— Милая какая.
— Олешка! — сказала Эли, и принялась чесать Апсу за ухом.
— Вас охраняют олени? — спросила Амти. — Серьезно?
— Не только, — ответила Мескете. А Аштар добавил:
— Ты даже не представляешь себе степень этого «не только», — он улыбнулся, сияющая улыбка сделала его еще красивее. В мрачном подземном лабиринте он казался чуждым, само его прибывание здесь было чудовищно неправильным. Он был как цветок или птичка, хранящиеся в сундуке.
Они шли, шаги их отдавались от камня, а позади раздавалось цоканье копыт Апсу. Амти вдруг подумала, что они будто идут по извилистым улицам, только под землей. Еще она подумала, что теперь ей придется жить в этом чудовищном месте. На поверхности, по крайней мере, для нее места уже не было. Она вспомнила о папе и поняла, что даже представить себе не может, о чем он сейчас думает. Радуется, что ее больше нет с ним? Или грустит, потому что все-таки Амти — его дочь, и все что осталось у него от любимой когда-то женщины. На секунду в голове у Амти скользнула абсурдная мысль: что если мамочка тоже здесь? Может быть, она живет в этом страшном подземном городе, она спаслась, она борется вместе с другими Инкарни, и теперь они смогут бороться вместе. Эта мысль не была обоснована ничем, но и опровергнуть ее у Амти не получалось.
Стараясь отвлечь себя от дурацких надежд, она прислушалась, и с удивлением различила за далеким током воды какое-то смутное шевеление. Она передернула плечами, а Аштар ей подмигнул.
— Я же говорю. Просто Апсу — главная любимица Адрамаута. Она для нас как домашнее животное. Но ты же не думаешь, что она одна?
Амти представила полчища крыс мутантов, хотя звуки были больше похожи на шорох лапок армии насекомых. Иногда Амти могла слышать и что-то, похожее на дыхание испуганных зверьков. Ей стало неуютно, и она старалась держаться поближе к Эли. Пока они шли, шум воды становился все яснее. Вокруг было достаточно дверей, и Амти не знала, куда они должны вести. Двери были тяжелые и железные, может быть, за ними скрывались электрические системы или еще какие-нибудь мудреные пункты управления. Из всех дверей, Адрамаут выбрал одну, казалось бы, совершенно неприметную за исключением шума воды, раздававшегося за ней.
Они вошли в огромное помещение, большая часть которого оставалась ниже уровня, на котором они находились. Амти стояла на железной конструкции, возвышающейся над четырьмя резервуарами. Вниз вели две лестницы с обоих сторон, но они шли прямо к двери на противоположном конце помещения. Высота была огромная, и Амти побоялась смотреть вниз, по крайней мере сначала. Первое впечатление оказалось самым верным, не стоило и начинать.
Один из резервуаров был наполнен чистой, спокойной и прозрачной водой. Снизу он был закрыт, вода стояла в нем неподвижно. В другой вода поступала и падала ниже, сквозь открытый люк, и резервуар казался Амти водопадом бесконечной высоты, уходящим в бездну. Третий был абсолютно пуст и сух, а вот четвертый…
Амти просто не стоило туда смотреть.
Резервуар был полон, но Амти не могла понять, что именно его наполняет. Одно можно было сказать с уверенностью: это была плоть. Части зверей, мышечная ткань, органы, головы, языки. Амти видела собачьи, кошачьи, крысиные, птичьи части. Но они не были отдельны друг от друга, они были будто бы сплавлены, и вся эта масса дышала, хлюпала, дрожала, двигалась. Амти остановилась, вцепилась в перила, наклонившись вниз. Она не была уверена, что ее не стошнит.
Никто даже не остановился, будто резервуар с плотью живых существ был для них обычным делом. Иногда сквозь эту плоть, разрывая ткань, будто бы прокладывая себе путь наружу в извращенной пародии на рождение, прорывались существа самых невероятных сочетаний. Лишенная шкуры крыса на тонких паучьих лапках прямо на глазах у Амти выползла из резервуара и скользнула вниз, в пространство такое темное, что Амти не могла различить, что там.
— Тайные ходы. Они живут в стенах этого места, — сказала Мескете. Нападают на чужаков и поднимают тревогу для Адрамаута. Они все бесплодны, а даже если и нет, среди них не найдешь двух одинаковых, потому они не могут размножаться естественным путем. Пойдем, Амти.
— Это ведь так неправильно, — Амти почувствовала, что ее мутит, и Мескете резко, почти больно дернула ее за руку. Ее прикосновения не были грубы, но в них чувствовалась затаенная сила, которую она была готова применить в любой момент.
Амти еще раз обернулась в сторону резервуаров, сглотнула, а Эли впереди засмеялась.
— Привыкнешь, — сказала она. — Ну, или сдохнешь. В любом случае, это все не проблема.
Амти фыркнула, ей вдруг стало обидно от того, что говорила Эли. Вдыхая сладкий запах гниющей плоти и горький — стоялой воды, она почувствовала, что сейчас снова заплачет. Неизвестно почему, реплика Эли, которая даже не стремилась ее обидеть, задела Амти. А может быть это была та самая тростинка, которая переламывает хребет целому верблюду. А может хребет терпения Амти никогда не был особенно крепок, оттого сломался без видимой на то причины.
В тот момент, когда слезы готовы были хлынуть из глаз, Мескете сжала ее руку, и кость будто иглой прошило, так сильно, что Амти даже вскрикнуть не могла, язык будто отнялся.
— Соберись, — сказала Мескете.
А Адрамаут отозвался, хотя шел впереди и, казалось, не слушал разговоров.
— У нас не так плохо, как тебе может показаться сначала.
— Котеночек, Эли грубая и невоспитанная девчонка, но в одном она права. Привыкнешь, привыкнуть можно ко всему.
Дверь, ведущая в следующее помещение была заперта, что явно удовлетворило Адрамаута. Однако, пнув ногой дверь раз, другой, а потом и третий, крикнув, что это свои и пару раз грязно выругавшись, он явно подрастерял энтузиазм по поводу бдительности своих соратников.
Через некоторое время дверь открыли, судя по скрипу с мучениями отодвинув засов.
— О, Адрамаут, я и не ожидал, что вы вернетесь так рано! Ты же сказал, что ты взял какую-то девчонку, когда забирал Аштара и Эли! Я занимался полезным делом, передавал ей одежду! Мескете подтвердит! А потом Мелькарт отправил меня дежурить, и я немного задремал. Но это не умаляет ваших заслуг! Вы преследовали Псов Мира, как Псы Войны! Это же так опасно и прикольно! У меня дух захватывает.
Говоривший это парень был мертвецки пьян. У него было лицо совершенно счастливого человека, с которым никогда не происходило неприятностей серьезнее, чем зубная боль. По крайней мере, до того, как он оказался здесь. У парня был вздернутый нос, зеленые глаза и улыбка светящаяся белизной, как тарелки в дорогом ресторане. Он был дорого и ярко одет, и это удивило Амти. Разве не плевать на марку одежды, когда ты живешь в подземелье? Одет он был хоть и дорого, но совершенно безвкусно — цвета не сочетались друг с другом, делая его похожим на персонажа мультфильма, созданного, чтобы быть запоминающимся, а не красивым.
— Заткнись, Шайху, — сказал Аштар голосом сладким, как сливки.
— Шайху? — спросила Амти, не выдержав.
Он отошел от двери, пропуская их, посмотрел на Амти. Его пьяный, полный беспричинной радости взгляд с трудом на ней остановился.
— Классно выглядишь, — сказал Шайху, высунул кончик языка, добавил. — И чулки прикольные. Особенно дырка.
— Это я упала.
— Дура, надо говорить, что так и задумано, — сказал он.
— Спасибо за одежду. Я только думала, что ты…
— Меньше симпатяжка?
— Больше девушка?
Аштар засмеялся, а Эли показала Шайху язык, на что он тут же ответил симметричным жестом. Они шли по узкому бетонному коридору, в котором ладони Амти охватил холод от смутного страха. Чтобы отвлечься, она посмотрела на Шайху.
Он скривился, протянул:
— Стереотипщица. Если имя заканчивается на гласную, так сразу женское.
— Но оно женское, — сказала Эли. — У меня так одноклассницу звали.
— В тот единственный год, когда ты училась в школе, — ответил Шайху. — Тебе верить нельзя. А моим родственникам верить можно, мой отец — племянник самого Шацара. А про Шацара мы все знаем, что бы они ни сказал, это становится истиной для каждого в Государстве.
И все засмеялись, даже Амти засмеялась. Она не привыкла слышать, как кто-то шутит над Шацаром, оттого смех у нее вышел нервный.
— То есть, тебя Шацар назвал?
— Может быть. Только как видишь корм в коня не пошел!
Не смеялась вместе со всеми только Мескете.
— Ты пьян, Шайху, — сказала она. — На дежурстве.
— Он же в силах открыть засов, — ответил Адрамаут. — Больше от него никогда и ничего не требовалось.
— А если бы это были не мы?
— Ладно, хорошо, еще от него требовалось бы не открыть засов, если это не мы.
Мескете прошла вперед, отвесив Шайху подзатыльник, он вскрикнул, глаза у него сразу стали намного осмысленнее. Он одними губами прошептал что-то, напоминающее «стерва», а Аштар протянул:
— Порядок есть порядок.
— От тебя пасет перегаром.
— Но это не моя слабость, дорогой, я всегда в силах остановиться.
Коридор казался бесконечным. Действительно, они озаботились своей безопасностью. Наконец, они подошли к еще одной тяжелой двери, которая вела в бомбоубежище военных времен.
На уроках истории Амти видела картинки с типовыми бомбоубежищами старого типа. Главное помещение было одновременно спальней, кухней и столовой. Двухъярусные кровати стояли вдоль стены. Некоторые из них явно пустовали, на других же лежали вещи и вещички. Каждый человек, Амти знала это, проучившись девять лет в закрытой школе для девочек, даже не имея собственной комнаты, стремится создать хотя бы собственный угол. Амти, к примеру, сразу узнала кровать Эли, где вперемешку лежали дешевые романы ужасов и горы косметики, явно слишком дорогой, чтобы быть добытой честным путем.
На кровати Аштара лежал модный журнал и пачка тонких сигарет, а на кровати Шайху покоились две бутылки вина, непочатая и наполовину пустая. Между ними одиноко пиликала иногда забытая электронная игрушка.
— Любит человек нажраться и на кнопочки нажимать, — сказал Аштар, проследив ее взгляд.
— Ой, заткнись, — отозвался Шайху.
Амти увидела еще две двери, одна, наверное, вела в уборную, а другая в комнату, где складируется продовольствие, если только Амти правильно помнила схему типовой застройки.
За столом сидели двое мужчин и играли в карты. Они казались полными противоположностями друг другу: у одного было тонкое и грустное лицо интеллигента, которое только подчеркивали аккуратные очки, у другого был развязный, наглый взгляд и лицо человека образованного мало, зато понимающего очень много.
Они не сразу обратили внимание на Амти и остальных, продолжая смотреть в свои карты.
Адрамаут встал за спиной у мужчины с наглыми и уверенными глазами, покачался на пятках, потом спросил:
— Не скучаете, Мелькарт?
Мелькарт вздрогнул, и все же в его едва уловимом движении было что-то неестественное, будто вовсе он и не увлекся картами, а прекрасно видел все, что происходит вокруг.
— Нет, начальник, — сказал он. — Но если скажешь — будем скучать.
Эли прошептала на ухо Амти:
— Эти его собачьи шуточки. Мелькарт был Псом Мира, пока не выяснилось, что он Инкарни. Он сам от своих же сбежал.
— Я полагаю, что проигрываю товарищу большую часть состояния, которого у меня все равно больше нет, — откликнулся второй мужчина. — Это составляет предмет моей экзистенциальной заботы.
— Это или невозможность отдать карточный долг, Неселим? — деловито спросил Мелькарт. Голос у него был издевательский, такой голос, который бывает у людей, осознающих собственную победу. И в то же время что-то в нем было как треснувший лед, из-под которого сейчас хлынет вода.
— Когда мы садились играть, то установили, что ставим воображаемые вещи, водружая сознание в приоритет над бытием. Тем не менее количество воображаемых вещей, которые я сумел проиграть напоминает мне о реальных вещах, которыми я обладал.
Мелькарт засмеялся, смех у него был нервный и чуточку слишком громкий. А Амти заметила, когда Неселим откладывал карты, что костяшки его пальцев обнажены до кости. Интересно, у кого-нибудь из остальных есть еще деформации, которых она не видела?
Когда Неселим посмотрел на нее, Амти поспешно отвела взгляд от его рук.
— Здравствуй. Мескете сообщила нам о тебе. Добро пожаловать домой.
— Ага, — поддержал Мелькарт, но в его голосе не было слышно ни энтузиазма, ни приветливости. Амти подумала, ну и дурной же у него характер.
— Тшшш, — сказал Мелькарт. — Думай потише.
Он постучал себя по мочке уха, улыбнулся, оскалив зубы.
— Вы умеете читать мысли?
— Когда-то умел читать лучше.
— Неужели, я бы играл с ним в карты, если бы он умел делать это действительно хорошо? — спросил Неселим. Голос у него был тихий и спокойный, напомнивший Амти о голосах людей в похоронном бюро.
Адрамаут покружился на месте, совершил неопределенное движение рукой, будто демонстрируя ей комнату.
— Добро пожаловать домой, несмышленыш, как верно ответил Неселим. Располагайся и набирайся осмысленности.
Никто не спешил спрашивать Амти о том, как она сюда попала, о ее предыдущей жизни. Ее это одновременно обижало и радовало. Они приняли ее так, будто Амти была с ними всегда. Никто не спешил задавать ей вопросы, зато ее накормили тушенкой с макаронами, показавшейся ей райской едой, и дали постель.
Никто не обращал на Амти внимания, не спрашивал, что с ней не так, не пытался подружиться с ней и не шпынял. Эли сказала, что ее кровать сверху ее кровати, и это хорошо.
Амти кивнула, залезла по шаткой лестнице наверх, накрылась одеялом, даже не переодевшись и не проинспектировав ванную. У Амти, казалось, ни на что не было сил, но и сна не было ни в одном глазу. Она слушала разговоры остальных и не думала, что заснет, но ей хотелось притвориться, раствориться, стать незаметной или даже вовсе исчезнуть.
Она слушала, и слова текли сквозь нее. Она слушала нежный голос Адрамаута, отрывистые реплики Мескете, сладкий смех Аштара, мурлыканье Эли, громкого и пьяного Шайху, спокойный ток речи Неселима и переливчатые от кипящих внутри эмоций слова Мелькарта.
Эти люди, незнакомые, полусумасшедшие, живущие в безумном подземном лабиринте, отверженные всеми, в один момент стали для нее всем.
Амти и не заметила, как заснула под их звучащие, длящиеся, спасающие ее от страшного одиночества голоса.
3 глава
Амти снилось, с совершенной, страшной ясностью, как болят у нее локти. Она полулежала на столе красного дерева в темном кабинете, взгляд ее упирался в окно, но шторы были занавешены, и она ничего не видела, но слышала гул далеких голосов.
Кто-то громкого приветствовал Шацара, звал его, как зовут царя.
Амти никогда не видела этого кабинета прежде, даже отец ничего ей не рассказывал. Ее удивляло, что кабинет почти пуст: никаких стеллажей с книгами, никакого бара, ничего, что сделало бы этот кабинет чьим-то. В беспорядке валялись в спешке скинутые со стола канцелярские принадлежности и бумаги.
Амти видела, что это бесконечные приговоры, приговоры, приговоры, подписанные Шацаром. Амти знала, что это только те, что он уже увидел. С сонной ясностью она понимала, что где-то в далеких, непонятных комнатах хранятся и другие. Еще не подписанные приговоры для всех, для каждого жителя ее несчастной страны.
Еще не приведенные в исполнение, эти приговоры уже были готовы, и оставалось только ждать.
Все, кто кричал и праздновал что-то на улице уже были приговорены, и только Амти знала это. Она обернулась, Шацар смотрел на нее, выражение его светлых глаз оставалось безучастным, будто не его приветствовали криками на улице. Шацар взял Амти за волосы, заставил ее отвернуться, а потом она почувствовала на себе тяжесть его тела. Все происходило быстро, он задрал на ней школьную юбку, и прежде, чем Амти подумала, что будет больно, ей стало больно. Сонная приглушенность этой боли не казалась ей странной. Внутри нее Шацар был горячий, в отличии от его, затянутых в перчатки, рук, удерживающих ее.