Да плевать мне на чьи-то впечатления! Я буду засыпать без Мэла. И по утрам открывать глаза без него. Встречаться в институте на лекциях и держаться за руки по пути в столовую. А потом целомудренно прикасаться губами к его щеке и расходиться с разные стороны. Детство какое-то. И месяц в доме самого старшего Мелёшина!
Не удержавшись, я кинулась к Мэлу.
— Тише, Эвочка, — обнял он. — Это не конец света. Я буду рядом. Ты не заметишь, как пролетит время.
— Мне страшно.
И это правда. Я разучилась быть храброй без Мэла.
— В доме деда тебя защитят лучше, чем в правительственном бункере, — сказал он весело. Значит, что-то задумал.
"А полнолуние?" — посмотрела вопросительно на Мэла.
"Мы справимся" — ответил он тем же взглядом.
И я поверила. Мэл не пропадет. Он выпутается даже из безвыходной ситуации.
— Гошик, ты ведь умрешь с голоду! — пришло в голову.
Он же не справится без меня! Отощает и зарастет грязью. И нестиранными рубашками. И устроит в нашей квартирке холостяцкий притон.
— С чего ты взяла? — ухмыльнулся Мэл. — Я научусь готовить… м-м-м… яичницу. И буду считать дни до свадьбы.
— А по-другому никак? — обернулась я к Константину Дмитриевичу.
— Правила обязывают, — сказал он вслух, а мне послышалось: "Постараемся выправить репутацию". Запоздало и смешно изображать наши отношения с Мэлом добродетельными и невинными. О совместном проживании элитных деток наслышаны самые захудалые сплетники.
Хорошо. Как скажете. Я устала бороться. Дурацкая свадьба и так изломала мои принципы и поставила приличия света выше желаний.
Самый старший Мелёшин основательно подготовился. И даже придумал объяснение для досужих сплетников, почему в алой зоне живется лучше, чем у родного папеньки. Потому что дорога до института короче. Ага, и я не потрачу бесценное время на пустую езду, а погружусь в учебу, стремясь каждую свободную минуту к вожделенному аттестату.
В итоге на ближайший месяц — алая зона, "Эклипс" с личным водителем, два охранника и компаньонка. Да-да, компаньонка, которая будет блюсти мою девичью честь. Хотя последнее несколько запоздало, не находите?
33
А ведь мне понравилось.
Вот, оказывается, что держало меня в постоянном напряжении — столичная толкотня, теснота, давка. Шум, гам, сутолока — всё ушло. Алая зона стала заповедником души. Тишина, птицы поют, солнышко пригревает. Благодаря накинутому теплому колпаку и деревья зазеленели раньше, чем в городе, и газоны подернулись зеленым пушком. А уж разноцветье клумб завораживало надолго.
Специально для меня поставили качели с широкой скамьей под тентом, и я, покачиваясь, смотрела на цветы, на парк и на лес, переставший быть страшным. Глаза отдыхали, отдыхало и сердце. На душе поселилось небывалое спокойствие. Его-то мне и не хватало, как и умиротворенности.
Мне отвели ту же гостевую комнату, что и в прошлый раз. И это тоже радовало, потому что я успела привыкнуть к ней и полюбить вид из окна. Кот поселился со мной. Мэл поджал губы, но промолчал, когда усатый запрыгнул на кровать и развалился на подушке.
Мэл отвез в алую зону меня, Кота и вещи. Две сумки — не так уж много для одного месяца. И все же, покидая общагу, я заранее испытывала чувство ностальгии. Квартирка на четвертом этаже стала мне домом. Нашим домом. Уютным гнездышком. Ну, вот, опять слезы просятся.
Мэл провел со мной весь субботний день, и я не могла оторваться от своего мужчины. Держалась за него, боясь отпустить. Ё-моё, можно подумать, это последние часы вместе, и близится вечная разлука. Мы гуляли по парку, и у меня закружилась голова, но не от слабости, а от чистого свежего воздуха, насыщенного хвоей и молодой листвой. Солнце трепыхалось в ветвях деревьев, предлагая поиграть с тенью в жмурки. На конюшне мы покормили лошадей яблоками. Черная Икра забавно фыркала, когда брала мягкими губами сочные фрукты с ладони. Кот как привязанный трусил следом и со скучающим видом оглядывал окрестности. Он словно бы говорил: "Это не я за вами бегаю. Это вы как назло путаетесь под лапами".
Развлекая меня, Мэл показал бассейн. В другом крыле дома, под стеклянной крышей. Двадцать пять метров прозрачной голубоватой воды и небольшая вышка. Прелесть! Люблю, когда видно дно, потому боюсь глубины, точнее, того, что в ней может скрываться. Это фобия, наверное. Издержки богатого воображения.
— Гошик, и ты молчал?
— Когда б я успел? — развел он руками.
— Тут глубоко? — вгляделась я в наши зыбкие отражения. Кот держался на удалении от воды.
— Два метра. Если надумаешь поплавать, обязательно сообщи Альфреду… (Альфредом звали дворецкого в доме самого старшего Мелёшина)… Он выдаст матрас, спасжилет или надувной круг.
— Я не малышня, чтобы плавать с кругом. Еще резиновых утят не хватало.
— Конечно же, нет. Но в любом случае, предупреди Альфреда, и он присмотрит за тобой.
— Давай сейчас поплаваем! Ой, а купальник остался дома, — расстроилась я, но не отсутствием купальника, а тем, что не увижу свой дом в течение ближайшего месяца.
— Завтра привезу, — успокоил Мэл. — Пойдем, с минуты на минуту позовут на обед.
К вопросу о компаньонках. Чтобы честь блюлась на должном уровне, для её сохранения следовало выбрать даму из незаинтересованной семьи. То есть, не из Мелёшинской породы, не из Влашеков и не из родни мачехи. Причем будущей компаньонке надлежало быть дамой добродетельной, иметь незапятнанную репутацию и носить фамилию, известную в светском обществе. Фантастические критерии.
Я попросила самого старшего Мелёшина о возможности выбора. Как-никак, предстояло провести месяц в обществе незнакомой женщины, и не хотелось, чтобы мне навязали цербера в юбке из департамента Мелёшина-старшего. А то подсунут агентессу, которая будет строчить начальству рапорты о каждом подслушанном разговоре. Константин Дмитриевич согласился и предоставил выбор. Три кандидатуры — три женщины. Тонкие папочки личных дел.
— Давай, помогу выбрать, — предложил Мэл.
— Эва Карловна в силах справиться самостоятельно, — сказал самый старший Мелёшин, и Мэл, пожав плечами, уселся в кресло.
Поначалу лица женщин ничего мне не сказали, как и фамилии. Каждой — пятьдесят или около того. Две темноволосые, одна — блондинка. Правда, в этом возрасте цвет волос не всегда бывает натуральным. Первая дама оказалась бездетной вдовой. Проведя ассоциацию с тёткой, я сразу же отвергла кандидатку. Вторая претендентка замуж так и не вышла, в отличие от третьей, которая в четырех браках нажила кучу малу детей, и теперь находилась в очередном разводе. Взглянув пристальнее на фотографию последней дамы, я решила, что она охоча до сплетен, и это ощущение не удалось перебороть. Таким образом, после отсева осталась та кандидатка, что прожила всю жизнь старой девой. Зинаида Никодимовна Пивень. Имя показалось мне грустным, как и отчество. И фамилия… Что-то знакомое… Пивень, Пивень… Не помню, где — наверное, на одном из приемов или перед очередным банкетом — мне представили чиновника из министерства… то ли по линии здравоохранения, то ли из дорожного ведомства. Да, точно. И фамилия у него была Пивень. Хлипкий заикающийся дяденька с испуганными глазами, боящийся опрофаниться перед высокородными гостями. Не знаю, почему, но тогда мне стало его жалко.
— Вот эта, — показала я на фотографию будущей компаньонки.
Константин Дмитриевич кивнул, соглашаясь с выбором, и поставил Мэлу условие — приезжать в алую зону днем, а на ночь возвращаться в город.
— Никаких выкрутасов и всяких твоих штучек, — предупредил многозначительно. — Понял меня?
— Понял, — отозвался Мэл раздраженно.
— О каких штучках он говорил? — спросила я, когда мы вышли из библиотеки. — И вообще, о чем речь?
— Я же говорил, что у деда ответственный подход к твоей безопасности, — обнял меня Мэл и вздохнул. — На ближайший месяц наши отношения переходят в стадию конфетно-букетных и поднадзорных.
— Это как? То есть ни-ни?! — от удивления я застопорилась. — Совсем-совсем?!
— Совсем-совсем, — ответил Мэл грустно.
— Целый месяц! Гош… я не смогу. Я же… ты же видел… — мое расстройство вылилось в бессвязную речь.
— Знаю. И тоже не смогу, — сказал он. — Поэтому мы что-нибудь придумаем. Всё будет тип-топ.
На удивление, обеденная и вечерняя трапезы прошли легко и непринужденно. Я не тяготилась обществом Константина Дмитриевича, а он больше не возвращался к разговору о моем деде и о побережье. Время перед сном протекло в видеообщении с помощью телефона. Я смотрела, как Мэл ведет "Турбу", как проходит по аллее с ангелами, поднимается на четвертый этаж общежития и как вытягивается на диване.
— Обувь не снял, — отмечала его передвижения.
— Теперь я холостой, — парировал голос Мэла из динамика. — Что хочу, то и ворочу.
— Гошик!!
— Ладно, ладно.
И ботинки полетели в угол прихожей.
— Гошик!
— Эвка, дай расслабиться и свыкнуться с новыми ощущениями.
Обидевшись, я отключилась. Зато перезвонила позже, когда забралась в душ.
— Гошик, не спишь?
— Неа. Конспекты почитываю.
— Свыкся?
— Еще не понял.
— Желаю удачи. А я пока помоюсь. Жаль, некому потереть спинку.
В динамике наступило молчание, а потом Мэл попросил хрипло:
— Эвка, включи камеру.
Разве ж я против? Водрузила телефон на полочку, и пока старательно намыливалась и смывала пену, на другом конце невидимой линии царило молчание. Вытершись полотенцем и закутавшись в халат, я спросила невинным голоском:
— Ну, спокойной ночи, милый?
— А-а… да-да… Спокойной ночи, — ответил Мэл не сразу.
Зинаида Никодимовна приехала на следующий день. Выгрузилась со скучным коричневым саквояжем из машины, в скучном коричневом пальто и в скучном платке, правда, в зелёном. Я, конечно, не могла похвастать особыми знаниями в современной моде, но уроки Вивы не прошли даром. Поэтому сразу отметила, что Зинаида Никодимовна стеснялась своей внешности и фигуры, скрывая их за очками в толстой роговой оправе и за бесформенными и безвкусными одеяниями. А еще она нуждалась. Об этом поведали потертый саквояж и поношенное драповое пальто — определенно, с исчерпанными улучшениями. И я прониклась симпатией к женщине. Она напомнила меня до встречи с Мэлом, несмотря на то, что была старше годами.
Зинаида Никодимовна мне понравилась. Поначалу суетилась, но из-за неловкости, возникшей при знакомстве. Гостье отвели комнату в том же коридоре, двумя дверьми левее моего места обитания.
— Надеюсь, мы подружимся, — сказала компаньонка, теребя платок.
— Непременно, — согласилась я, взяв её руки в свои. В психологии этот жест обладает мощным воздействием на собеседника. Он означает доверие, обретение союзника и наделяет уверенностью.
И мы подружились, насколько это возможно при большой разнице в возрасте. Но наша дружба не означала, что Зинаида Никодимовна шла на поводу у моих прихотей. Она добросовестно выполняла свои обязанности, а я не собиралась подводить её пакостными проделками. Чай, не дитё, а почти замужняя женщина.
Как протекали дни? Пробуждение, гигиенические процедуры, завтрак в малой столовой в компании самого старшего Мелёшина и Зинаиды Никодимовны. Затем я садилась в машину, и шофер вез меня в институт. "Эклипс" стабильно ждал окончания занятий, заняв место у ворот на стоянке. Ждали и водитель с охранником. Последний провожал меня утром до институтского крыльца и сдавал из рук в руки Мэлу, а вечером встречал в холле и сопровождал до автомобиля.
Мэл приезжал в алую зону прямиком с работы и присоединялся к ужину, после чего мы готовились к занятиям в библиотеке. Вечером наступало время Зинаиды Никодимовны. Она присутствовала при наших посиделках за справочниками и конспектами. Молча читала книгу, сдвинув очки на переносицу. Выходные дни также проходили в присутствии компаньонки. Однажды мне довелось побывать на представлении в Опере, куда я приехала с самым старшим Мелёшиным и Зинаидой Никодимовной. Мэл встретил нас в холле. Обменялся рукопожатием с дедом, и, поцеловав ручки мне и компаньонке, проводил в ложу, где сел позади. Он терпеливо следил за происходящим на сцене, а после представления в том же порядке проводил нас к выходу.
Вообще, изменение нашего с Мэлом положения странным образом сказалось на отношениях. Они стали острее и пропитались возбуждением и предвкушением. Правду говорят, что запретный плод сладок. Мы прожили вместе целый год и достаточно изучили друг друга, как вдруг на это наложили запрет. Мэл целовал мою лапку, мимолетно поглаживая пальцами, а у меня отнимались ноги, но не от слабости, одолевавшей последние месяцы. К слову сказать, симптомы, терзавшие организм после нового года, довольно-таки быстро сошли на нет, и я ощутила небывалый прилив энергии. Наверное, помогла смена обстановки, и наконец-то подействовали ударные дозы витаминов со стимуляторами.
На улице весна! — опомнилась я. Время любви, время надежд! И у меня скоро свадьба. И Мэл рядом. Почти рядом. Но от этого становится еще жарче в груди.
На людях и в присутствии Зинаиды Никодимовны мы вели себя прилично. В доме самого старшего Мелёшина целовались украдкой, а за общим столом во время ужина я мучила Мэла, скинув туфлю и водя носком по брючине. Мэл крепился и кусал губы.
О, это был настоящий месяц конфетно-букетных отношений. Почти. Потому как терпение Мэла перегорело, когда он выехал за ворота поместья в первый же вечер моего пребывания в алой зоне. Во-первых, видеообщение по телефону стало регулярным и частенько горячительным. Во-вторых, в институте за нами не следили. Разве что студенты пытались поймать сенсацию на видео, чтобы продать журналистам подороже. Кстати, безуспешно, потому что Мэл перестраховывался. На лекциях его рука, устойчиво закрепившись на моей коленке, начинала вытворять черт знает что, отчего я теряла способность связно мыслить и забывала о конспектировании.
На следующий же день, после первого занятия Мэл сказал:
— Знаешь, в общаге сорвало кран с горячей водой. Наша хата утопла по щиколотку.
— Как?! Когда?! — подпрыгнула я. Вчера же по телефону видела — комнаты в порядке.
— Сегодня утром, — ответил он скорбно. — Хочешь взглянуть на масштаб бедствия?
— Конечно!
И, забыв о лекции по общей теории висорики, я побежала вслед за Мэлом в общагу, соображая на ходу. Что будет с паласами? Как их сушить? Полы теперь вспучатся. И от влажности не избавиться.
Квартирка находилась в том же состоянии, в котором хозяюшка оставила её два дня назад.
— А…? — не успела спросить я, как рот оказался занят. Меня целовали. И раздевали. Быстро, жадно, нетерпеливо. И я не отказывалась, а наоборот, помогала себе и Мэлу.
И также стремительно мы "пообщались", едва успев добраться до дивана. Потому что оба соскучились.
— Ведем себя как дети, — обняла я Мэла, когда страсти улеглись. — Если будем пропускать лекции, твой дед заподозрит.
— Не заподозрит. Но на всякий случай придумаем что-нибудь другое. Разводишь порошок?
— Развожу. А где маска? — спросила я, одевшись. Подарок коллег с работы исчез со стены.
— Ну её. Будем строить благополучие своими руками, не надеясь на всякую чепуху, — отмахнулся Мэл.
В дальнейшем мы не пропускали занятия. Предпочитали зажиматься по глухим углам, в туалетах и в пустых аудиториях. Обеденный перерыв большой. Часа вполне хватало, чтобы покушать и уделить время друг другу в тесном контакте. Мэл предлагал подняться на чердак. Он бы снял замок, а потом навесил обратно, но я отказывалась. Гибель Радика сделала это место запретной зоной.
— Хорошо, что меня не перевели в лицей, где учится Баста, — сказала я, подкрашивая губы. — Было бы гораздо сложнее… общаться.
— Ненамного, — ухмыльнулся Мэл, заправляя рубаху в брюки. — Тамошние девочки умудряются проворачивать делишки под носом у администрации.