— Представьте, каково организовать толпу взрослых, стариков и детей, которых привезли в эшелонах на побережье и оставили в лесу, без крова над головой и без шанса на возвращение в цивилизацию. Ваш дедушка проявил себя великолепным стратегом при освоении побережья и строительстве поселений. Он нес ответственность за людей, поверивших ему и выброшенных за борт жизни после неудачного бунта. Свою первую зиму ссыльные встретили в общих бараках, построенных к холодам. В первый год поселенцы потеряли чуть меньше тридцати умерших на почти семь тысяч человек. Это прекрасный показатель, — восхитился непонятно чем самый старший Мелёшин.
Цифры, цифры… А за ними — человеческие судьбы. И поразительная осведомленность.
— Откуда вы знаете? — пробормотала я.
— Из архивов Первого департамента, Эва Карловна.
Ссылка на побережье спаяла побежденных. По сути, их жизнь началась заново на необжитых землях. Среди ссыльных нашлось немало высокообразованных людей, профессионалов своего дела. Они и образовали костяк, управлявший делами побережья. Это позже территория каторжанского края разделилась на пять округов, а первоначально заселялась Березянка — место удобное во всех отношениях. Защищенное от лютых северных ветров. Под боком — пахотные земли, вода из родников и речушек, рядом лес-кормилец.
Победители не препятствовали освоению побережья. Похаживали за периметром, щелкая затворами автоматов, да сдерживали рвущихся цепных псов. Наблюдали за ссыльными со стороны. Не выживут — значит, судьба. Если выживут — долго ли протянут?
Поселенцы выжили. Научились пахать, сеять и собирать урожай. Заготавливали припасы на зиму. Строили дома. Охотились. Ткали. Пряли. Тэгурни тщательно следил за численностью населения. Убыль грозила крахом маленькой колонии. "Бесценен каждый из нас" — говаривал мой дед. Не забывал он и об образовании, организовав обязательное обучение подрастающего поколения премудростям наук. "Невежество тормозит развитие. От дремучего неуча не будет толку, а нам некогда молиться идолам, расшибая лбы" — повторял он.
Вскоре надсмотрщики ввели за правило производить регулярные замеры потенциалов у каторжных. В каждом округе организовали проверочные пункты, где работали командированные с Большой земли. Замеряли и подавляли уколами и таблетками. Чтобы местным жизнь не казалась малиной, на побережье начали ссылать преступников из числа невидящих, имевших меру наказания: "изоляция вплоть до седьмого колена". Но неласковый край осваивался всем бедам назло. Случались и неудачи, куда ж без них. Порой хотелось выть волком от отчаяния: столько трудов вложено — и насмарку. Зато успехи окрыляли.
Видя рвение, с коим ссыльные решили выжить, победители призадумались. Ишь тараканы! Приспосабливаются к любым условиям. Не берут их ни мороз, ни жара. И комары с мухами не мешают. А вот вам! Введем-ка уплату патриотического долга с каждой головы, достигшей восемнадцати лет!
И ввели. Ежегодно на Большую Землю уезжала молодежь — от двадцати до сорока человек. Бывало, некоторые не возвращались. Но трудности, наоборот, сплачивали поселенцев. Парадоксально: чем тяжелее ноша, тем тверже стержень.
Со временем мой дед добился от властей выделения небольших и регулярных дотаций. На побережье потек жиденький, но важный ручеек: лекарства, техника, солярка, продукты, скот и домашняя птица, инструменты, канцелярия — перья, бумага, книги. Естественно, правительство расщедрилось не с бухты-барахты. Тэгурни предложил сделку. Он продал сведения о небольшом месторождении алмазов, найденном незадолго до войны. В свое время он умолчал об открытии. Торгуясь, мой дед настоял на пожизненных ежегодных дотациях и на их увеличении пропорционально приросту населения.
Власть официальная очнулась, когда на западном побережье появилась своя власть, каторжанская. И решила восполнить пробел. В каждом округе организовали Совет. Назначенный с Большой земли Глава получил право регистрировать браки и разводы. Тут же, в Совете, велись книги с записями об умерших и рожденных. Систематизировали места проживания с присвоением шифроадресов — о них упоминал Агнаил в разговоре на чердаке. При каждом Совете имелись охранные отделения для обеспечения порядка. А по мне так — для устрашения.
Следом потекли на побережье чиновники с полномочиями. Инспектировали. Проверяли. Собирали статистику. Вели расследования по подозрению в завозе контрабанды с Большой земли. Сопровождали дотационные грузы до места назначения. Принимали заявки на следующие поставки и вычеркивали из списков сверхлимитку и запрещенные к провозу предметы, проявляя чиновничью придирчивость и несговорчивость. И мой отец, — молодой и перспективный специалист Министерства экономики, — двадцать четыре года назад отправился в длительную командировку на побережье. Там он повстречал мою маму и женился на ней. И у них родилась дочь.
— Разве допустимо… чтобы висорат и слепая заключили брак? — промямлила я непослушным языком. Поток информации вдавил в кресло и заставил сгорбиться.
— Допустимо, — ответил дед Мэла. — Более того, такой брак давал и дает определенные льготы. Например, при наступившей беременности есть шанс рождения ребенка, который унаследует вис-способности, а следовательно, имеет право быть гражданином Большой земли. С согласия родителя-висората другой супруг может покинуть побережье.
Отчим Швабеля Иоганновича воспользовался правом и вывез жену с пасынком. А мой отец не дал согласия. Он не верил в висоратскую наследственность будущего ребенка и не стал взваливать на себя обузу в виде жены-каторжанки. Иначе его карьера не поднялась бы выше должности мелкого чиновника Министерства экономики.
Будучи сосланным на побережье, Камил Ар Тэгурни умудрялся оставаться извечной занозой для победителей. Непроходящей оскоминой. Но власти не решались призвать его к уплате патриотического долга в лаборатории или на руднике. Всё-таки в голове моего деда хранились ценные секреты о неразведанных месторождениях и залежах ископаемых. Но он оказался крепким орешком и не собирался делиться тайнами — как добровольно, так и принудительно. Ни внушение, ни гипноз, ни глубинное чтение памяти на допросах не возымели эффекта, потому что даже при нулевых потенциалах мой дед не растерял экстрасенсорных способностей. Отсутствие дефенсора не мешало ему защищать сознание от постороннего вмешательства.
Умер он скоротечно. Во время сильных дождей в Русалочьем разрушилась дамба, и Камил восстанавливал её наравне с поселенцами. Двое суток под проливным дождем и ветром они удерживали преграду, чтобы сохранить деревню, а в результате — крупозное воспаление легких. Дата смерти моего деда установлена ориентировочно. Согласно записи в книге актов гражданского состояния Камил Ар Тэгурни прожил на поселении двенадцать лет и скончался осенью, во второй половине сентября. Его похоронили по заведенному обычаю: кремированием.
Моего деда нет на этом свете больше трех десятков лет, а живущие на побережье до сих пор следуют законам, им установленным: суровым, но справедливым. Наверное, Камил мучился угрызениями совести до конца своих дней, сознавая, что его идеология изломала судьбы тех, кто последовал за ним. Их новым домом стало западное побережье — неприветливый и безрадостный край.
Только сейчас я заметила, что в библиотеке наступила тишина, а моя рука судорожно вцепилась в Мэла.
— Моя мама… Когда она родилась?
— Ваша матушка — поздний ребенок Камила и его супруги, вашей бабушки. Тэгурни было за пятьдесят, когда его дочь появилась на свет на седьмом году поселения.
— Но… как её зовут? — голос неожиданно охрип. — Вы должны знать!
— Конечно. Вот выписка из книги актов гражданского состояния, — самый старший Мелёшин протянул листочек.
Ужасно. Руки трясутся, словно у пропитого алкоголика, а строчки расплываются перед глазами.
Буквы, отпечатанные на машинке. "Илия Папена". Отец… Мать… Дата рождения… Так, вычитаем из двенадцати семь. Выходит, маме не минуло и шести лет, когда умер её отец и мой дед.
Далее. Место рождения… Место проживания: три пятерки и цифра четыре на конце. Ее адрес.
Сердце бухает в груди, и грохот отдается в легких. Кровь приливает к голове.
Мне подсовывают стакан:
— На, выпей. Всё хорошо. Дыши глубже.
Что это? Вода? Сок? Коньяк? Не чувствую вкуса.
Дед Мэла терпелив до бесконечности, отвечая на вопросы.
Откуда, черт побери, взялась дурацкая фамилия Папена? Ведь мой дед — Камил Ар Тэгурни! Хотя в графе "отец" почему-то записано: "Селиван Пантюхов".
Потому что ссыльных заставляли в принудительном порядке менять фамилии, имена и даже отчества. Доходило до абсурда, когда в одной семье у детей были разные отчества и фамилии, отличные от родительских. А Папена — девичья фамилия моей бабушки.
Но зачем?!
Психологический прием. Победители стирали с лица земли любое упоминание о мятеже и его участниках.
Адрес… Первая цифра — номер округа!
Да, пятерка или Магнитная на языке поселенцев.
Илия, Илия… Чудесное имя. Как солнечный луч.
Она учит детей грамоте.
Я знала это! Я чувствовала! А бабушка… Что стало с ней?
Увы, она пережила своего мужа и моего деда на десять лет. Утонула, провалившись под лед.
Получается, мама осиротела, будучи подростком. А другие родственники? Со стороны деда или бабушки. Дядья, кузины…
Иных родственников по линии моей матушки не осталось. Только я и она.
Только мы вдвоем на всем белом свете.
25
Сколько нужно времени, чтобы рассказ самого старшего Мелёшина усвоился и отложился? Не день и не два. Знание должно заполнить костную ткань и врасти в мышцы. Боль за грудиной не исчезнет, но со временем станет такой же естественной, как и дыхание.
В коротких безэмоциональных фразах — человеческие судьбы. Чье-то счастье, чья-то боль. На краю света вершилась история — делами, поступками. Жизнями. Каждый прожитый день приравнивался к подвигу.
Теперь нет серой крыски без роду и племени. Теперь я знаю, кем был мой дед, и какова его роль в гражданской войне. Моя мама в пятнадцать лет осталась одна-одинешенька, но её не бросили. Ей помогли. Её семьей стали те, кто жил на побережье.
— Вы упомянули о контрабанде с Большой земли. Получается, за периметр можно проникнуть извне?
Дед Мэла улыбнулся:
— Цепкость вашей памяти достойна похвалы. Давайте взглянем на карту.
Увы, на карту, выложенную мозаикой на столешнице, взглянуть не удалось. Развалившийся Кот закрыл тушей добрую четверть страны. Мэл сдвинул усатого на край стола, ворча: "И как умудрился пролезть? Не звали же".
— География — полезная штука, — заметил самый старший Мелёшин. — Побережье находится на западе нашей страны и изолировано рельефными образованиями с трех сторон: по суше и по воде. С востока оно ограждено Тайгарским хребтом, простирающимся с севера на юг. С севера же и к западу берег омывают волны моря Драскина. Горы препятствуют продвижению воздушных масс с моря вглубь материка, отчего на побережье сложился определенный климат. А с юга… построены искусственные заграждения, — сказал он с секундной заминкой.
Искусственные — значит, созданные человеком. Вспаханная полоса запретной зоны, двойной ряд проволоки, вооруженная охрана, собаки.
— Если человек жаждет свободы, его не остановит никакой забор! — воскликнула я в запальчивости.
— Не спорю. Но ответственность удерживает крепче якоря. Патрулировать периметр побережья трудозатратно и невыгодно. Пешие и мотоциклетные патрули, вертолеты, пограничные катера, видеонаблюдение… Сплошные убытки. Зато эффективно правило: если человек не явился не регулярную проверку для замера потенциалов, и Главе не предъявлено тело для удостоверения факта смерти, то исчезнувшего объявляют беглецом. За побег отвечает поселение, в котором проживал сбежавший.
— Их… наказывают? — мой голос сорвался.
— Чтобы избежать негативных последствий, необходимо каждый месяц являться на проверочный пункт, — ответил хозяин библиотеки. — Эва Карловна, вы смотрите на меня как на врага. Правила придуманы не мной.
Я опустила глаза к столу. Наверняка самый старший Мелёшин обжегся враждебностью, полыхнувшей во взгляде.
— Контрабанда существовала во все времена. Есть неопровержимые доказательства того, что гости проникают на побережье двумя способами: через горы и по воде, рискуя нарваться на патрули и на сильное морское течение, которое сносит к рифам. Ими изобилует большая часть прибрежной полосы.
А вот так! — не сдержала я торжества. Замуруйте, запрячьте, закройте на сто замков, но всегда найдется щель для глотка свежего воздуха.
— Контрабанда преследует обмен. Равноценный или нет — дело второе, — продолжил Константин Дмитриевич. — Подумайте о том, что могут предложить ссыльные для взаимовыгодной торговли. Какие интересности находятся на побережье, если контрабандистов тянет туда магнитом?
Однозначно не самотканые холсты. И не сушеная черемуха. Что-то другое, ради чего стоит рисковать. Обходить кордоны, забираться опасными тропами высоко в горы или пришвартовываться у берега с риском пропороть катер о подводные рифы. Что может быть ценным на побережье, если самым ценным там являются жизнь и плодородная земля?
— Высокопробное самородное золото, — ответил дед Мэла на свой же вопрос. — На территории побережья в районе Тайгарских гор найдена золотая жила. Очевидно, ее обнаружил ваш дед, но предпочел сохранить находку в тайне. Однако он передал знание доверенным лицам. Строительство поселенцами пятого округа или Магнитной в предгорьях лишь усилило подозрения властей. Места там дикие, в окрестностях нет ничего примечательного.
По словам рассказчика выходило, что власть заинтересовалась происхождением самородков, конфискованных у контрабандистов, но при расследовании зашла в тупик. Система обмена товаром оказалась настолько запутанной, что не представлялось возможным найти посредника. Правительство встрепенулась: батюшки, какое богатство пропадает под носом! Просачивается и утекает в преступные руки. На побережье хлынули дознаватели, инспекторы, а заодно геологи и геофизики. Рыскали, допрашивали, исследовали, разведывали. На жителей Магнитной давили всеми возможными способами, включая вис-воздействия, но без толку. Жила пряталась. Ее так и назвали — заговоренной. И по сию пору Магнитная находится под пристальным вниманием властей. При местном Совете действует усиленное охранное отделение, но золотые самородки по-прежнему всплывают на Большой земле.
Моя мама живет в Магнитной, — вспомнилось вдруг.
— Зачем вы рассказали о жиле?
— Вы спросили, я пояснил. На побережье доставляют контрабандой многое из того, что запрещено официально. В частности, газеты и журналы.
Разве не издевательство: нести через горный перевал по тайным узким тропкам пачку свежей прессы? За золото доставишь и рояль. Кто платит, тот зазывает музыку.
— Я знаю, там работает почта. Можно написать маме письмо?
— Система почтовой связи работает. И денежные отношения действуют, но висоры там обесценены. В основном, ими пользуются приезжие с Большой земли. Письма в оба конца прочитываются цензорами. Подозрительное вымарывается. Относительно вашего вопроса… Полагаю, вам стоит посоветоваться с батюшкой о целесообразности почтового послания.
Намек ясен. Полетит на побережье весточка от дочки министра, и соответствующие органы проявят интерес. "Странное дело, — задумается Рубля, которому доложат о подцензурной переписке. — Вроде бы дочь Влашека утверждала, что самым близким человеком после отца является мачеха, а на самом деле шлет пламенные письма на побережье. Разберитесь-ка с врунами".
— На допросе в институте дознаватель от первого отдела сказал, что знал мою маму, — вспомнила я о Бобылеве, расследовавшем причины пожара в столовой.
— Полагаю, он знал ее под фамилией Папена. Ваша матушка тоже отдала патриотический долг. Неудивительно, что о ней не забыли на Большой земле. Работники Первого департамента сопровождают молодых людей от побережья до столицы, где происходит распределение, а после доставляют обратно.