— Но он же Инкарни, — сказала Амти, глядя как Аштар наливает ей еще водки.
— Конечно, он Инкарни, иначе он не заботился бы о других Инкарни, — развел руками Аштар. — Адрамаут считает, что есть третий путь. Ровно между смертью на благо процветающего общества и безумием абсолютного зла.
Сердце у Амти забилось громче, она опрокинула еще одну стопку, облизнулась, а Аштар продолжал своим прекрасным голосом:
— Борьба. Бесконечная борьба с самим собой, с другими Инкарни, которые борьбу с собой проиграли и, конечно, с Перфекти, которые хотят тебя убить. С системой, которая заточена на то, чтобы нас уничтожать.
Амти почувствовала, как раскраснелись ее щеки и не знала от выпивки это или от волнения.
— А как вы боретесь? — спросила она.
— Спасаем других маленьких Инкарни вроде тебя от смерти и спасаем обывателей от взрослых Инкарни. Разыскиваем тех, кто сошел с ума или гостей из…других мест. Но про это тебе лучше объяснят Адрамаут или Мескете. Мы хотим, словом, чтобы люди поняли: мы не собираемся поддаваться тому, что внутри нас. И мы можем использовать это не во вред, а во благо.
Эли дернула Амти за рукав, заставила повернуться:
— Слушай сюда, Амти, — сказала она, доставая из кармана короткой юбки пачку жвачки, медленно разворачивая пластинку. — Мировые Собачки, конечно, уже вспотели, бегая за малявками вроде нас с тобой. Но они понятия не имеют, где скрываются настоящие, дошедшие до ручки Инкарни. А мы имеем. И мы убиваем их, когда они решают наведаться к нам. У них есть свой мир…
И Амти вдруг вспомнила голос Шацара, и прошептала, повторяя за ним:
— Анти-мир.
— Забавная идея, — засмеялся Аштар. — Как-то так. Словом, мы боремся против Псов Мира и против Инкарни Двора. Ну, так называется их анти-мир.
Аштар снова наполнил стопку Амти, и она сказала, задумчиво глядя на его руки:
— Тяжело вам, наверное.
— Нам, котеночек. Ты теперь или с нами, или умрешь. Мы тебя, конечно, убивать не будем, но Государство не такое миленькое, как мы.
Амти протянула руку, взяла стопку до того, как Аштар разбавил водку молоком и опрокинула залпом, так что горло обожгло. Амти не казалось, что она пьянеет, сознание было ясное, как никогда.
Она попала к повстанцам, которые не хотят погибнуть и конца мира, как в древних легендах, тоже не хотят, а оттого пляшут на грани. И это определенно не было судьбой хуже смерти. Амти улыбнулась.
— А как вы… боритесь с собой? — спросила Амти. А потом, оттого должно быть, что алкоголь развязал ей язык, сказала:
— Мне даже сейчас хочется разбить об чью-нибудь голову бутылку. А вам?
Эли и Аштар засмеялись.
— Дурочка, — сказала Эли. — То есть — Амти, у нас не говорят о том, чего хочется. Всем хочется разных штук и все держат их при себе. Это невежливо, как наблевать кому-нибудь на ботинки.
— Вот тебе универсальный рецепт борьбы. Имей в жизни цель, и у тебя будут силы с собой сражаться.
Амти посмотрела в окно, над темным, беззвездным небом взошла луна.
— У тебя уже есть магия? — спросила Эли.
— Нет пока. А у тебя?
И тогда Эли заставила ее развернуться, оскалила острые, белые зубы.
— Я - Инкарни Страсти, Тварь Вожделения.
— Тварь? — спросила Амти. Она смотрела в темные, карамельно-сладкого цвета глаза Эли, и дыхание у нее вдруг перехватило, как когда качаешься на качелях и очередной рывок оказывается нестерпимо сильным, и возносишься слишком высоко, и небо кажется совсем рядом.
Амти сама не понимая зачем, подалась вперед и коснулась губами губ Эли, таких манящих и мягких. Амти и сама не заметила, как вцепилась в плечи Эли, продолжая облизывать ее язык.
Она уже принялась стягивать с Эли майку, не вполне понимая, что делает, когда ее оттянул за шкирку Аштар.
— Не на моих глазах, котятки.
Амти почувствовала под языком жвачку Эли, она поправила очки, щеки горели.
— Простите, я….
Никогда ни с кем не целовалась? Не лучшее начало. Не целуюсь при первом знакомстве? Да, в самый раз.
— Обычно не такая, — выдавила, в конечном итоге, Амти.
— А все обычно не такие, пока я не захочу, — сказала Эли. В ее самодовольном, подростковом голосе появилась вдруг какая-то жутковатая, хищная и абсолютно взрослая нотка. — Только представь, что я могла бы сделать с тобой, если бы захотела.
Амти закашлялась, потом быстро повернулась к Аштару.
— А ты какой Инкарни?
Аштар только улыбнулся той красивой улыбкой, от которой у Амти на глаза едва не навернулись пьяные слезы.
— Угадаешь? — спросил он.
— Угадаю, — сказала Амти уверенно, но получилось, судя по всему, какое-то совсем не то слово. А потом Аштары у нее в глазах стали двоиться, и она сказала:
— Я схожу с ума, ведь я Инкарни. Мне кажется, я теряю свою собственную личность, и вскоре у меня не останется других желаний, кроме как взять автомат и пойти на улицу убивать случайных людей.
Если судить по лицам Эли и Аштара, получилось как минимум не так гладко, как Амти задумывала.
— Ты просто нахреначилась, — сказал Аштар, а Эли засмеялась.
— Вовсе нет, — сказала Амти, поднялась на ноги и упала на пол. Она посмотрела наверх, где голая лампочка одна освещала кухню, как луна на небе тоже была одна.
— Вот, — сказала Амти, показывая на лампочку и имея в виду вполне конкретную вещь. Вот так же они все, Инкарни, одиноки. Только никто не понял ее остроумного сравнения.
— Пора спать, котеночек, — сказал Аштар. Они с Эли помогли ей подняться. Ноги Амти держали очень условно.
— Извините, — сказала она.
— Ничего. Сегодня у тебя вполне уважительная причина нажраться.
Аштары продолжали двоиться у нее в глазах на протяжении всего пути до комнаты. В комнате, куда ее привели было темно и прохладно, это все, что Амти могла установить без попыток сфокусировать взгляд.
— Я пьяная? — спросила она у Эли.
— В слюни, — сказала Эли. — Но я все равно рада, что ты теперь у нас.
— Я хочу быть вам полезной, вы же меня спасли.
— Слушай, ты лыка не вяжешь, давай ты проспишься.
— Нет, ты не понимаешь, я очень хочу быть полезной!
Незаметно положение Амти в пространстве сменилось со вертикального на горизонтальное.
— Я не хочу спать, — сказала она.
— Тогда не спи, — ответил Аштар. — И если захочешь исторгнуть из себя выпитое, не делай это на ковер.
Спать Амти вовсе не собиралась, даже очки не сняла. Но как только дверь закрылась, она, запутавшись в одеяле, закрыла глаза. Сон не шел, в голове было пусто и странно, а на языке оставался дурной, горький привкус. Амти не знала, сколько она пролежала так. Пошевелиться было трудно, но и заснуть не получалось. Когда оцепенение сменилось сном, Амти тоже не поняла. Она вдруг снова была дома, хотя и не верила в это до конца. Отец и Шацар сидели на кухне, и Амти сидела вместе с ними. Она смотрела в телевизор. Там был точно такой же Шацар, в его неизменном строгом и дорогом костюме, в его неизменных перчатках.
Он говорил:
— Граждане нашего великого Государства всегда будут помнить и скорбеть о Войне, которая едва не уничтожила нас всех. Люди, родившиеся в последние три десятилетия не знают, что такое Война. Все погибшие в той Войне были такими же, как мы. Все они были людьми, все они имели магию, как мы, стремились к свободе и счастью, как мы. Теперь их нет из-за Инкарни. Если бы война шла так, как Инкарни хотели, не было бы и нас. Войну развязало абсолютное, концентрированное зло. А абсолютное, концентрированное зло не хочет на самом деле ничего, кроме погибели для себя и для всего остального мира. Теперь, благодаря нашей силе, доблести и смелости, мы загнали их в самые укромные норы, где они вынуждены прятаться, а не нападать. Мы не даем Инкарни пополнять свои ряды. В конечном счете все они вынуждены будут погибнуть. И тем не менее, мы должны знать, что наша война за свободное и светлое будущее не может быть закончена, пока хоть один из них жив, хоть один из них дышит, хоть один из них ходит по свету.
Амти смотрела на телеэкран, губы у Шацара не шевелились, но голос его был слышен, казалось, у нее в голове. Шацар был больше, чем бог в этот момент. Он был даже не просто всевластный генерал, не просто царь, он был…
Амти так и не успела додумать эту мысль, отец рядом сказал:
— Неужели моя девочка тоже этого заслуживает?
Амти обернулась, она увидела, что отец и Шацар пьют водку. Шацар своими красивыми, затянутыми в перчатки руками сжимал нож и вилку. На тарелке у него лежало сырое человеческое сердце. Он взрезал его, и кровь брызнула на его перчатки.
— Твоя девочка такая же, как все они, Мелам.
Шацар и отец одновременно опрокинули свои стопки, Шацар закусил человеческим сердцем, а отец сидел перед пустой тарелкой.
— И для всех счет должен быть предъявлен один.
Шацар постучал указательным пальцем по краю тарелки. Он обернулся к Амти, и она поймала взгляд его прозрачных, безжалостных глаз.
— Правда? — спросил он.
— Не знаю, — ответила она. — Я ведь еще ни в чем не виновата.
— Ты хочешь подождать, пока станешь?
— Кем ты станешь? — спросил отец.
— Я еще не знаю. Может, художницей?
Шацар и отец засмеялись одновременно, Амти сидела и перебирала край юбки.
— У тебя же бездна за спиной, девочка, — сказал Шацар. — И однажды она тебя пожрет.
Тогда Амти протянула руку, схватила сердце с тарелки Шацара, вгрызлась в него зубами. Вкус оказался горький.
— Пейте водку дальше, надеясь, что все закончится хорошо, — сказала Амти. — Потому что она пожрет вас всех.
Шацар и отец молчали, по радио передавали государственный гимн, прерывающийся скрежетанием, шепотками и криками.
— Малыш, — позвали ее, и Амти вздрогнула. Кто-то гладил ее по голове, сон рассеялся. — Малыш, ты в порядке?
Амти открыла глаза, увидела перед собой страшные, острые зубы и вздрогнула. В первые секунды ей казалось, что сон еще не кончился и теперь ей снился монстр. Но рука его, гладящая ее по волосам, была так нежна, что Амти расслабилась.
— Адрамаут? — спросила она хрипло.
Он закрыл один глаз, неподвижный и красный, кивнул.
— Ты уже запомнила мое имя, малыш. Как это здорово! — прощебетал он. — Аштар и Эли сказали, что ты перепила. Не переживай, алкогольная деградация не наступает от одного раза, тем не менее алкоголь, это специфический нервный яд, не шути с ним. На, возьми бутербродик.
Адрамаут порылся в кармане, достал оттуда сэндвич цветастой упаковке из ближайшего супермаркета.
— Не знал, что ты любишь, но все ведь любят ветчину.
Амти заметила, что другой карман у него промок от крови. Она сглотнула. Проследив ее взгляд, Адрамаут сказал:
— Забрал у твоего друга по имени Элиш.
— Он мне не друг.
— Вот видишь, как хорошо. А это, — он похлопал по карману. — Пригодится Апсу.
— Апсу?
— Не буду портить тебе сюрпризы, малыш. Скажи мне, тебе объяснили все?
Амти начала разворачивать бутерброд. Он показался ей дичайше вкусным, она, наверное, не меньше суток ничего не ела. Ведь забрали ее до завтрака. От мысли о том, что ее забрали из школы, на глаза снова навернулись слезы, и Амти сильнее вгрызлась в сэндвич.
— Очень вкусный, — вежливо сказала она.
— Не я готовил, но спасибо.
— Мне объяснили, хотя я не все поняла.
Одной рукой Адрамаут продолжал ее гладить, а другой достал из того же кармана, где покоился сэндвич, банку виноградной газировки и положил рядом с ней.
— Меня так еще не баловали, — засмеялась Амти.
— Это чтобы тебе, малыш, было не скучно слушать сказку, с которой я начну.
У него был ласковый голос и очень нежные руки. Амти смотрела на его острые зубы и жуткий, алый глаз, и не могла понять, как он мог быть Инкарни.
За окном все еще было темно, Амти завернулась в одеяло. Адрамаут сказал:
— Слушай, несмышленыш. История эта началась в те времена, когда тебя и вовсе на свете не было. И меня не было. И никого еще на свете не было, и света не было, а была только тьма тьмущая. Мать Тьма. И дальше была бы только она, если бы не случайность, ошибка, совершенная из-за Отца Света. Однажды безукоризненный порядок абсолютной темноты был нарушен, и мир взорвался. Появились ослепительные вспышки, материальный мир, скопления мусора и пыли, которые стали звездами и планетами. Появились живые существа, маленькие и большие, а среди них — существа способные посмотреть на себя и сказать «о, да я же существо, больше маленьких, но меньше больших». Человек от зари его существования, стремился расположиться в мире с комфортом и по возможности свое присутствие в нем продлить. Но всегда-всегда, когда нас с тобой еще и в помине не было, находились среди людей существа, которые несли в себе частичку той самой тьмы, которая была до начала времен. Во тьме не было ничего, и ничто было благом. Мать Тьма оставила в некоторых из людей частичку себя, ключ к открытию истинной сути мира. Эти люди должны были стать ластиками, которые сотрут ошибку. В самой их природе заложено было стремление разрушить себя, а вместе с собой — столько мира, сколько они смогут. Но мир, конечно, был не один. Их всегда было ровно два и без существования одного, невозможно было существование другого. Наряду с миром света, всегда существовал и мир тьмы. Люди, носившие в себе черноту небытия бежали в этот мир, когда не могли больше терпеть присутствие света. Там они ждали момента, когда можно будет уронить мир в бездну, из которой он вылез. А потом пришла Война, и они увидели этот момент, и мир почти скользнул за край. Но ничего у них не вышло, и они были загнаны в угол, вынуждены отступить в свой страшный, искаженный мир и затаиться там. Мир тьмы впервые стал постоянным домом для многих. Он был назван Двор, потому как первые пришедшие туда получили власть, став чем-то вроде царей. Они знали тайны и секреты этого мира, оттого с ними считались. Связь между двумя мирами почти порвалась, и новые Инкарни, такие как мы, уже не знали, как ходить в мир тьмы. Ослабнув без доступа к Матери Тьме, они стали легкой добычей для людей света. В частности, для героя Войны Шацара, который снискал народную любовь охотой на Инкарни.
Амти жевала сэндвич, слушала Адрамаута и смотрела на него во все глаза. Он замолчал, на губах у него играла блуждающая улыбка, обнажившая зубы.
— А потом, — сказал он неожиданно, так что Амти даже вздрогнула. — Все стало таким, каким ты это знаешь.
— Вы… вы в это верите?
— Меня этому учили. Но когда меня этому учили, я не особенно слушал. Тогда я считал, что мы приходим в этот мир нагими, кричащими и покрытыми кровью, и нет ни одной причины останавливать веселье в дальнейшем.
— А сейчас верите?
— Не знаю, малыш, — сказал он задумчиво. Амти открыла газировку, отпила и протянула банку ему. Он помотал головой, потом сказал:
— Возможно, что я верю в то, что мир — ошибка, ненамеренный промах. Но, несмышленыш, это счастливая случайность. Ты когда-нибудь смотрела в калейдоскоп?
— Красиво.
— А ведь казалось бы, это всего лишь осколки стекла. Мусор. Словом, чем бы ни был мир, он красиво блестит. Нам с тобой не повезло, мы несем в себе часть небытия, мы не сможем научиться жить в мире с собой. Но мы, несмышленыш, можем стать лучше лучших, если сумеем удержаться на краю. Для этого мы боремся: с собой, с Псами Мира, с Инкарни Двора. Мы, если хочешь знать, отрицаем даже отрицание.
Он засмеялся, и Амти засмеялась вместе с ним. У него был добрый смех и смешная манера морщить нос.
— Мы хотим защитить мир от людей света и от людей тьмы. Первые хотят превратить его в тюрьму, а вторые скинуть в ничто и никогда. Что ты об этом думаешь?
Амти задумалась. Амти чувствовала себя над бездной, и окончательный шаг в нее казался соблазнительным вариантом.
— Всегда хочется, да? — спросил Адрамаут, будто поняв, о чем она думает. — Очень тянет разрушить себя и все, что сможешь. И всегда будет тянуть.
Амти облизнула губы, чувствуя вкус виноградной газировки.