Я наконец откашлялся и вновь обрел способность жевать.
— Дядя Леша, спасибо вам большое. Но денег никаких не надо — я прилично зарабатываю и смогу обеспечить Светке все как положено.
— А ты не торопись, — дядя Леша вздохнул. — Тут дело не только в деньгах, тут дело в принципе. Понял?
— Понял, — кивнул я. — Спасибо вам.
Он опять вздохнул:
— Тяжелая сейчас жизнь пошла, Эдик. Так что не отказывайся от помощи.
Ночью я проснулся от того, что в ванной хлюпал кран. Я попытался заснуть, но шум из ванной мешал, и я вдруг понял, что это не кран, что там кто-то плачет.
Дверь в ванную была приоткрыта. Я распахнул дверь и увидел Светку. Она плакала, уткнувшись лицом в полотенце.
— Светка, что такое? — опешил я. — Ты это из-за сегодняшнего, что ли?
Она подняла опухшее от слез лицо и кивнула.
— Ну перестань, — попросил я. — Некрасиво получилось, согласен, но ты же помнишь наш уговор…
— «Некрасиво», — пробормотала Светка, не переставая плакать. — Нет, это по-другому называется. Какое ты имел право так вести себя?
— По праву старшего брата, — огрызнулся я.
— Ты забываешь, что мне уже двадцать лет, и я сама могу решать, с кем мне знаться, а с кем — нет.
— Он хам! — отрезал я. — Чего он схватил меня за куртку?
— Кто тебя схватил? Зачем ты выдумываешь? Он на такое не способен.
— О-о, конечно! Только вот у меня две пуговицы отлетели от куртки, понимаешь? Я сначала грешил на твоего «волейболиста», но теперь, после твоих слов, понял, как я был не прав. Это я просто располнел, и пуговки — р-раз — и отлетели. Две штуки разом. — Я уже начал заводиться.
— Господи, да ты, может, вел себя как-то там… Ты иногда груб с людьми, Эдик.
— Да нормально я себя вел. Предложил ему проваливать — и все.
— Ну вот видишь. Послушай-ка! — Ее вдруг осенило. — Да ведь он же не знал, что ты мой брат!
— Как это? — удивился я. — А за кого же он меня принял?
Светка рассмеялась сквозь слезы:
— Да он тебя принял за своего конкурента! Решил, что ты — такой же мой ухажер, как и он, только более хамоватый.
— Тьфу, черт! — Я вспомнил наш с «волейболистом» разговор и понял, что именно так все и было. — Но все равно я не хочу его видеть. Думаю, что после нашего разговора он и сам не горит желанием встречаться со мной.
— Эдик, ты ему ничего плохого не сделал?
— Нет. Поговорили и разошлись. А что?
Светка приблизилась и, глядя мне прямо в глаза, сказала:
— Если ты его чем-то обидел, он этого просто так не оставит.
Утром в конторе кооператива меня встретил хмурый Вострецов.
— Что-нибудь стряслось, Сан Саныч? — поинтересовался я.
— А ты с Толиком поговори, — посоветовал он. — Очень интересно рассказывает парень, очень.
Толик сидел на подоконнике, и по его лицу было видно, что он действительно готов рассказать что-то интересное.
— Ну давай, — вздохнул я. — Чувствую, что приятных новостей сегодня не будет.
— Да я практически ничего не знаю, — пожал плечами Толик. — Просто вчера вечером заезжал к знакомой в бар «Интуриста» и увидел там поляков — тех, что днем были у нас.
— Ну и что? — не понял я.
— А то, что поляки эти сидели за одним столиком с Соколовским! — не выдержал Вострецов.
— А ты не ошибся, Толик?
— Точно я вам говорю. Они сидели втроем и трепались о чем-то.
— Ну, это еще ни о чем не говорит. Это могла быть случайная встреча. За столиком оказались свободные места, поляки подсели — только и всего.
Толик замотал головой:
— Нет, у них был какой-то серьезный разговор. И когда они прощались, пожали друг другу руки.
— Да что ж тут непонятного, — сказал Вострецов. — Дорогу он нам перебегает, этот Соколовский. Сначала пытался перехватить у нас эту ферму, теперь вот на поляков вышел. Бандит, честное слово.
— А чем он нам реально может помешать? — спросил я. — Ну, поговорил он с поляками, а дальше?
— А дальше поляки заключили сделку с ним, а не с нами — вот и все, — в сердцах сказал Вострецов.
— Ну посмотрим, — вздохнул я. — Что там у тебя с договором?
— Сейчас поеду к председателю. Думаю, сегодня уже начнем оформлять бумаги.
— Что ты ему пообещал кроме арендной платы?
— Два вагона шифера.
— Два вагона? — возмутился я. — Он что, собирается все небо над своим колхозом шифером покрыть?
— Он хозяин — ему и решать, что с этим шифером делать, — развел руками Вострецов.
— Где же мы ему возьмем шифер? Ты что — не мог уломать его без этого шифера?
— Мы еще легко отделались, — сказал Вострецов. — Он мог бы заломить цену и выше, и мы бы ее заплатили.
— Ну уж дудки!
— Заплатили бы, Эдичка, заплатили бы.
После полудня я выкроил время, чтобы заскочить домой. Неудобно было перед дядей Лешей очень: в кои-то веки выбрались они к нам в гости, а я пропадаю с утра до ночи.
Когда я заехал во двор, увидел машину «Скорой помощи» у нашего подъезда. Вряд ли это к нам, но все равно стало чуточку тревожно на душе. Заперев машину, я обогнул «Скорую» и уже в дверях подъезда столкнулся с врачом. За ним шла тетя Глаша, наша соседка, и что-то быстро-быстро говорила доктору. Значит, это не к нам. Я пропустил врача с тетей Глашей и, перемахнув через несколько ступенек, оказался перед дверью своей квартиры. Ключ застрял в кармане между какими-то бумажками, и я, доставая его, позвонил в дверь — вдруг наши гости никуда не пошли и остались дома. Одновременно со звонком я услышал, как в квартире что-то обрушилось, и, еще не зная, что бы это могло быть, я наконец извлек ключ и, торопливо открыв замок, распахнул дверь.
Дядя Леша лежал на полу в ванной, широко раскинув руки, и глаза его были закрыты. В углу я увидел перевернутую табуретку, рядом с ней — плоскогубцы и отвертку и понял, что здесь произошло: дядя Леша взялся чинить проводку, но потерял равновесие и упал. Видимо, он ударился головой о пол и потерял сознание.
Я бросился к нему, затормошил, пытаясь привести в чувство, но его тело было так безжизненно, что я, подозревая самое худшее, рванул рубаху на груди дяди Леши и приник к нему. Он был мертв. Эта мысль не потрясла меня — она была слишком дикой и невероятной, чтобы я в нее поверил. Я зачем-то опять затормошил его, словно что-то могло измениться, и только теперь почувствовал: тело дяди Леши под моими руками было теплое! Он был жив еще минуту назад! Так вот что рухнуло в квартире, когда я подошел к двери. Все это произошло только что! Я вскочил с пола и бросился на улицу. «Скорая» еще стояла у подъезда, врач захлопывал дверцу, и я слышал, как он сказал тете Глаше, которая еще продолжала его о чем-то упрашивать:
— Я же вам сказал: это у него реакция на прививку, только и всего. Завтра температура спадет — я вам гарантирую. А мы — «Скорая»…
Он осекся, увидев меня.
— Быстрее! — захрипел я. — Там у человека сердце остановилось!
Должно быть, выглядел я ужасно, потому что доктор, не спрашивая ни о чем, схватил свой чемоданчик и выскочил из машины.
— Эдичка, кто это — с сердцем-то? — Тетя Глаша обхватила щеки руками.
Я ничего не ответил и помчался в квартиру. Доктор первым делом пощупал пульс, потом, не доверяя своим рукам, приложился ухом к груди лежащего на полу дяди Леши, после чего распрямился и сказал глухо:
— Он мертв.
— Да он теплый еще! — закричал я, не помня себя от ужаса перед неизбежным. — Он только что упал — минуту назад! Ну сделайте же что-нибудь, умоляю вас!
Но я напрасно кричал. Этот парень уже успел все рассчитать и прикинуть шансы.
— Значит, так… Тихо! — рявкнул он и заговорил уже спокойнее, только очень-очень торопясь: — Помоги отнести его в машину, у нас несколько минут. Сможем запустить сердце — спасем. Не запустим — богу виднее.
Подхватив тело дяди Леши, мы вынесли его на улицу и уложили в машину.
— Костик, гони в двадцатую! Если повезет — откачаем человека, — сказал врач водителю.
— Понял, — кивнул Костик и завел двигатель.
— Вперед иди садись! — приказал мне врач. — Не мешай!
Машина рванула с места. Доктор в салоне колдовал над дядей Лешей. Его лицо раскраснелось, это было особенно заметно в сравнении с все усиливающейся бледностью дяди Леши.
— Костик, давай-давай! — просил доктор. — Ты же умеешь быстро ездить, я знаю.
— Да что же они — не слышат сирену? — бормотал Костик, маневрируя между не желающими уступать дорогу машинами. — И куда ГАИ смотрит?
— Есть! — выдохнул врач. — Пошло сердце, пошло родимое! Давай-давай, Костик! Нам бы теперь его только до реанимации успеть довезти — там будет легче!
— Все? Он будет жить? — Я хотел услышать ответ, и этот ответ должен быть только положительным.
— Пока не знаю, — сказал врач, обламывая кончик стеклянной ампулы. — Но то, что сердце пошло, — это хорошо, это просто великолепно.
«Всего на волосок от смерти, — подумал я. — Он ведь уже умер, и сердце у него не билось. И теперь он возвращается к нам. Неужели так бывает?»
Прошло уже достаточно много времени, и «Скорая», доставившая нас сюда, давно уехала, а я все мерил и мерил шагами приемный покой, ожидая развязки. Несколько раз собирался позвонить домой, но передумывал в последний момент — что я им скажу? Сам еще ничего не знаю.
Врач появился часа через два. Не тот врач, который запустил сердце дяди Леши, а другой. Он подошел ко мне и сказал, глядя прямо в глаза:
— Стопроцентной гарантии дать еще не можем, но похоже, что все обошлось.
— Он будет жить? — быстро спросил я.
— Мы постараемся сделать все возможное, — ответил доктор.
— Что у него — сердце?
Врач покачал головой:
— Это больше похоже на электрошок. Сердце работает нормально. Похоже, что оно остановилось в результате удара электрическим током.
— А так бывает? — удивился я. — Ведь остановившееся сердце запускают с помощью электрического разряда, как я слышал, а тут…
— Я думаю, что так оно и было, как я вам сказал.
— Как он сейчас?
— Без сознания. Мы поместили его в реанимационное отделение. За него еще предстоит побороться. Он кто вам?
— Дядя.
— Не местный?
— Нет, в гости приехал. Вчера.
— Надо же, — покачал головой врач. — Все-таки где его могло ударить током, по-вашему?
— Проводку он чинил, будь она неладна. Залез на табуретку, начал, видимо, ремонтировать — тут его и ударило.
— Ах, там еще и табуретка была, — протянул врач. — Теперь понятно, откуда у него травма головы.
— Когда он придет в сознание, по-вашему?
Врач пожал плечами:
— Трудно сказать. В нашем нынешнем положении остается только ждать и надеяться.
— Меня к нему пустят?
— Нет. Пока нельзя.
— Но его жена — она захочет его видеть.
— Нет, — повторил доктор. — Она должна быть готова к тому, что в ближайшие дни не сможет увидеть своего мужа. Давайте подождем, пока он придет в себя.
Тетя Глаша встретила меня у подъезда.
— Эдичка, я им рассказала, что здесь произошло. Иди, иди домой — заждались тебя там. Что с дядей твоим?
— Все хорошо, тетя Глаша, — пробормотал я.
Я еще не знал, что буду говорить тете Тане. Они обе — тетя Таня и Светка — выскочили в коридор, услышав, что я вошел: заплаканные и перепуганные, они смотрели на меня, не решаясь спросить ни о чем. Слишком страшным мог быть мой ответ.
— Он жив, — сказал я и едва успел подхватить повалившуюся на пол тетю Таню.
— Света, воды принеси, — распорядился я.
Через минуту тетя Таня раскрыла глаза и глубоко вздохнула.
— Все хорошо, — сказал я. — Врачи предполагают, что осложнений не будет.
— Что с ним было? — слабым голосом спросила тетя Таня.
— Он упал, — ответил я. — Упал с табуретки и ушибся.
Про удар током я решил пока ничего не говорить — с нее и так было достаточно.
— Зачем я ушла сегодня? — заплакала тетя Таня. — Почему оставила его одного? Что мне делать теперь?
— Не надо плакать, — попросил я. — Не мучайте себя. Врач сказал, что все обошлось и скоро мы увидим дядю Лешу.
— Отвези меня к нему, — попросила тетя Таня. — Эдичка, отвези.
Она вдруг загорелась этой идеей и начала умолять меня, отказываясь слушать какие-либо доводы. Мы со Светкой на пару едва успокоили ее, пообещав завтра с утра отправиться в больницу. Случившееся сильно потрясло ее, и я потом всю ночь слышал, как она плакала за стенкой. Наверное, она догадывалась о том, что с дядей Лешей все не так благополучно, как я пытаюсь представить. А может быть, к этому недоверию примешивалось чувство жалости к себе? Не знаю.
Утром нас не пустили в палату к дяде Леше. Доктор был категоричен в своем отказе. Он лишь сказал нам, что пока никаких изменений нет, дядя Леша в сознание не приходит, но шансов на успешный исход больше, чем… Он не стал продолжать, но мы и так все очень хорошо поняли. Тетя Таня смирилась с тем, что ее не пускают к мужу, а только смотрела во все глаза на доктора, боясь пропустить хотя бы одно слово.
Потом я отвез их обеих домой, наказав Светке не ходить сегодня в институт на занятия — надо было присматривать за тетей Таней, она была очень плоха. А сам я отправился в контору, где меня уже поджидал Вострецов.
— Ну наконец-то, — протянул он, когда я вошел в комнату. — Где ты пропадаешь?
— Что там у тебя, говори, — буркнул я, усаживаясь напротив него за столом.
— Вчера подписали с председателем арендный договор, — сказал Вострецов. — Так что, считай, полдела сделали. Теперь осталось его утвердить — и можно закупать молодняк.
— Так, хорошо. Что слышно с поляками?
— Пока ничего. Может, это действительно была случайная встреча?
— С Соколовским-то?
— Да.
— Кто знает, — пожал я плечами. — Время пройдет — увидим.
— А ты чего как в воду опущенный? — участливо поинтересовался Вострецов. — Тебя не узнать сегодня, честное слово.
— У меня родственник в больницу попал, — ответил я. Больше я ему ничего не сказал. Зачем?
Нас не пустили к дяде Леше ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый, потому что в сознание он так и не пришел. На наши расспросы, когда же нас пустят в палату, доктор пожимал плечами и говорил:
— Пока не могу сказать ничего определенного. Организм борется за жизнь, и мы это видим, но, когда положение стабилизируется, мы не знаем.
Тетя Таня совсем сдала. Она почти не спала, бродила призраком по квартире, бесцельно переставляя вещи с места на место или смахивая со стола невидимую пыль. Мы теперь не оставляли ее одну, кто-то из нас обязательно находился с нею рядом, и мне пришлось урывать время от работы, а Света пропускала кое-какие лекции, когда я не мог остаться дома.
Вострецов за это время успел оформить все необходимые бумаги, и дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки. Он еще раз лично облазил всю ферму и составил план приобретения молодняка. В один из вечеров Вострецов вызвал меня из дома телефонным звонком. Когда я приехал, Толик рассказывал ему что-то о жизни тибетских монахов. Сан Саныч сидел, склонив голову набок, как будто внимательно слушал, но я понял, что он дремлет под мерный рассказ Толика.
Услышав мои шаги, Вострецов встрепенулся:
— Здравствуй, Эдик! Как твой дядя?
— Неважно, — буркнул я. — Пока лежит в больнице.
— Вот горе, — сказал Вострецов. — Что за жизнь у человека?..
— Зачем вызвал? — оборвал я его. — Что-то серьезное?
— Это кому как покажется, — пожал плечами Вострецов. — В командировку мне надо ехать, Эдик. Я разузнал про один зверосовхоз — там как раз есть то, что нам надо. Хочу полететь туда, посмотреть на месте, да и договориться, если что.
— Ты прикинул, сколько зверьков мне надо покупать?
— Прикинул. — Вострецов вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его мне. — Посмотри, здесь все расписано.
Я пробежал глазами написанное.
— Не слишком мы размахнулись? — спросил Вострецова. — Потянем?