают — французы, голландцы, англичане…
Эти людишки, гордо зовущие себя фрименами, полагают в безграничной наивности своей, что пересекли океан в поисках земли, и всё, что им надо, это новые и новые акры.
Нет, милые, больше всего вы нуждаетесь в умелом правлении!
В меру милостивом, но неизменно твёрдом.
Да если бы ваши усилия направлял умный и властный человек, уже всё Восточное побережье процветало бы!
Но нет, вы тащите на американские берега старые замашки, старые табу, старые догмы.
«Вам нужен я! — подумал Албертус. — Я, и никто другой!»
Просто некому больше объединить здешних католиков и протестантов, монархистов и республиканцев, всю эту дикую, сварливую, несдержанную толпу, исторгнутую Старым Светом.
Пускай короли по-прежнему мнят себя властителями тутошних земель, ему это не помешает. Он сплотит всех колонистов, а те поневоле, сами того не понимая, будут проникаться к нему всё большим и большим расположением.
И однажды, когда он решит, что время пришло, на этих берегах возникнет новая империя. С ним во главе, естественно.
Ван Хоорн судорожно вздохнул. Он и сам знать не знал, ведать не ведал, откуда у него этот таинственный дар убеждения.
Возможно, некий заряд животного магнетизма позволял ему внушать ближним его идеи, его мнения и цели.
Так было с самого детства, когда он впервые заметил: его горячие слова проникают людям в самое сердце, и те верят им, воспринимая желания маленького Альберта как свои собственные, идут за ним, как за мессией, и только что «Осанна!» не восклицают.
Не все, правда, одинаково податливы.
Люди думающие, волевые натуры подчиняются далеко не сразу. Этих нужно «обрабатывать» долго, искусно применяя слово, жест, выражение лица, взгляд, зато какое это удовольствие — поставить таких людей в строй своих соратников!
Его знают в Квебеке и Плимуте, Джеймстауне и Сан-Августине.
В туземных селениях ирокезов и гуронов.
Знают как пастыря или колдуна, лекаря или воителя.
Он всё больше и больше набирает вес в здешнем лоскутном обществе, становится важным и нужным человеком.
Самые смелые его хотения постепенно обретают плоть…
И тут появляется этот чёртов командор и всё портит!
Ах, если бы его можно было просто убить…
Да нет, как раз убить-то его можно, Олегар смертен, как все.
Но гибель Длинного Ножа не принесёт пользы, сперва этого зарвавшегося командора должно постигнуть бесчестье и позор, его нужно раздавить, размазать, растереть, смешать с дерьмом так, чтобы все отвернулись от него, потешаясь или брезгливо кривясь. Только тогда он одержит победу над Олегаром де Монтиньи!..
…— За этим хребтом — земли коварных мингов — напомнил Хайовентха.
— Бледный Вендиго посетил нас. Он оставил тут похищенную скво.
Ирокез склонил голову в знак того, что ему ведомо сие.
— За нею следом идёт великий воин. Имя его известно тебе — это Длинный Нож.
Ирокез подобрался, пытливо глядя в глаза вождю.
— Убей его. Если ты победишь Длинного Ножа, у наших костров будут петь песни в твою честь. Если победит он, это будет славная битва и славная смерть.
Смутная улыбка на миг оживила каменное лицо Аххисенейдея.
— Да, вождь, — вымолвил он довольно, — это будет славная смерть!
2
На второй день вельботы добрались до того самого места, где лет через двести начнут строить Вашингтон.
Пока что справа по борту виднелась травянистая равнинка, вспыженная кое-где возвышенностями.
Люди здесь жили — маленькая индейская деревушка занимала место между холмами и рекой.
Десяток или больше вигвамов, огороженных частоколом, — вот и весь «Вашингтон, Ди-Си».
К полудню третьего дня отряд вышел к «Великим водопадам». Всё, путь по реке здесь заканчивался. Теперь натруженные вёслами руки будут отдыхать, работать станут ноги.
Нагрузились все изрядно: каждый нёс по паре мушкетов — один свой, другой из «обменного фонда».
А ещё припасы всякие, в том числе и боевые. Но ничего, своя ноша не тянет.
Шлюпки хорошенько припрятали, следы замели ветками, да ещё и сверху пылью присыпали, да листьями. И пошли…
За неделю отшагали немало, сверяясь с картой, «любезно предоставленной» ван Хоорном.
Албертус всё беспокоился, как бы его враги не заблудились, и оставлял по дороге подсказки — то пирамидку из камней выложит да глыбку приставит с того боку, куда двигаться надобно, то в расщелину скалы блестящий кусок кварца сунет, чтоб блестел и внимание привлекал, то просто зарубку на дереве оставит.
Так и шли.
Пару раз завалили оленя, однажды вышли на бизонов — в горах их было немного, зато все покрупнее тех, что бродят по прериям, сбиваясь в миллионные стада.
Одного хорошего бычка хватило на всех, ещё и мяса накоптили в дорогу.
Местность от приморских низин повышалась, переходя в плато, а после и к горам вышла.
Высотой Блу-Ридж, то бишь Голубые горы, впечатляли не слишком, но суровостью, мощью от них таки веяло.
Южная растительность осталась в долинах, хвойные породы всё больше обступали путников. Да и дышалось тут куда легче, чем на уровне моря, в болотистых низменностях.
До пункта назначения оставалось совсем немного.
Чем ближе к становищу Хайовентхи, тем зорче делался Олег — ходил скрадом, отмечал каждый подозрительный звучок, щурился на колыхание ветки, настораживался, если птицы впереди вдруг переставали петь, — вдруг, заметили кого?
И не медведя местного, а индейцев в боевой раскраске?
И однажды встреча такая произошла…
… Утро началось как всегда.
Кэриб разворошил пепел вечернего костра, раздул угли, подбросил сухого хвороста. Жарить ничего не стали, подогрели только воду для остатков кофе.
Позавтракали мясом — полоски буйволятины жевались с трудом, ну да в горах трактиров не держат.
Собрались, осмотрелись, кострище привалили дёрном, подрезанным на том самом месте с вечера.
Конечно, опытный следопыт всё увидит, но мимоходом ничего не разглядеть.
Перевалив седловину, отряд спустился с горы к высоким холмам, покрытым лесом, хотя и обширных прогалов, заросших травой, человеку по пояс, тоже хватало.
Сухов взошёл на небольшой пригорок, утыканный шестью истрёпанными ветром соснами, — и едва не схлопотал стрелу. Давний навык спас его — дёрнувшись в сторону, Олег пропустил оперенную хворостину мимо.
— Падай!
Никто не промешкал, все живо залегли.
— Может, кто из белых охотится? — понадеялся Пончик.
— Наконечник не железный, — рассудил Сухов. — Да и что тут делать белому? Надо быть дураками, вроде нас, чтобы полезть в самое логово ирокезов! Ну мыто дураки умные…
— Твои слова, — ухмыльнулся Быков, — да золотом по мрамору!
— Цыц!
— Вон они! — выдохнул Кэриб.
Из-за высоких кустов, в сотне метров от пригорка, выскочили трое краснокожих.
Они щеголяли в одних набедренных повязках, а лица и грудь были размалёваны красками. Мелькнув, индейцы скрылись в траве, словно и не было их.
— Ирокезы на тропе войны! — сообщил Акимов. — Шикарно!
— Я бы сказал, фигово, — проворчал Пончик. — Угу…
— А я бы сказал — фигня! — с великолепным пренебрежением высказался Яр.
— Знать бы сколько их… Так. Мушкетёры! Залегаете с той стороны и вот здесь. Франсуа! Отползай к тому валуну, занимай позицию слева от него, а ты, Вить, справа…
Расставив всех, Олег устроился за пнём-выворот-нем, разложил перед собой лук, мушкет и пару пистолетов.
— Всегда мечтал вступить в бой со свирепыми дикарями, — проговорил Анри Матье.
Барон де Сен-Клер хмыкнул:
— Твоя мечта сбылась!
— Цыц! — сказал Сухов.
В полном молчании отряд провёл минут пять.
Всё замерло вокруг — ветка не дрогнет, травинка не шелохнётся.
Ушли индейцы? Как же, жди…
Пичуги затихли, ни одна не цвирикнет.
Краснокожие бросились в атаку разом, со всех сторон.
Грохнул нестройный залп из мушкетов, и все ирокезы пропали будто. Когда рассеялся плотный пороховой дым, в траве лежало два мёртвых тела.
Но оставалось ещё с полтора десятка живых.
— Я насчитал шестнадцать! — отрывисто сказал Быков, быстро перезаряжая мушкет. — Ёш-моё…
— А по-моему, четырнадцать. Угу…
— Не то вы считаете, конечно же, — заявил Акимов. — Индейцев тут десятка полтора, и все они скопом приблизились к нам шагов на пять! Шикарно!
Неожиданно из-за куста, который, казалось, и ребёнка не спрячет, выглянул индеец.
Причёски «ирокез», которой прославились панки, он не носил — голова краснокожего была гладко обрита, одна лишь «скальповая прядь» держалась на затылке, длинная и заплетённая в узел, из которого торчали орлиные перья.
Личико у воина и без того не отличалось кротостью, а круги вокруг глаз, наведённые сажей, добавляли лютости.
Чёрные черты на щеках означали, что индеец убил пару-тройку врагов.
Красные линии на шее давали понять, что он участвовал в битвах, а пятна того же цвета на теле показывали места ранений от стрел.
Ветеран, блин…
Но самым удивительным было оружие ирокеза — увесистая аркебуза.
Выстрелила она с пушечным грохотом, а раскалённый свинцовый шарик едва не лишил графа де Лона головы — Анри резко уклонился в сторону, и пуля пробороздила кору сосны.
Но мушкетёр не уберёгся — напоролся на стрелу.
Даже кремневому наконечнику хватило убойной силы, чтобы вонзиться в грудь.
— Анри! — вскричал Жак и сам пострадал — меткая стрела просадила ему руку.
— Понч!
— Олег, — плаксиво отозвался Шурик, — я уже ничего не могу! Прямо в сердце!
— Т-тысяча чертей! Б…ство какое!
А индейцы, словно вдохновившись, бросились в атаку.
Пробежав пару шагов, они упали в траву — в одно время с выстрелами мушкетов.
Кого-то из наступавших пули задели-таки, но понять, насколько, было нелегко — ни одного мертвяка не видать.
Даже те двое, что пали ещё до смерти Анри, исчезли — одноплеменники незаметно убрали трупы.
Каждый бугорок, каждый кустик, ложбинка, пучок травы помогал им укрыться.
— Мушкетёры! Огонь!
Осаждённые выстрелили все, залпом, целясь туда, где, по их прикидкам, скрывался враг. Это помогло — индейцы отступили. Ползком или большими скачками, они использовали то короткое время, которое требовалось бледнолицым для перезарядки.
— Опытные, твари, — пробурчал Быков.
— Ты вон туда глянь, — сказал Олег.
— Ах ты…
По долине поднимался ещё один отряд ирокезов — восемь или девять воинов шли цепочкой, ступая след в след.
— Эти не просто так отступили, они соединятся с подкреплением и обложат нас по полной!
Сухов отложил заряженный мушкет и потянулся к луку.