– А если не на первый взгляд?
– Зная характер великого князя, можно быть полностью уверенным в том, что он что-то задумал. Вспомните, что он учинил в Северной Америке? Не удивлюсь, если после всей этой кампании будет учрежден еще один банк. Петр Павлович намекал нам, что все не так просто, но ничего конкретного не говорил, опасаясь шпионов.
– А эта истерия в Англии?
– Все просто. Вчера вечером я получил телеграмму о том, что American Investment Bank занялся скупкой акций торговых и страховых компаний туманного Альбиона, которые из-за этой истерики очень серьезно упали.
– Вы думаете, это все Саша подстроил?
– Убежден. Причем обеспечив себе твердое алиби. Но каким образом он все это провернул, остается для меня загадкой, так как ни он, ни Петр Павлович о подобном обстоятельстве в письмах не упоминают вовсе.
– Да уж… дела. Кто бы мог подумать?
– Вы знаете, каким тотемным именем нарекли индейцы чероки великого князя?
– Нет, я даже не слышал о таком племени.
– Это одно из так называемых цивилизованных племен. Один из их лидеров, полковник Конфедерации Стенд Уэйти, который был под командованием Александра в битве за Вашингтон, нарек его Эквайона, что в переводе означает Великий медведь.
– В самом деле?
– Да. У великого князя с этим полковником сложились очень хорошие отношения, поэтому Александр очень положительно отнесся к этому необычному подарку, настолько, что в Мексиканской кампании уже имел при себе знаменосца с тотемным знаменем.
– Но зачем? Он значительно более высокого социального положения, чем все эти дикари.
– Не знаю, ваше императорское величество. Единственной версией является его желание выглядеть другом индейцам, ведь он пригласил их к нам на Дальний Восток.
– Зачем они нам там сдались? Какой же он непоседа. Эх… Ладно, Бог с ним. Что у нас там по отчету Урусова?
Пухлую картонную папку с подробнейшим отчетом по ходу кампании, фотографиями, заметками, отзывами и прочими материалами, что собрал Сергей Семенович, император листал долго и очень вдумчиво. Причем он не только листал, но и постоянно задавал различные вопросы, касательно обстоятельств тех трех битв, что провел великий князь. Особенно Александра Николаевича удивило то, что Саша старался всегда встречать противника в обороне, а не вести своих людей в решительную атаку с красивыми речами. Это обстоятельство совершенно не вязалось с тем впечатлением, которое сын производил на отца ранее. Ну и, само собой, отношение к личному составу. Урусов явно заявлял, что Александр буквально трясся за каждого своего солдата, заботясь о его питании, обогреве, гигиене и здоровье, то есть стараясь свести потери к минимуму как в бою, так и в походе. Такого Сергей Семенович не встречал в Русской императорской армии. Да и чтобы в Европе кто такими вещами баловался, тоже не слышал. По большому счету на текущий момент простого солдата даже за человека-то толком не держали. Эта деталь Сергея Семеновича очень сильно зацепила, и он стал наблюдать за младшими чинами. И чем больше он делал заметок, тем больше понимал, что солдаты и унтер-офицеры великого князя с каждым днем начинают ценить и уважать с все нарастающей силой. Причем не за титул или происхождение, а за отношение к ним, понимая, что каждый из них Саше нужен и важен, что за каждого из них он будет бороться. И это учитывая ту деталь, что великий князь ни единого раза не прибегнул к физическому наказанию младших чинов. Ребята, как и полагается, были далеки от «сферических коней в вакууме», а потому, случалось, попадали впросак. Но каждый раз Саша, уходя от публичной порки или иного подобного воздействия, прибегал к разнообразным формам воспитательного труда. Так что императору было чему подивиться не только в вопросах эксплуатации винтовок и пулеметов. Такой всесторонней, серьезной и весьма гармоничной модернизации армейской действительности вкупе с решительным ростом боевой эффективности воинской части, да еще и без «палок», Александр Николаевич никогда не встречал. Он, в сущности, изучал отчет о принципиально новом типе армии, передовом, уникальном. Это, с одной стороны, шокировало, так как император только сейчас в полной мере начинал осознавать слова Саши о грядущих днях, а с другой стороны, вызывало оживленный интерес, так как открывало очень широкие перспективы в будущем.
19 декабря в Санкт-Петербург пришла депеша из Парагвая о том, что великий князь Александр слег с тремя осколочными ранениями. Причем само письмо датировалось последними числами октября, так как Петр Павлович не решился передавать столь важную информацию по телеграфу и решил воспользоваться более надежными каналами связи. В связи с чем реальное положение со здоровьем Александра Александровича было совершенно не ясно. Из депеши следовало, что, войдя в территориальные воды Парагвая, эскадра была обстреляна с позиций одной из береговых батарей аборигенов. Великий князь держал свое знамя на «Корсаре», идущем в голове колонны, а потому попал под первый залп. Одна из бомб разорвалась недалеко, и три осколка все-таки зацепили Сашу. Первый прошелся по щеке, оставив глубокий шрам. Второй попал в левое предплечье и застрял в мышечной ткани. Третий, так же как и первый, вскользь прошел по внешней стороне бедра. Александр после ранения отдал приказ на ответный огонь по батарее. «Корсар», «Капер» и «Приватир» дали бортовой залп всеми восьмидюймовыми орудиями, которые разворотили своими шестидесятивосьмикилограммовыми бомбами всю позицию неожиданного противника, заставив его замолчать. Как позже выяснилось, там что-то у командира батареи замкнуло в голове, ибо руководство страны никаких приказов подобного толка не отдавало.
Франциско Солано Лопес – президент Парагвая на этот прецедент отреагировал очень правильно, так как он ждал Александра и его партию оружия. Было устроено расследование, дабы установить, кто виновен в этой провокации. Саша же несколько дней вполне продержался и даже успел провести переговоры и подписать договор купли-продажи на сто шестьдесят тысяч винтовок, все пушки и оба броненосца. Учитывая сложность ситуации, Лопес пожелал пойти навстречу Александру и легко согласился на британские закупочные цены, а по некоторым позициям даже на более высокие. Так что чистый доход от сделки составил пять миллионов двести тысяч рублей. Впрочем, уступки были связаны не только с необходимостью «умиротворить» человека, который был шансом на успех всей маленькой страны, но и с пониманием невозможности закупки где-то еще подобного оружия в таком объеме, да еще в реальные сроки. Впрочем, на четвертый день после ранения Александр слег в постель и уже под вечер потерял сознание, начав бредить. Что вызвало сильнейшее раздражение у роты сопровождения и почти панику у Лопеса. Именно на этом моменте депеша и заканчивалась.
Александр лежал без сознания большую часть времени, лишь изредка начиная бредить. В эти моменты даже ставшие близкими боевыми товарищами Зарубаев Коля, Кирпичев Лева, Пясецкий Паша, Путятин Леша и другие совершенно великого князя не понимали. Дело в том, что Саше виделись самые напряженные сцены из первой Чеченской кампании, в которой он побывал, особенно бой в окружении во время обороны Гудермеса. И вот все это изредка прорывалось в виде обрывков фраз, реплик и отдельных криков. Причем виделось ему все это очень интересным потоком переплетающихся фрагментов. С одной стороны, это порождало довольно бессвязный поток слов, с другой – шло своего рода выгорание, так как четкость картинки смазывалась, будто растворяясь в мерзкой слякоти из грязи и человеческой боли, которая совершенно окутывала все вокруг. И с каждым разом становилась все хуже и хуже, превращаясь в некое подобие однородной каши. И вот в какой-то момент на третьи сутки бессознательного «отдыха» беспокойство прекратилось, уступив место темноте и тишине. Все вокруг вдруг резко обрело спокойствие. Такое умиротворенное, что не хотелось его покидать.
Внешне же это выглядело очень нерадостно. В самом начале, как только Александр потерял сознание, его бред носил очень активный характер. Он чуть ли не метался в постели, не говоря уже про махание руками и ногами. А дальше пошел спад, и, к моменту, когда ему стала сниться темнота и тишина, великий князь уже совершенно прекратил бредить, впрочем, не приходя в сознание. Поэтому все окружающие решили, что дело совсем плохо и, оставив рядом с умирающим Александром молодую красивую девушку из племени индейцев гуарани, которая выполняла функции обычной сиделки, пошли упиваться с горя. Лопес – от того, что волей случая потерял очень важного союзника, а компания сопровождения – что не справились со своей работой и допустили гибель сына императора. Для них лично вместе с великим князем угасала и вера в хоть какие-то перспективы на будущее. «Не уберегли!» – значит, ничего им уже «не светит».
Бедная Лаура была сильно опечалена тем обстоятельством, что на ее глазах медленно умирал здоровый, красивый мужчина. Она его совсем не знала и ни разу не видела в ином виде, нежели бессознательным телом, что постоянно ворочалось и гадило под себя. Но то, как вокруг Александра вился президент Лопес, наводило девушку на трепетные мысли. Она искренне хотела помочь, но не знала как. Это обстоятельство только усиливало ее переживания и тяжелые, тошнотворные эмоции, которые вызываются только лишь чувством беспомощности.
Александру, впрочем, в это же самое время было намного интереснее. Он уже почти окончательно растворился в этом коконе тепла и покоя, что вился вокруг него, но вдруг проскочившая где-то на краю сознания мысль о том, что это все, конец, смерть, вызвала во всем его существе бурю протеста. Он не хотел уступать без борьбы. Ему вдруг стало стыдно и больно за то, что последние дни он просто болтался как лист на ветру. Все его «Я» буквально вскипело от ярости. Поначалу это не приносило никаких успехов, но все нарастающее давление к исходу пятых суток резко, спонтанно выкинуло его в сон со странной ледяной пещерой.
Само собой, в новый сон он попал голышом, от чего все его физическое тело, что потихоньку умирало, покрылось обильными мурашками и стало биться ознобом, стремясь рефлекторно согреться. Лаура тут же вскочила и стала суетиться, бегая вокруг Александра на грани паники, так как ей происходящее показалось агонией. Но она ошибалась. Великого князя во сне окружал жуткий холод, пронизывающий до костей и вызывающий очень сильные болевые ощущения, но почему-то не убивающий. Поэтому, чуть-чуть освоившись, Саша пошел вперед, к выходу из этой странной пещеры. На огромной глыбе льда, что лежала метрах в ста от выхода, Александра ждал сюрприз – крупный белый медведь, который сразу заметил гостя и вальяжно, как бы нехотя, встал и пошел к нему навстречу.
Ситуация получилась несколько необычной. Больше года пребывания в англоязычной среде, когда приходилось общаться практически исключительно на языке аборигенов, сказались весьма странным образом – в голове у Саши всплыла песенка на английском языке, а не на русском. Да, собственно, даже и не песня, а одна лишь первая строчка и музыкальный мотив композиции Panzerkampf шведской группы Sabaton, в которой пелось о доблести советских воинов в битве на Курской дуге. «Into the Motherland the German Army March!» – с этой фразой, которая крутилась по кругу, как заевшая пластинка, Александр дерзко улыбнулся и, подняв из-под ног ощутимых размеров кусок льда, пошел навстречу медведю, намереваясь ему «засветить в глаз» хотя бы разок. Надежды на победу или даже выживание в этой драке у него не было никаких, но Саше было плевать – предыдущей психологической раскачкой он был так разогрет, что никаких иных желаний, кроме борьбы, в нем не возникало. Впрочем, как это ни странно, драки не получилось, так как медведь, вместо того чтобы напасть, осторожно подошел поближе и с совершенно беззлобным видом потянулся к Александру, обнюхивая. А потом неожиданно для великого князя лизнул его лицо мокрым, теплым языком.
Спустя какие-то секунды все наваждения закончились, и Саша очнулся. А единственным человеком, который был с ним рядом, оказалась та самая юная Лаура.
– Вот ведь гады! Опять хоронить собрались! – Она недоуменно посмотрела на Сашу, не понимая его слова. – Где все? – Она что-то пролепетала на португальском языке, в котором великий князь был «ни в зуб ногой». Поэтому Александр начал называть ей имена и фамилии своих людей. Как и ожидалось, на фамилии Зарубаев она заулыбалась и закивала головой, показывая, что он ей знаком.
Через четверть часа в залу с плотно пьющим комсоставом роты сопровождения, к которому присоединился ряд заинтересованных лиц, в том числе Элизабет и сам Франциско Лопес, вошла Лаура. На нее опирался, еле переставлявший ноги великий князь Александр Александрович, в одной лишь импровизированной набедренной повязке из куска простыни. В помещении наступила гробовая тишина. Люди как будто даже перестали дышать. Из ступора их вывел только бой больших напольных часов, которые возвестили о том, что завершились седьмые сутки, начиная с того дня, когда Саша был ранен.
Александр не спеша обвел всех спокойным, жестким взглядом и с невозмутимым видом спросил:
– Чего празднуем?
– Ваше императорское величество, мы… – начал оправдываться Коля Зарубаев.
– Высочество, – одернул его Саша. – Я не император, а его сын, причем даже не цесаревич.
– Извините. Ваше императорское высочество, так мы не празднуем. Мы с горя пьем. Думали, что вы не выживете после ранений.
– Не дождетесь.
– Да мы…
– Дайте мне стул. Не видите, что ли? Девочка уже почти падает, а я пока стоять сам не смогу.
Сразу же началась суета. Александра усадили на диван, принесли одежду, позвали врачей. В общем, мир из пьяного угара для этих людей вновь свернул в какое-то осмысленное русло. Единственным человеком, который не бегал и не суетился, стала Лаура. Она просто сидела в уголке и восторженными глазами смотрела на Сашу.
На лечение пришлось потратить еще некоторое время, которое Александр решил занять с пользой, а не просто валяться по диванам и бездельничать. То есть придумал, как заработать немного денег и разобраться в том, кто же подстроил ту провокацию на батарее. Соответственно, несколько человек из разведывательного взвода во главе с Лешей Путятиным занялись расследованием, а большая часть роты – пошла инструкторами для разного рода учений парагвайской армии. Даже сам Александр и то вел небольшой кружок для офицеров, где рассказывал о новейших веяньях в области тактики и стратегии. Обычная болтология за хорошие деньги. Конечно, много заработать на этом предприятии не получалось, но копейка, как говорится, рубль бережет, тем более все равно было нечем заняться.
Впрочем, Франциско и сам не жадничал и подносил Александру Александровичу разнообразные подарки, находясь под впечатлением от того чуда, которое он, по его мнению, наблюдал самолично. В числе самых ценных подарков была та самая Луиза, которая по доброй воле возжелала служить Александру и куда была торжественно отпущена. Умная, красивая девушка – индианка с густыми черными волосами и очень выразительными глазами в свои девятнадцать лет помимо гуарани знала португальский и испанский языки. Ну и немного освоилась в медицине на уровне медсестры, само собой – колониального уровня. Кому-то может показаться, что Луиза попала в кабалу, но это только на первый взгляд, так как для нее оказаться в свите принца одной из крупных европейских держав стало чем-то вроде путевки в жизнь. В пару недель она смогла сделать по факту головокружительную карьеру. Причем, что немаловажно, не генитальным путем.
Дел было много, поэтому лишь 15 января 1863 года, завершив все свои дела в Парагвае, эскадра из трех парусно-винтовых фрегатов возобновила свое кругосветное путешествие.
Но тут следует сделать краткое отступление. Незадолго до отплытия завершилось расследование, проводимое «вашингтонскими» методами. Его результат, впрочем, оказался довольно ожидаем – удалось выйти на заказчиков диверсии, которыми оказались доверенные лица некоего месье Бартоломе Митре, президента Аргентины. Цель диверсии была простой – развязать конфликт между русским принцем и парагвайским президентом, то есть не допустить продажи последнему большой партии оружия. Примечательно, что отчет по расследованию был завершен за сутки до прибытия послов Бразильской империи, поэтому Александр уезжал с полной уверенностью в том, что все получится согласно задуманному им плану.