Куманские беки в первые мгновения растерялись. Хотя они и рассуждали о том, что в Венгрии их не любят, но никто всерьез не ожидал нападения. Половцы находились в дружественной стране и, в отсутствие поблизости явного врага, не выставляли большую стражу. Единственно, опасаясь угона дорогих коней, хан оставлял дежурить у табунов несколько вооруженных всадников, да пара пеших стражников по обычаю стояла у стягов.
Сбросив оцепенение, беки достали оружие, у кого что было с собою - сабли, топорики или булавы, и закрыли собой хана. За их спинами Котян поспешно поднялся, отшвырнул серебряный жезл - символ власти и, выхватив кинжал, торопливо занялся самым последним делом в своей жизни. Хан не зря спешил, силы сторон были совершенно неравны. Трудно бездоспешным сражаться с окольчуженными воинами, особенно учитывая, что большинство беков были пожилыми седовласыми старцами. Некоторые из них уже лет двадцать не участвовали в сече, но тем не менее свой последний бой они провели достойно.
Большое пространство юрты позволяло степнякам рубиться широкими, размашистыми движениями, пробивавшими кольчугу и рассекавшими шлемы. Ханская прислуга тоже не зевала и старалась пырнуть неприятеля ножом, впрочем, без особого успеха. Венгерские бароны, устроившие заговор, лично возглавили атаку на ханскую ставку и с собой они вели отборных воинов в длинных кольчугах. Угры умело наступали, укрывшись щитами, а их мечи сверкали молниями, разя противников.
Рыцари работали быстро. Они спокойно оттесняли своих противников от входа в глубину шатра, рубя всех, кто встречался на пути, и уже через минуту юрта была завалена окровавленными телами, в основном, половецкими.
Послы во время схватки продолжали восседать на низеньких сиденьях, хотя их и тянуло ринуться в бой. Но не для того великий князь направил своих представителей в дальний край, чтобы те сгинули безвестно. От них требовалось вернуться живыми и доложить обстановку в котянской орде. Даже когда за спиной послышались жуткие хрипы, боярин сидел неподвижно, все еще надеясь спастись из этой передряги.
Когда последние куманские вожди пали, заливая своей кровью кошму, один из баронов снял свой шлем-горшок и, подойдя к посланникам, что-то пролаял на своем языке, а после спросил по-славянски, кто они такие. Глеб Олексич с достоинством поднялся и представился, заявив, что он боярин величайшего князя в мире, победителя монголов.
- Вот вы-то, схизматики, нам и нужны, - злобно рассмеялся угр, и от его смеха боярин похолодел.
Камос, поняв, что живым ему все равно не уйти, выхватил нож и, приставив его к сердцу, сильно стукнул по рукоятке, вогнав лезвие между ребер. Расчет половца оказался точен, и умер он мгновенно, а вот Глеб замешкался. Не позволяла христианская вера православным самим лишать себя жизни и требовала стойко выносить все невзгоды, вплоть до самой гибели.
Уграм было противно находиться в вонючем половецком шатре, хотя не так уж давно их предки сами кочевали в юртах, и они вывели пленника наружу. Вместе с ним выволокли пару израненных, но еще живых половецких князей, годных для допроса. Глеба Олексича так и подмывало обернуться, чтобы посмотреть, что стало с ханскими женами, но он сдержался. Судя по тому, что женских криков из юрты не доносилось, Котян успел избавить всех своих хатун и дочерей от бесчестия.
На улице, вернее, на площади, поскольку улиц как таковых в становище не имелось, живых половцев тоже почти не осталось. Венгры схватили несколько знатных куманов, опознав их по полоскам роскошной ткани, нашитым на рукавах, а прочих предали смерти. Повсюду на траве лежали недвижно тела, и лишь несколько красивых девушек избежали общей участи, но лишь на час, не больше.
Узрев горестную картину резни, Едлуг не удержался от горестного вздоха. Не ожидавшие от венгров подвоха куманы подпустили их в свой стан, а когда распознали измену, было уже поздно. Хоть какое-то сопротивление могли оказать только сторожа ханского табуна, бывшие поблизости от стойбища, но они, выпустив лишь по стреле, умчались прочь. Старый бек не осуждал бежавших. Здесь бы они погибли напрасно, а ускакав, могли предупредить все вежи и поднять куманов на битву.
Время подгоняло венгров, и они начали торопливо снимать кафтаны с куманских аристократов, чтобы приступить к пыткам. Видя, что угры собираются допытаться у пленных, как они замышляли изменить королю, Глеб Олексич не стал ждать допроса с пристрастием и, гордо подняв голову, громко произнес:
- Мы сюда прибыли вот по какому делу. Великий князь наказал нам передать Котяну послание, что ежели угры изгонят его из своей страны, то он сможет найти приют у греческого базилевса.
Венгерские предводители неуверенно переглянулись, а боярин вдруг засмеялся, да так сильно, что не мог остановиться. Он хохотал, запрокинув голову, и его смех среди еще теплых трупов, над которым висел тяжкий запах крови, казался жутким. Рыцари отшатнулись, и лишь один из баронов злобно заорал на боярина и пнул сапогом под колено:
- Чего смеешься?
От боли в ноге Глеб перестал смеяться и смог внятно объяснить опешившим рыцарям их промашку:
- Хан не хотел переселяться в Грецию. Он только думал, как бы доказать Беле свою верность. А теперь вы, - Глеб снова зашелся в приступе смеха, - вы сами заставили куманов сняться со своих стоянок и отправиться за Дунай. А ведь татары, верно, уже следующим летом и к вам придут. А лютуют они так, что врагу не пожелаешь. Хотя, видно, вы ждете татарского нашествия с нетерпением, коли поспешили избавиться от союзников.
Глеб остановился, чтобы перевести дыхание и дать уграм время перетолмачить сказанное, а после ехидно добавил:
- А еще, вы убили всех старых половецких князей, любящих долго размышлять и медленных на подъем. Но теперь вместо них начнут править молодые беки, горячие и скорые на расправу. И перед своим уходом они прежде постараются отомстить. Ох, не завидую я теперь жителям ближайших селений. Или вы их защищать станете?
Вопрос был риторическим. Ясно, что бароны постараются до рассвета ускакать из половецких кочевий, а потом скроются в своих замках. Поэтому один из рыцарей, тот самый, что пинал Глеба, прекратил дискуссию, ткнув своему оппоненту мечом под ребра.
Едлуга, учитывая его возраст, пытали осторожно, и он не раз пожалел, что не убил себя. От жуткой боли бек бессвязно кричал, так что венгры, не понимавшие, что он говорит, махнули на него рукой и милостиво прикончили ударом кинжала. Однако от других схваченных баронам все уже удалось узнать, что куманы всерьез замышляли покинуть Венгрию.
Удовлетворившись показаниями задержанных, подтверждавших их подозрения, венгерские магнаты скомандовали общий сбор. Воины стали садиться на лошадей, а барон Петер, убивший русского посла, подозвал одного из воинов, отличавшегося от прочих большой бородой, и протянул ему увесистый кошелек.
— Не солгал твой Цвень, измену замыслили палоцы. Возьми мошну, заслужил.
— Не за серебро старался, - начал было отнекиваться дружинник, но барон не стал пререкаться и сунул кошелек в руки доносчику.
— Все равно возьми, тебе на дорогу деньги нужны.
Вскоре баронская конница покинула опустошенное становище и над юртами воцарилась тишина. Ну а дальше все произошло так, как и предсказал перед смертью боярин. Узнав об убийстве хана, большинство его беков немедля собрали отряды и начали разорять венгерские селения, не щадя никого. Натешившись же местью, половцы собрали свои юрты и откочевали на юг, оставив коварных угров один на один с монгольской опасностью.
Июнь 1238 г. Марбург. Германия.
В полутемной часовне на кладбище было тихо, лишь два человека стояли на коленях перед статуей святой и негромко молились. По одеянию, добротному и даже роскошному у одного, и строгому белому плащу у второго, в них легко было угадать преуспевающего купца и рыцаря Германского ордена соответственно.
- А также помолимся, - произнес купец, закончив очередную молитву, - чтобы брат святой Елизаветы, венценосный король Бела, отразил нападение страшных татар, кои грозят ему. У меня в Венгрии недавно открылась новая контора, так пусть же ничего не помешает торговле.
- Помолимся, Людвиг, - отозвался тевтонец. - И пусть святая покровительница нашего ордена поможет венгерским рыцарям так же, как доселе помогала нам, укрепит их дух и придаст им сил в борьбе с язычниками.
Закончив молитву, богомольцы вышли из часовни и неспешным шагом направились к реке Лан, текущей рядом с городом.
Собственно говоря, статус города Марбург приобрел совсем недавно. Хотя замок на горе, получившей немудреное название Шлосберг (* замковая гора. нем.) воздвигли еще в десятом веке, и поселок у подножия холма появился тоже давно, но расцвет Марбурга начался лишь десять лет назад, с приездом юной маркграфини Тюрингской. Рано овдовев, графиня предпочла посвятить жизнь уходу за больными и немощными и, переселившись в Марбург, открыла там больницу. Елизавета, и раньше славившаяся благотворительностью, после смерти мужа вовсе решила принять на себя монашеские обеты и стала лично прислуживать больным словно обычная служанка.
Конечно, от постоянного контакта с инфицированными графиня вскоре сама заразилась опасной болезнью и умерла, доставив тем самым неописуемую радость многим сильным мира сего. Ее многочисленные родственники тюрингского дома, совершенно не жаловавшие Елизавету при жизни, руководство Тевтонского ордена, которому покровительствовали тюрингские графы, и даже сам папа римский, не говоря уже о горожанах Марбурга, все они немедленно принялись за дело, торопясь занести графиню в списки святых.
Всего за три года активной работы было составлено несколько полных биографий Елизаветы Венгерской. Кроме того, было собрано немало заявлений людей, лично знавших графиню при жизни, и допрошено немало свидетелей. Опытные эксперты тщательно проверяли протоколы с показаниями очевидцев, видевших чудеса, творимые графиней, а позже к ним еще прибавились чудеса посмертные, свершавшиеся на могиле Елизаветы.
Римская курия, рассмотрев свидетельства шестидесяти достоверных чудес, сочла их количество недостаточным, но после новой кампании по сбору сведений германские каноники опросили уже шестьсот свидетелей и представили доказательства более сотни чудес. В итоге кандидат в святые была канонизирована всего через три года после смерти. Даже для средних веков подобная поспешность считалась несколько неприличной, но слишком велики были выгоды от канонизации. Уже с первого дня после смерти графини на ее могиле начались чудесные исцеления, слухи о которых сделали Марбург национальным центром паломничества. А после причисления Елизаветы к лику святых к ее мощам устремились пилигримы со всей Европы, что привело к процветанию города. Орден же, на долю которого выпало опекать Марбургскую церковь и основанный Елизаветой госпиталь, получил персональную святую.
Правда, возиться с больными и прокаженными тевтонцев не прельщало, но к их чести надо заметить, что они тут же принялись строить грандиозный собор, ставший одним из первых образцов готического искусства.
Ну а деверь Елизаветы - Конрад Распе, вступивший в ряды тевтонцев и лично контролирующий процесс канонизации, заимев небесную покровительницу, значительно увеличил свои шансы стать во главе Ордена.
В общем, в выигрыше оказались решительно все. Учитывая, что в то время церкви и монастыри Западной Европы предлагали паломникам множество комплектов останков известных святых, например, двенадцать голов Иоанна Крестителя или двадцать шесть голов святого Юлиана, богомольцы были рады поклониться достоверно известной святой, да еще прославенной своим целительством.
К слову сказать, в нашей истории потомки Елизаветы стали Гессенскими ландграфами и еще очень долго правили в Марбурге. Они даже несколько раз умудрились выдать своих принцесс замуж за российских императоров. Правда, увы, почему-то долгой и счастливой жизни у императриц не получилось, а их мужья-цари непременно умирали насильственной смертью.
Но так далеко в будущее богомольцы не заглядывали. Они просто давно не виделись, были рады встрече дорогого родственника, и теперь хотели спокойно расспросить друг друга.
Дитрих и Людвиг Краузе приходились друг другу двоюродными братьями, и оба были гордостью семьи. Дитрих, пользуясь правом, дарованным Орденом гражданам Любека, вступил в ряды братьев и заслужил золотые шпоры рыцаря. Людвиг же с молодости слыл рассудительным купцом и смог приумножить отцовское наследство, став не последним человеком в своей гильдии.
В общем, оба Краузе были довольны судьбой и в то же время втайне немного завидовали друг другу. Людвиг, впрочем, даже особо не скрывал восхищения, с которым смотрел на золотые шпоры Дитриха. Еще бы, выбиться из обычной купеческой семьи в рыцари, да еще столь влиятельного ордена, это достойно уважения. Но и Дитрих, ставший знатным человеком, завидовал брату. Не столько его богатству, сколько возможности самому распоряжаться собой, а также некоторым мирским радостям, предаваться которым членам ордена не дозволялось.
Братья неторопливо прошли мимо больших двух-и даже трехэтажных домов, построенных в Марбурге за последнее время. После того, как город попал под покровительство Ордена, в нем начался настоящий строительный бум. Впрочем, настоящие пятиэтажные громадины вырастут здесь лишь век спустя.
Братья Краузе вышли к рощице на берегу реки, где они могли спокойно поговорить. Горожане сюда не заходили, а слуги почтительно отстали и держались в отдалении.
- Братец, значит, ты отправляешься в Ливонию? - полуутвердительно спросил купец. - Ни для кого не секрет, зачем Орден собрал в Марбурге капитул.
- Да, верно, - не стал отпираться Дитрих. - Как ты знаешь, год назад остатки ливонских Меченосцев, порядком потрепанных русскими и литовцами, слились с нашим орденом, и теперь мы собираем туда подкрепление. На капитуле решили безотлагательно снарядить шесть десятков рыцарей и шесть сотен кнехтов. Правда, я не знаю точно, направят меня в Ливонию или же в Пруссию.
- Но, насколько мне известно, - заметил Людвиг, - в Ливонии почти все рыцари и купцы говорят на нижненемецком. Было бы разумным набрать туда подкрепление из северной Германии.
- Да, конечно, так и было решено сделать. Но я уже год просился в Эльбинг, и фон Гогенлоэ уже обещал удовлетворить мою просьбу. Впрочем, против Ливонии я ничего не имею.
- Отлично, - улыбнулся Людвиг. - С такой силой и с ополчением эстов вы разобьете русских с литовцами и сможете захватить даже Новгород. Ах, новгородская земля, страна мехов! - купец мечтательно поднял глаза к небу. - Как бы я хотел получить там монополию. Сотни бочек беличьих шкур ежегодно. А еще соболь, горностай, куница… Но я замечтался. Скажи, Дитрих, поспеете ли вы переправить всю армию до осени? Зимой Балтика сурова, и никто не возьмется перевозить вас в непогоду.
- Успеем, - уверенно заверил рыцарь. - Император передал в дар ордену пятьсот марок, да и пожертвований от бюргеров собрали немало. Твои пять марок тоже принесут пользу. Так что еще до осенних бурь войско уже прибудет в Ригу и Виндау.
- Это хорошо, это замечательно. - Людвиг даже потер ладони, показывая свое удовольствие. - Мои корабли тоже будут к услугам Ордена. Однако, - осторожно добавил купец, - вряд ли ливонцы обрадовались тому, что их вольности придет конец. У вас-то в ордене к соблюдению уставов относятся более строго, верно? А еще папа Григорий требовал, чтобы тевтонцы вернули датчанам ливонские земли и замки в Эстляндии.
Людвиг хотел что-то сказать, но, почувствовав, что у него пересохло в горле, махнул своему слуге. Тот немедля подбежал с корзиной, но из всех наготовленных яств и напитков Краузе взял лишь бутылку с прохладной водой. Отпив немного и передав бутыль брату, Людвиг продолжил:
- Я слышал, соглашение насчет Эстляндии окончательно подписано. Вчера прибыл мой приказчик из Зеландии… Да, он был там по торговым делам, на датской рыбной ярмарке в Роскилле, и нечего тут смеяться. Так вот, там весь город судачит о соглашении, которое подписали в замке Стенсби король Вальдемар с ландмейсером Бальке. Вся Эстляндия уступается Дании, кроме Иервена, да и там вам запрещено строить крепости, и этот договор наверняка приведет ливонцев в уныние.