—Этими деньгами вы расплачивались? — сердито спросил председатель.
—Именно этими, ваше беспристрастие, — кивнул Андрей. — А разве с ними что-то не так?
—Не так? Да ты издеваешься над нами! Суешь помеченные крестом Круцифера монеты имперской чеканки трактирщику и еще спрашиваешь?
—Я на самом деле не понимаю, в чем моя вина, ваше беспристрастие...
—Довольно! Извольте занять свое место, — тоном приказа произнес председательствующий. — Господин секретарь, пригласите свидетелей предполагаемого преступления.
Секретарь махнул стражнику рукой. Удивленный Андрей поднял глаза на коллегию экзекуторов. Двое священников, до сих пор только и кивавших носами в такт речам прокуратора, оживились. Алебардист, занявший позицию за спиной Брюсова, шагнул к низенькой, закрытой черным пологом дверце в стене, распахнул ее и крикнул кому-то ожидавшему за стенкой:
—Войдите!
Андрей вздрогнул. Нет, о нем и не думали забывать! К первому допросу готовились самым тщательным образом. В зал вошли его старые знакомые — трактирщик Патрик и подносчик Томми. Некогда румяное лицо трактирщика теперь было бледным. Заросший черной щетиной подбородок мелко дрожал, так же, как руки, нервно комкавшие красный колпак. Подросток тоже выглядел страшно напуганным. Он все время норовил спрятаться за спиной хозяина. Патрик вытащил его за ухо вперед и поставил перед собой лицом к кафедре. Оба почтительно поклонились председателю суда и двум священникам, следившим за соблюдением предписаний Трибунала.
По требованию секретаря суда оба свидетеля представились, один как Патрик Рэтвуд, другой как Томас Линч. Постепенно трактирщик освоился с новой для себя ролью и довольно связно рассказал о посещении его заведения еретиками Брюсом и Ригглером, не забывая налегать на то обстоятельство, что молодойчеловек, будучи ему совершенно незнаком, сразу показался очень подозрительным. Характеристика, данная красным колпаком монаху, тоже была не самой лестной. Поваренок, как и следовало ожидать, слово в слово повторил утверждения хозяина.
Следующим этапом разбирательства стало зачитывание секретарем Трибунала записанных им показаний. Сначала он прочитал то, о чем говорил Андрей, и поинтересовался, согласен ли подозреваемый с услышанным. Брюсову не оставалось ничего другого, как подтвердить соответствие протокола его показаниям:
—Да, господин секретарь.
Затем были зачитаны показания трактирщика и поваренка. Оба, разобравшись, наконец, что им ничто не угрожает, буквально сияли от счастья. Они также не возражали против точности записи и через минуту были выведены алебардистом из зала в ту же дверь, через которую они пришли.
После этого Брюсов почему-то уверился, что его вернут в темницу. Однако председатель Трибунала, секретарь и двое священников продолжали о чем-то горячо спорить, время от времени листая черную книгу и что-то выискивая в ней. Из того, что они говорили, Андрею удалось разобрать только два слова: печать дьявола. Ему пришло в голову, что дела его не так хороши, как ему бы хотелось.
Наконец председатель прекратил обсуждение, принял суровый вид и спросил проникновенным голосом:
—Имеются ли на вашем теле, Эндрю Брюс, какие-либо знаки, родимые пятна и прочие отметины необычной формы?
—Нет, ваше... — хотел заверить его Андрей и вдруг осекся, так как взгляды сидевших на кафедре экзекуторов были прикованы к его перевязанной ладони. — Ах, это! Это просто ожог.
—Снимите повязку, подозреваемый, — потребовал секретарь,
Брюсов с потерянным видом подчинился его требованию.
—А теперь соблаговолите показать суду ладонь.
Андрей медленно и нехотя размотал полотнянуюленту. И так же медленно развернул в сторону кафедры открытую ладонь правой руки, понимая, что теперь-то уж он точно попал в беду. Председатель, секретарь и двое священников долго и с видом полного осуждения всматривались в красноватый зигзагообразный шрам, недовольно покачивая головами. Затем они начали советоваться, о чем-то горячо споря. Наконец председатель встал, коснулся медальона на своей груди и торжественно провозгласил вердикт Трибунала:
—Вина подозреваемого в принадлежности к безбожной и еретической секте круцифериан неопровержимо доказана наличием в деле прямых улик, а именно: принадлежащих подсудимому Эндрю Брюсу имперских монет со знаком Круцифера, каковые, вне всяких сомнений, являются платой за оказанные им безбожным гирудам услуги или за отступничество от истинной веры в пресвятую Деву-Заступницу, или, что более вероятно, одновременно и за первое, и за второе. В виду этих отягчающих обстоятельств особо важное дело безбожного еретика, изменника и перебежчика Эндрю Брюса будет передано на личное рассмотрение Великому Экзекутору королевства Уайтроуз архиепископу ноулдонскому Иеффаю Бевериджу. Заседание окончено!
Андрей собрался было что-то сказать в свое оправдание, но не успел. Председатель суда стукнул деревянным молотком по столу и с силой захлопнул черную книгу, подчеркнув тем самым, что никаких оправданий выслушивать не намерен.
Глава 4
О карете Бевериджа и о прочих полезных изобретениях
Великому Экзекутору Иеффаю Бевериджу недавно исполнилось пятьдесят лет, тридцать из которых он посвятил служению Церкви Девы и борьбе с ересью. Бесконечная вереница дней и ночей, проведенных в душных подвалах Экзекуции, наложила на его лицо печать неестественной бледности. Глаза его, серо-голубые, обведенные от постоянного недосыпания темными кругами, сияли огнем веры и убежденности в своем высоком предназначении. При первом же взгляде на него нельзя было не догадаться, что это человек одержимый, непреклонный и бесконечно уверенный в собственной правоте.
В остальном же Иеффай вполне походил на своих предков, знатных вельмож и воителей, когда-то, в далеком прошлом, основавших королевство Уайтроуз. Прямой победительный нос, тяжелая нижняя челюсть и волевой подбородок были фамильной чертой всех Бевериджей. Иеффая с младых ногтей готовили к карьере военного, но травма, полученная им в юности, перечеркнула эти честолюбивые планы. Молодой Беверидж попытался укротить чересчур строптивого жеребца, был им сброшен и сломал в падении ногу. Несмотря на старания лучших лекарей, кости срослись неправильно. Став калекой, юноша не утратил твердости духа.
Едва оправившись от болезни, упрямец укротил своенравного скакуна. Круто поменявший судьбу Бевериджа жеребец получил прозвище Задира и уже никогда не расставался со своим хозяином, который, несмотря на хромоту, остался отличным наездником. Случившаяся в давние годы история послужила Иеффаю хорошим уроком. Все жизненные препятствия он научился преодолевать с таким же упорством, с каким когда-то подчинил себе Задиру.
Бевериджу не суждено было стать великим воином, но к должности второго по значению лица в королевстве он пришел другим путем. Иеффай очень рано понял, что ум — всего лишь раб очевидности, тогда как истинная вера предполагает познание мировых тайн через божественное откровение. Потому еще в отрочестве он изучил все богословские книги, какие нашел в библиотеке родного замка, и твердо решил посвятить свою жизнь священству. Вскоре после достижения совершенных лет, благодаря связям семьи он стал настоятелем гринфилдского храма Пресвятой Девы, славного своей богатой библиотекой, и с головой ушел в ученые труды по теологии, ангеловедению и демонологии. Попутно изучал церковную магию и риторику, не забывая отдавать должное точным наукам, но особенно интересовался алхимией.
Безграничное трудолюбие, природное красноречие, широкий кругозор и самобытность мышления вскоре принесли плоды в виде всеобщего признания дарований молодого священника. Отныне каждая его проповедь становилась настоящим событием. На нихстали съезжаться миряне из окрестных селений, а затем и вельможи из близлежащих замков и поместий. Слава Бевериджа достигла Ноулдона, столицы королевства Уайтроуз. Высшее духовенство страны не могло дольше оставаться в стороне: молодого священника пригласили в столицу.
Все владетельные особы были так очарованы его ораторским искусством, глубиной познаний и точностью суждений, что доверили попечению хромого гения главную святыню королевства — кафедральный собор Пречистой Девы Маргариты. Другой почил бы на лаврах, но Иеффай продолжал упорно учиться и учить. Написал несколько пространных трудов, посвященных выявлению черных магов и способам противодействия гирудам. Проповедями Иеффая восхищался сам король Уорвик. Уже через полгода Беверидж был назначен духовником монарха, затем, быстро продвигаясь по ступеням иерархической лестницы, вскоре стал епископом ноулдонским. А когда встал вопрос о создании принципиально нового подразделения церкви для борьбы с гирудами и ересью круцифериан, лучшей кандидатуры на должность Великого Экзекутора не нашлось.
Беверидж словно специально был создан для этого поприща. Он поспевал везде. Лично участвовал в разработке специального оружия и платья для монахов-воинов, сам допрашивал еретиков и придумывал новые орудия пыток. Одним из самых удачных его изобретений стала водруженная на повозку с поворотным кругом железная клетка, тут же прозванная в народе каретой Бевериджа. Эта запряженная парой вороных телега издавала во время езды зловещий скрип, наводивший ужас не только на еретиков, но ина законопослушных граждан королевства Уайтроуз. Для выявления отступников от веры и черных магов, на улицах городов и проселочных дорогах были установлены особые ящики. Любой желающий мог опустить в него свой донос, пребывая в полной уверенности, что его сообщение будет рассмотрено самым тщательным образом.
Вскоре после вступления Бевериджа в должность Великого Экзекутора подвалы Трибунала переполнились еретиками, а изощреннейшие орудия пытки никогда не простаивали без дела. Прошло совсем немного времени, и под его руководством стальные сутаны стали отличными солдатами. Благодаря истовой вере и железной дисциплине они оттеснили на второй план королевскую гвардию. Конные дозоры экзекуторов следили за порядком во всех городах и весях королевства Уайтроуз, а также несли дозорную службу на землях, граничивших с империей гирудов. Стычки с Лунной гвардией императора Мороя подтвердили факт, что даже самых могущественных гирудов можно уничтожить. Что касается обращенных в упырей людей, то в случае поимки их доставляли в Ноулдон для публичной казни.
Король Уорвик осыпал Великого Экзекутора своими милостями и по малейшему поводу прибегал к его советам. Беверидж сделал блистательную карьеру, достиг вершин власти. Если что и омрачало его думы, так только одно странное обстоятельство: несмотря на хорошо отлаженный механизм Экзекуции, работы не убывало. Чем больше еретиков сгорало на кострах, тем больше их становилось. Беверидж сетовал на плохие времена и требовал от короля ужесточения мер наказания и расширения собственных полномочий.
Последний удар, нанесенный королевству Уайтроуз силами зла, оказался особенно чувствительным: из главного реликвария храма Девы исчез нерукотворный Плат с ее изображением — главный оплот государства и символ веры его народа. Искать виновников похищения долго не пришлось. Великий Экзекутор в своем обращении к гражданам весьма убедительно доказал, что лишь одна сила в мире могла решиться на подобное святотатство и была настолько могущественна, чтобы преодолеть заклятия, защищавшие Плат Пречистой Маргариты от покушений ее ненавистников. В преступлении он обвинил властителя Империи гирудов, после чего король наделил Бевериджа чрезвычайными полномочиями и присвоил ему титул Спасителя Отечества...
* * *
В личных покоях Великого Экзекутора, мерцая, потрескивали горящие фитили железных канделябров. Это было прямоугольное помещение с двумя слюдяными оконцами за железными ставнями, которые почти никогда не открывались. Одну из стен занимали книжные полки, тянувшиеся вверх от пола до начала свода. Толстая дубовая дверь не пропускала звуков, которые могли бы помешать в размышлениях главному искоренителю ересей в служении Деве и ее Церкви.
На противоположной от входа стене был закреплен развернутый белый стяг с контуром железной перчатки и виньеткой в виде ленты, украшенной надписью «Караю, любя». По обе стороны от стяга висели златотканые гобелены. В центре каждого возвышалась фигура девушки в длинном белом платье. Как два золотых водопада, струились по ее плечам распущенные волосы. Голубые глаза сверкали, подобно звездам. Девушка была неземной, ангельской красоты. Такой красавице хотелось поклоняться, как божеству, с ее именем не страшно было сойти в могилу.
На одном гобелене красавица стояла на горе, простирая руки к собравшимся внизу людям. На втором — сидела в окружении внимательно слушающих ее мужчин и женщин. Третий гобелен изображал ту же юную красавицу на цветущем лугу с деревянным посохом в руке. Неподалеку от прекрасной пастушки мирно прогуливались овцы с белоснежной шерстью.
В углу комнаты возвышалась серебряная статуя Девы. Посреди комнаты стоял большой письменный стол на массивных изогнутых ножках. На нем лежали свитки и книги по демонологии, географические карты, пергамента с чертежами. Рядом расположились чернильница с гусиным пером, серебряный колокольчик для вызова секретаря и тройной подсвечник с горящими свечами. Два резных кресла, одно большое, стоявшее в торце стола, и второе поменьше, подвинутое к пылавшему камину, завершали меблировку комнаты.
Великий Экзекутор сидел в кресле у камина, развернувшись таким образом, чтобы свет от горящих поленьев падал на развернутый свиток, который он держал на коленях. Это был протокол дознания, проведенного в соответствии с королевским эдиктом о противодействии ересям от двадцать пятого дня месяца итуриэля и 7060 от сотворения мира года в отношении беглого монаха Уильяма Ригглера, предположительно вовлеченного в секту круцифериан лазутчиком гирудов по имени Эндрю Брюс.
Закончив читать, Беверидж аккуратно свернул свиток. Некоторое время он сидел без движения, с задумчивым видом глядя на играющие в камине желто-оранжевые языки пламени. Затем встал, подошел к столу со свитками, присовокупил прочитанный документ к горке остальных бумаг и позвонил в колокольчик. Скрипнула дверь. В комнату вошел розовощекий толстя к Джошуа Фарнам, одетый, как всегда, скромно, в серый камзол и того же цвета бриджи до колен, ниже которых виднелись слегка приспущенные красно-белые полосатые чулки и коричневые башмаки с медными пряжками. Он вежливо поклонился и вопросительно посмотрел на Иеффая Бевериджа.
Великий Экзекутор сидел в кресле у камина, подперев ладонью гладко выбритый подбородок. Казалось, он не заметил вошедшего секретаря. Фарнам, переминаясь с ноги на ногу, машинально поправил белый шейный платок, почтительно кашлянул в кулак. Беверидж вышел из задумчивости и спросил, что тот думает о Ригглере, поскольку именно он присутствовал при последнем допросе монаха и подготовил копию его показаний для канцелярии Великого Экзекутора.
—Уильям Ригглер, по нашим разысканиям, человек совершенно никчемный, — с явной готовностью услужить произнес секретарь Трибунала. — Бывший монах, изверженный из чина за пронырство и привязанность к винопитию. С тех пор шляется по злачным местам, живет подаяниями и не чурается мошенничества...
Пройдох, подобных «благочестивому» Уильяму Ригглеру, Великий Экзекутор знал не понаслышке. Знал он также и настоящую цену их показаниям. Беверидж пустился в мысленные рассуждения о том, что в своемстремлении искоренить ересь он сам невольно начал потворствовать негодяям, избравшим доносительство в качестве образа жизни и способа извлечения доходов. Кто, как не он, Великий Экзекутор, недавно убедил короля Уорвика подписать эдикт о повышении платы за помощь в выявлении еретиков? Стоило ли увеличивать вознаграждение за голову еретика с десяти гольденов до двадцати? Не слишком ли поспешным было это решение, имевшее все шансы отбить у людей охоту зарабатывать свой хлеб в поте лица? Беверидж тяжело вздохнул. Стоило! Еще как стоило. Сейчас, когда истинная вера оказалась в страшной опасности, об экономии следует забыть. Если в Уайтроуз ворвутся орды гирудов, королевская казна уже никому не поможет. А то, что среди доносчиков мало честных людей, так это необходимые издержки процесса. Он как раз и поставлен королем на должность для того, чтобы отделять зерна правды от плевел лжи.