Ясно. Сейчас мамуля потребует от доченьки сесть на шпагат, одновременно играя сонату до-минор.
— А я люблю рок. От классики меня тянет в сон, — признался Мэл и оценил старания мачехи: — Вы ответственно подходите к воспитанию детей.
Та растерянно заулыбалась. То ли радоваться комплименту, то ли расстроиться, что Мэл не оценил умение тренькать по клавишам?
— Как тебе сестричка? — поинтересовалась я, когда "Турба" выехала из белой зоны.
— Действует по уставу, как в армии. И собственного мнения нет. Как это… — задумался Мэл, ища подходящее слово.
— Покорная?
— Вот именно.
— Нравятся такие? "Как скажете, мой господин"… "Как изволите, хозяин"…"Сей момент будет сделано, и чихнуть не успеете"… — пропела я приторным голоском.
— Эвка, ты и покорность — несовместимые понятия. Хотя… тебе не помешало бы брать пример с сестры.
— Ни за что! И не собираюсь.
— Не сомневался, — ухмыльнулся Мэл.
— Ладно. Хочешь смирения и кротости? Тогда научи. Покажи на собственном примере. Например, вечерком, — предложила я.
Мэл показал. Его покорности хватило на пять минут, а затем инициатива как всегда перекочевала к нему.
Индивидуальные занятия приносили плоды, правда, сморщенные, как сухофрукты. Медленно, но верно я отрабатывала до автоматизма движения рук при создании одно- и двухуровневых заклинаний. Превалировали неудачи, но бывали и успехи. Висорика осваивалась со скрипом, как несмазанное колесо. Интуиция оттачивалась.
На основании теории распределения волн Мэл выстроил собственную концепцию и заставлял интуитивно определять их расположение и характеристики.
— Выходит из стены и течет к окну, — отмечала я точки входа и выхода волны.
— Промазала. Здесь и вот здесь, — показывал Мэл. — Я же говорил, что сегодня аномально низкая плотность.
Как-то, во время тренировки, мне ни разу не удалось угадать расположение волн. Ходила вокруг да около, а не смогла определить с точностью. Задействовала интуицию, подключила логику, а Мэл заладил: "Неверно". Мне пришло в голову, что он изощренно издевается. Вымотавшись безуспешными попытками, я в сердцах взяла и создалааquticus candi[32], запулив в спину отвернувшегося Мэла. Мокрое пятно расползлось по его футболке.
Мэл сначала обрадовался успеху, но радость уступила место сердитости.
— Эвка, если бы ты не была женщиной, я бы тебе устроил. Это бесчестно — бросать заклинание в спину беззащитного. За подлость можно и схлопотать.
— Гош, не знаю, как получилось, — повинилась я, чуть не плача. — Само вышло. Руки жили отдельно.
— Значит, помогли тренировки, — признал он успешность занятий. — Но за удар исподтишка будешь извиняться.
И я извинялась. Губами и руками. Собой.
Вообще, Мэл решал наши разногласия зачастую единственным методом. Постелью. Уговоры, шантаж, примирения, наказания — он добивался своего через близость и искренне недоумевал, когда я сообщала в лоб: "Ты пытаешься манипулировать мной".
Мэл стал принимать решения за нас двоих, не спрашивая моего мнения. К примеру, как-то в столовой Макес предложил пойти на первый прогон новой программы труппы сабсидинтов[33], но Мэл сказал, не задумываясь:
— Извини, друг, мы не можем.
Но ведь могли, и вечер оказался свободным!
Или Мэл соглашался на деловой ужин от моего лица и объяснял так:
— Эва, очень нужно, чтобы ты была рядом. От этого зависит мое продвижение вверх.
Или ставил перед фактом:
— В воскресенье обед у твоего отца.
— Но я собиралась пойти к Марте!
— Отмени. Будут дальние родственники по линии Влашеков. Нужно с ними познакомиться.
Я артачилась. Вставала в позу, возмущаясь произволом. Бастовала. Обижалась. Высказывала.
Мэл уговаривал, упрашивал и мирился тем единственным способом, который, как он думал, действовал безотказно. И я переносила встречу с Мартой из-за ненавистного обеда с ненавистными родственниками, но совсем по другой причине. Потому что при всех недостатках Мэла и при его стремлении управлять моей жизнью, любила его. Распыляя удобрения в оранжерейном боксе, я вспоминала о Мэле. И играя с подросшей дочкой Марты, думала о нем. И в косметическом салоне мысли роились около Мэла. Я любовалась им, спящим. Мэл — нерушимая скала в штормовом море. Моя крепость, мой мир. С ним надежно. Он весь мой, даже когда упрямится или злится. Еще посмотрим, кто и кого перевоспитает.
После очередного выяснения отношений Мэл утихал, но ненадолго. Одно время он надумал задабривать меня драгоценностями. Помнится, я долго пребывала в изумленном ступоре, разглядывая золотой браслет на черном бархате. И потребовала не заниматься транжирством.
— Гош, мне важен ты, а не побрякушка в коробочке.
— Правда? Покажи, как тебе важно.
"Важно" — это обязательное "люблю" и поцелуй. Ну, и всё, что к ним прилагается.
После новогодних праздников Мэл повесил над кроватью странную маску из потемневшего дерева с провалами рта и пустых глазниц. В первом приближении материал оказался не то камнем, не то сплавом — непривычно легким и гладко отполированным. О возрасте маски сказали притупившийся блеск полировки и сеточка трещин на поверхности.
— Символ благополучия, — пояснил Мэл. — Подарили на работе. Не выбрасывать же.
— Выглядит не ахти. Вдруг приснится в кошмарном сне?
— Если приснится, сниму.
Маска не мешала. Висела себе и наполняла квартирку благополучием. Материальное меня не волновало, в вот сердечное и душевное — заботили.
Моя подработка вызывала у Мэла тихое раздражение. Он смирился с лаборантством, но не упускал случая поддеть. А еще с некоторых пор высказывался с недовольством о поездках в гости к Олегу и Марте. Думаю, он ревновал. Не к конкретным людям, а к моей привязанности. Если поначалу, после возвращения из Моццо, я цеплялась за Мэла как за воздух, без которого невозможно дышать, то постепенно у меня появились свои интересы и старые-новые друзья. А он не хотел делиться.
— По-моему, ты им мешаешь, — заметил как-то Мэл. — Они не могут сказать "нет", вот и терпят твое присутствие.
Я закусила губу. Может, и правда, назойлива, наведываясь раз в неделю в гости? И почему-то зрение расплылось. Дурацкая мнительность.
При следующей встрече я не утерпела и спросила у Марты, тяготит ли её моя настырность.
— Что ты, Эвочка, — успокоила она. — Наоборот, мне сплошная польза. Ты приглядываешь за Ясинкой, а я успеваю сделать уйму дел по дому и выполняю заказы. Да и вдвоем веселее. Вернее, втроем, — поцеловала она дочкину пяточку. — Олег-то, бывает, допоздна по клиентам ходит.
Я чуть не расцеловала её в обе щеки. А еще безумно радовалась тому, что Марта и Олег не поддались синдрому.
Однажды, складывая в холодильник продукты, купленные в лавочке на соседней улице, Мэл обмолвился о том, что, бывая в районе невидящих, я дискредитирую и теперешнюю свою фамилию, и будущую. То есть фамилию Мелёшиных. И вообще, давно пора закупать продукты на Амбули, а не в сараях с антисанитарными условиями.
— Ну, и пожалуйста! Я не претендую! Твоя фамилия останется чистенькой, не волнуйся! — вспылила я и, надев наспех шубу и сапоги, бросилась из общежития. Мэл нагнал меня на крыльце.
— Не смей! — вырывалась я. — Это моё. Не смей отбирать.
Он с трудом утихомирил меня и привел домой. Нервный срыв напугал его.
— Прости, Эвочка. Сболтнул, не подумав. Не знаю, что на меня нашло, — каялся Мэл, поглаживая мою лапку и виновато вздыхая. Наверное, он решил, что я способна вытворить что-нибудь непредсказуемое. Мэл понял, что переступил черту, за которой у моего благоразумия срывает чеку.
Вернувшись как-то из прачечной, я заметила, что у Мэла наспех перебинтована рука.
— Кот поцарапал, — сказал он сухо и погрозил усатому: — Еще раз повторится — вышвырну.
Мэл отказался назвать причину конфликта. Царапины оказались короткими, но достаточно глубокими, и кровоточили. Беспокоясь о воспалении, я взялась выхаживать раненого. Мэл лежал на диване и постанывал, пока лечебная мазь наносилась на руку. И потом он капризничал, требуя к себе тотального внимания. Хорошо, что ранки подсохли и покрылись корочкой на другой день, а то я сбилась с ног, выполняя просьбы своего падишаха.
— Что ж ты дерешься? — упрекнула Кота. — Давайте жить дружно. Пожалуйста.
Хвостатый согласился. Он устроил бойкот Мэлу. Демонстративно игнорировал. Зато чаще, чем обычно, сидел у меня на коленях. Забирался и сворачивался клубком.
32
Сессионная нагрузка дала о себе знать. Сдав экзамен по теории культов, я дошла до раздевалки и бухнулась в обморок. Очнулась в медпункте. У кровати суетилась Морковка, рядом сидел мрачный Мэл. Он не доверил какой-то, по его словам, малограмотной фельдшерице мое лечение и отвез в клинику Севолода. После обследования выяснилось, что упал сахар в крови. Из-за переутомления. Авитаминоз и усталость, — поставил диагноз дядя Мэла и рекомендовал умственный покой и положительные эмоции, заодно выписав кучу витаминов и стимуляторов.
Вообще, весна началась для меня со слабости, хандры и апатии. Казалось бы, солнце повернуло на лето, дни прибывают. Студенты соревнуются в меткости, сбивая заклинаниями сосульки. Подтаявший снег чавкает под ногами. А я не радовалась. И обвинила в ухудшении самочувствия предстоящую свадьбу. Полгода ожидания — достаточный срок, чтобы заработать депрессию. Да и пристальное внимание журналистов напрягало. Зато Мэл удивлял. Обычно его терпение измерялось в граммах, а тут выяснилось, что предсвадебные хлопоты нисколечко его не тяготили.
Мэл регулярно возил меня в клинику на обследования, но ничего чрезвычайного в организме не обнаружилось. Разве что гормоны скакали как табун лошадей. Из-за неустойчивости в здоровье Мэл не решался отпускать меня к Марте и Олегу. Я извинялась перед ними по телефону и передавала привет Ясинке, у которой вылез второй зуб.
Сколь слабее стал организм, столь активнее вела себя животная сущность. Теперь она сопротивлялась Мэлу. Ему составляло большого труда сдерживать мое второе "я" в узде. Он укрощал его как дикую кобылицу. Или нет, как хитрого и кровожадного хищника. Самка выходила на охоту и охотилась на единственную жертву. На Мэла.
Во снах она рвалась из леса — вотчины своего господина, надеясь попасть на другую территорию. Но, к радости для меня и к свирепой злости второй ипостаси, ей не удавалось выбраться из заколдованного пространства. Лес стал тюрьмой, а тюремщик забыл оставить ключи.
В одно из полнолуний та, что жила во мне, умудрилась расколошматить пару стульев и раскрошила тумбочку в щепки — тонкие лучинки, наструганные острыми когтями. Размах разрушений и агрессия напугали меня. Я плакала, Мэл утешал. Всё чаще мне приходила в голову мысль, что Альрик был прав, упомянув о самонадеянности. Вдруг я одичаю и забуду о человечности? Может, пока не поздно, освободить Мэла от обязательств и уйти? Я мучаю его.
Мэл не выглядел измученным. Наоборот, сделался заботливым и потакал любым прихотям. Я бы сказала, что он трясся надо мной словно над аленьким цветочком. И все равно ревновала Мэла к розовощеким первокурсницам, выставлявшим напоказ стройные ноги, и к нахальным и призывным взглядам девчонок. Когда-нибудь Мэл устанет от моих выходок. Кому нужна недомогающая капризуля? К тому же характер оставлял желать лучшего. Я впадала то в меланхолию, то в возбужденное состояние. Мне хотелось куда-то бежать, спешить, а потом я вдруг забывала, чего хотела. Или нападал жор, который сменялся отвращением к еде, до рвоты. И в мозгах произошел сдвиг. А как иначе объяснить непонятные поступки?
Казалось бы, боясь разоблачения полиморфной сущности, следовало затаиться и изо всех сил изображать серенькую крыску. Но я искала приключений на свою шею. В частности, решила взглянуть на первокурсника, о котором упомянул Альрик. На профессорского сородича. И даже подменилась с другой лаборанткой, чтобы бодро отсчитывать компоненты будущих снадобий. Поджилки тряслись от страха, а нелегкая все равно понесла на лабораторку. Иначе как дуростью не назовешь, но коли приспичило — хоть режь. Ну а как? Любопытство тянуло магнитом. Ведь помимо профессора и того следователя, что работал в ведомстве Мелёшина-старшего, другие оборотни мне не попадались.
Ожидаемо. Нужного парня я определила сразу, в трех соснах не заблудилась. Высокий, плечистый, с атлетической фигурой. И девчонки вились рядом — верная примета. Харизма, конечно, не повальная, как у профессора, но ощутимая. Первокурсник получил ингредиенты и, помахивая корзинкой, потопал к лабораторному кубу с одной из студенток. На меня — ноль внимания. Можно вздохнуть с облегчением и утереть пот со лба: я вне подозрений. После лабораторки объект наблюдения и отмытый куб сдал также небрежно, игнорируя младшего лаборанта, то бишь меня. Обидно, черт возьми. Пусть я — заморыш по сравнению с сородичами парня, но я — дочь того самого Влашека и скоро выйду замуж за Мелёшина-младшего, который чей-то сын! Да обо мне вся страна говорит и пишет!
Когда приступ самовосхваления прошел, я успокоилась. Общая тенденция ясна: в категорию врагов попадают рослые бугаи в окружении кокетливо щебечущего слабого пола.
Ангелы на аллее тоже попали под пристальный надзор. Я завела дневник и отмечала дни, когда каменные статуи исчезали в видимом спектре, оставляя босые ступни на постаментах. Таковое случалось редко, можно сказать, единично и бессистемно. От силы два или три раза.
Неожиданно для себя я увлеклась изучением истории обитателей ада и крылатых. Мэл подшучивал, мол, Царица обязательно отметит мое прилежание автоматической пятеркой по теории культов.
Мне рекомендовали положительные эмоции — я их получала. Количество приглашений на светские мероприятия и посиделки резко сократилось, потому как в стране началась черная полоса. На севере произошло сильнейшее землетрясение, и на устранение последствий были брошены все имеющиеся силы. Сам Рубля поехал в эпицентр горячих событий. "Лица года" сначала перенесли на неопределенный срок, а потом и вовсе отменили. На юго-западе приключилось обширнейшее наводнение, из-за которого отложили ряд приемов и раутов. Военный конфликт на границе с соседней державой свел на нет развлечения в столице. Непатриотично веселиться, когда страна погружается в траур по погибшим. Кабинет министров работал в авральном режиме. Мой отец и Мелёшин-старший частенько ночевали в Доме правительства.
Жаль, свадьбу не отменили из-за ЧП. Вместе с женщинами-телохранителями из дэпов я ездила к Виве на примерки платья. Бесстрастные тётеньки молча следили, как личная стилистка вертит меня, прикладывая рулетку. Через полгода после окончания института Вива развернулась. Она наняла двух портних и организовала ателье при салоне. Однако к пошиву свадебного платья посторонние не допускались. Будущий фасон держался в строгом секрете. Вива лично занялась моделированием, подбором тканей и кройкой. Страна гадала, строя предположения, и делала ставки, я же не заразилась атмосферой всеобщего ажиотажа. Примерки относились к категории тяжких повинностей.
Темой для раздумий стал выбор кольца для Мэла. Кольцо — символ принадлежности. Мэл — мой, поэтому с наружной стороны будет выгравировано мое имя. Он не приемлет сентиментальность и сюсюканье, а значит, нужно заказать в ювелирной мастерской гладкое и круглое кольцо, по-мужски строгое. Я хотела, чтобы при определенном освещении на ободке вспыхивали буковки моего имени, но Мэл предупредил: если в перспективе собираюсь поехать на побережье, нужно забыть о достижениях висорики, потому что вещи и предметы с улучшениями запрещены к ввозу.
Однажды Мэл зашел за мной в институт возбужденным и в приподнятом настроении.