— Все в порядке, — сказал кудрявый светленький мальчик. — У нас есть старые записи системы надзора. Такие, где мы спим… Они сейчас и транслируются. Если кто-то решит посмотреть, то ничего не заподозрит.
— Спасибо, Грик. Я верю.
Усевшись на полу, я выжидающе посмотрел на детей. Ну, спрашивайте.
Ребята переглянулись.
— Откуда вы нас знаете? — спросил Грик.
— Мы уже знакомились, мальчики. Неделю назад.
Недоуменные взгляды.
— Мы говорили о принятии решения. О том, что порой судьба мира зависит от одного человека…
— Наставник Пер? — вдруг спросил Тиль. — Это вы, Наставник?
— Не верю! — резко сказал Грик. — Нет!
— А я верю! — Тиль соскочил с кровати, метнулся ко мне и пристроился рядом, схватившись за руку. — Вот!
Он просто на ласку напрашивался. Для него не имело значения, вру я или говорю правду, лишь бы можно было считать меня Наставником… Я потрепал его по голове, свободной рукой, в которой не было Зерна, и сказал:
— Ребята, давайте я с вами посоветуюсь. Больше вроде не с кем. Да и… в конце концов — вам жить. Это ваш мир. Я сам не вправе…
— Рассказывайте, — согласился Фаль. — Наверное, это будет очень интересно.
Он тоже соскользнул с кровати и лег на пол. И не рядом со мной, и не в стороне. Грик и Лаки остались сидеть, даже подвинулись друг к другу. Ну вот, нормальное разделение группы при нестандартной ситуации.
— Только вы меня не перебивайте, — попросил я. — Мне и так будет трудно. Выслушайте, а потом спросите, если что-то непонятно.
Кивнули все. Даже двое скептиков.
— Я человек. Но человек с другой планеты. Мы менее развиты в техническом отношении, но тоже летаем в космос…
Я рассказывал как можно короче, как можно суше. Нельзя же превращать рассказ в лекцию на всю ночь. А сказать надо было так много… Про Землю, где до сих пор, в каком-то смысле, их любимая Крепостная Эра — пусть мы и научились летать между звезд. Про Конклав, сковавший сотни цивилизаций неумолимыми законами. Не со зла, конечно… скорее из жестокой необходимости. Про то, что появление Геометров в нашем космосе породило у Слабых рас надежду — и я, в обличье погибшего регрессора Ника Римера, отправился на разведку…
Они поверили не сразу. Я видел, как медленно меняются их лица, как по ним пробегают то удивление, то восторг от моей фантазии, то потрясенное понимание, что сказанное — правда. Может быть, мне помогла их детская доверчивость. Может быть — они почувствовали, что я не умею врать. Лаки слез с кровати и сел рядом. Последним сдался Грик. Зато сдался бесповоротно — сел рядом и обнял меня за плечи. Прошептал, легко переходя на «ты»:
— Мы тебе поможем, регрессор Петр! Вы будете нашими друзьями! И Конклав мы тоже научим быть друзьями!
Он уже чувствовал себя не маленьким мальчиком, живущим под неусыпным присмотром, а отважным регрессором…
Я не стал спорить. Я начал рассказывать про то, каким увидел их мир. Вначале — глазами Ника Римера, лишенного памяти. Потом — как человек Петр Хрумов.
Ребята задергались.
Наверное, я был жесток. Но если болезнь запущена, то приходится обращаться к хирургу.
— Тюрьмы и концентрационные лагеря — они у нас тоже были. Даже сейчас… есть. Только санаториями мы их не называем.
— А что же делать, если человек болен? Если он злой? Если он мешает другим, если может убить! Мы же не маленькие, мы знаем, что всякое бывает! — крикнул Тиль, заглядывая мне в глаза.
— Не называть это болезнью, — просто ответил я.
Я рассказал про Гибких Друзей, с одинаковой охоткой пожирающих рыбу и людей. Десятком фраз я разнес в пыль все то розовое здание Дружбы, что старательно возводили Наставники. И понял, что с этим пора завязывать. У Тиля снова были мокрыми глаза, у невозмутимого Фаля дергалось веко.
Не хирург я. Мне самому больно.
Я перешел на Тень. Не стал говорить про предательство своих друзей — это только наше дело, в конце-то концов. Рассказал про бесконечные цепи миров — миров, занятых войной, миров, занятых любовью, миров, занятых земледелием… ковырянием в носу… переливанием из пустого в порожнее… постижением непостижимой истины…
— Все, что угодно? — спросил Грик.
— Да.
— А если того, чего я хочу, нигде нет?
Это, похоже, был не совсем абстрактный вопрос. И я ответил на него как можно убежденнее:
— Найдется что-то очень близкое. Ну… или найдется пустой мир. Для тебя одного.
— Для меня одного — не хочу… — мрачно ответил Грик. — Но тогда получается, что Тень — это вовсе не плохо?
— И не хорошо, и не плохо. Это… — я вдруг нашел нужный образ. — Это словно фильтр. Как в вашем водоводе. Только там он для мусора, а в мирах Тени Врата служит фильтром для людей. Сразу видно, кто чего стоит. Кому что нужно. Отсеивает, разбрасывает — кого на войну, в кровавую баню… причем каждого — на правую сторону. Кого стихи сочинять под звездным небом, пока не надоест. Беспощадный фильтр, ребята. Такой пройти не каждому по силам. Может быть, человек и справился бы с собой, не превратился ни в тирана, ни в подлеца. Только Тень — она любому рада помочь. У нее-то как раз никакой этики нет и не было никогда…
Я протянул руку перед собой. И разжал ладонь, хотя маленький зверек внутри меня вопил, что выпускать Зерно из рук нельзя…
Огненный шарик упал на пол. Спрятался между «соломенными» ворсинками ковра.
— Это — Врата. Мне их дали… или не мне, а Нику Римеру. Наверное, Римеру, потому что он заставил привезти Зерно сюда. Вот только я не знаю, что с ним делать.
— А как заставить его расти?
Это Грик. У него самый деловой подход.
— Не знаю. Но думаю, что пойму, если понадобится. Только вначале надо решить.
Лишь теперь они поняли, чего я от них хочу.
— Где-то там, в Ядре, под небом горящим от звезд…
— Я помню, — сказал вдруг Тиль. — Да мы все помним. Родина пятью этапами перемещалась, на первом еще небо не изменилось…
— А вот и неправда, изменилось, — оборвал его Грик. — Ты тогда еще под стол пешком ходил, а мне уже десять лет было, я помню!
Десять их лет — пять наших. Геометры двигали свою систему почти семь настоящих лет, это им не скаут… Я дождался, пока мальчишки сбросили напряжение в этом смешном споре, и продолжил.
— Под небом, горящим от звезд, в Ядре Галактики, есть такая планета… не знаю я, как она называется. Только это ведь совсем не важно, какое имя дать своей Земле. А если все же кто-нибудь спросит… — я усмехнулся, — то можете сказать, что она имеет номер В-642. И если он не улыбнется в ответ, то можно с ним больше не разговаривать.
Они слушали. Внимательно, как откровение. Впрочем, я и хотел его им дать.
— На этой планете много лесов, рек и гор. Еще я сильно подозреваю, что там есть моря. И даже догадываюсь, что там найдется несколько пустынь и ледников. Такая вот планета… ничего особенного, конечно… Кстати, все материки на ней — совершенно неправильной формы, дома не похожи друг на друга, и никто не догадается подстричь траву перед домом…
Они слушали. Действительно слушали. Куда внимательнее, чем когда я говорил о звездных войнах, Хрустальном Альянса и людях, превратившихся в чистый разум.
Ник Ример, а ты слышишь меня?
Ломанный-переломанный, преданный и забытый, лучший регрессор Геометров, вернувшийся все-таки на свою Родину.
Ты слышишь?
— Там стоит дом. Тоже ничего особенного. Большой, правда. Трехэтажный каменный дом, а живут в нем всего три человека. Семья. Папа, мама и сын. И у каждого свои проблемы. Мужчина, Кэлос, боится перестать быть человеком. Он знает, что впереди бесконечный путь… и очень, очень боится ступить на него. Вот уж странная беда — бояться самого себя. Наверное, он слишком привык отвечать за других и принимать трудные решения. Такое тоже бывает.
Может быть, Ример меня и не слышит. А вот эти мальчишки — да. Еще как.
— Еще там живет Рада. Красивая молодая женщина. Она очень любит Кэлоса. И боится, что тот уйдет вперед… и придется идти следом. Она-то никуда уходить не хочет. Ей нравится быть человеком — но в Тени как-то даже стыдно в этом признаваться.
— Глупые, — решил Лаки. Он тоже решился вступить в разговор. — Глупые, правда?
— Усталые, — поправил я. — Это со всяким бывает. А еще у них есть сын по имени Дари. Чуть помладше вас. Вот с ним и впрямь проблема. Только тут объяснить очень трудно, это надо самому увидеть и понять. Такая вот планета…
Я смотрел на них и улыбался.
— Думаю, если однажды к их дому подойдут четыре пацана… храбрых, но немного растерянных… они вовсе не расстроятся. Может быть, даже очень обрадуются.
Конечно, я скотина.
Самая натуральная.
Я вымогаю ответ, который желаю услышать. Обещаю несчастным мальчишкам не то, что с ними может случиться, шагни они во Врата, а то, о чем они мечтают. Маму, папу и дом.
Но ведь Тень — это когда случается все, что хочешь? Верно?
— А ты туда вернешься, Петр? — тихо спросил Тиль.
— Со временем. Мне надо пожать руку Кэлосу. И сказать, как я ему благодарен. Да и вообще не прочь там погостить…
Якорь. Я забрасываю якорь. Тяну нити между мирами. Тку новую реальность — не только для «трудной группы» в интернате Геометров, а еще и для Кэлоса, для себя самого, для всех, кто пройдет Вратами.
В христианской религии есть такое понятие — духовное время. Если препарировать термин и перевести на научный язык — то это время, не имеющее направления. И принцип причинности в нем действует совершенно непривычным образом.
Так вот и я сейчас словно живу в этом духовном времени. Пытаюсь то ли этих мальчишек вытащить из ласкового мира Геометров — то ли Кэлоса вернуть из огня.
Кто знает ответ, когда он скрыт в Тени?
— Если ты сейчас захочешь… — Тиль потянул руку к Зерну. Но не коснулся — отдернул. — По всей Родине Врата появятся?
— Наверное.
— Тогда почему ты не хочешь?
Это даже не вопрос был. Обвинение. Вызов. Пронзительная обида. И я понял, что Ник Ример добился-таки своего. Зерно ждало. И я больше не спорил с ним…
— Очень хорошо, что Петр не совершает необратимых поступков.
Чужой голос со спины ожег точно удар кнута. Лица мальчишек вытянулись, затвердели, разом утратив всю свою живость.
— Самое неприятное, что можно сделать — это необратимый поступок. Умение избегать их… оттягивать момент принятия решения — большое искусство.
Я повернулся. Что-то бормотал куалькуа — о том, что в несовершенном человеческом теле трудно контролировать обстановку, и о готовности начать боевую трансформацию… Я не слушал, смотрел на человека, вошедшего в дверь.
Знал я его. Немного.
Со времен посещения Мирового Совета.
Командор Дальней Разведки Биг.
Могучий, светловолосый, с открытым доброжелательным лицом.
Бывший руководитель Ника Римера, если я не ошибаюсь.
А самым поразительным мне показалось то, что и дети его знали. У Грика вспыхнули глаза, Фаль заулыбался, Лаки привстал. Только Тиль никуда не эмигрировал из-под моей руки.
— Здравствуйте, ребята, — ласково сказал Биг. Он, может, и не был Наставником, только популярностью пользовался куда большей.
— Здравствуйте, командор Биг! — чуть ли не хором отозвалась вся «трудная группа».
У меня было странное ощущение. Нет, не предательства… скорее насмешки над собой.
Явился на Родину, змей-искуситель, в обличье Ника Римера… Яблок у тебя не хватит, чтобы соблазнить самого малого из Геометров…
— Командор Биг, скажите, это урок? — требовательно спросил Тиль.
— Нет, ребята. Это не урок. Все по правде. Вы разговаривали с чужим разведчиком.
Тиль глянул мне в глаза.
— Я именно это вам и говорил!
Мальчишка осторожно отодвинулся.
Вот так. Все правильно. Пока ситуация оставалась на грани игры — они могли допустить все, что угодно. И что в мире сотни тысяч планет — и все не переделаешь. И что Гибкие Друзья — хищные мерзкие твари, которых не уважать надо, а напалмом жечь.
Но вот явился взрослый — да еще и всей планете известный герой, командор Биг. И парой слов расставил все точки над i.
— Петр, я могу и далее рассчитывать на ваше благоразумие?
Биг оставался у двери. Вряд ли он меня боялся, что-то в каждом его движении выдавало полную уверенность в своих силах. Скорее, не хотел, чтобы испугался я.
— В каком смысле?
— В самом прямом. Я надеюсь, что вы не будете хвататься за Зерно, — быстрый взгляд на рдеющую в ковре точку. — А также не станете прикрываться мальчиками.
Мне стало гадко.
— Зерно я возьму. Уж извините.
Протянув руку, я и впрямь подобрал огненный шарик. Биг ничего не сказал.
— А ребята могут уходить. Верите или нет — никогда не любил террористов.
— Командор Биг, нам выйти? — это спросил Грик.
Как легко вы бросаете свою крепость, мальчишки. Без боя, без паники, без слез. Пространство игры, в котором вы готовы были рушить авторитеты, искать альтернативы, делать свои выводы — сдано без возражений.
Мишура. Все мишура, ребята. И мне урок. Нельзя верить, что старшие поколения мудры, нельзя думать, что младшие — непредвзяты.
— Нет. Садитесь и слушайте. Вы уже слишком многое услышали, чтобы уйти.
Иронию фразы оценил только я. Ребята послушно разошлись, уселись на своих кроватях. Разумеется, Биг не имел в виду «вы слишком много знаете». Скорее, собирался нагрузить их еще больше.
— Чего вы хотите? — спросил я.
Биг нахмурился.
— Я? Петр… вы задаете странные вопросы. Впрочем, отвечу. Я бы хотел увидеть Ника Римера. Славного юношу Никки, любившего свою Родину.
— Не моя вина, что он погиб. Вы вторглись в чужой космос. Отправили разведчиков… с идиотским заданием добыть пленных. Ник Ример старался. Он схватился в одиночку с целой эскадрой. И стал пленным сам… к сожалению — мертвым пленным.
Биг кивнул. Тряхнул головой — длинные светлые волосы рассыпались по плечам.
— Я возражал против такой активности. Действительно возражал. Верите?
Почему-то я ему верил. Может быть, оттого, что у Бига было лицо хорошего человека. Располагающее.
— Тогда моя очередь задать вопрос. Как умер Наставник Пер?
Знает. Он — знает. А вот у ребят лица сразу изменились.
— Кровоизлияние в мозг. Я не хотел этого. Его убил страх… напряжение…
— Я верю.
Биг словно задался целью создать о себе хорошее впечатление.
— Его здоровье, к сожалению, оставляло желать лучшего. Уже многие годы. Надо было подумать об отдыхе, о лечении, но…
Он замолчал. Я никак не мог понять, чего же он, собственно, хочет?
Может быть, просто тянет время?
— Наверное, я должен кое-что рассказать…
Биг вздохнул — и присел на корточки, прямо у двери. Мне невольно вспомнилось, как я сам садился, разговаривая с Тилем. И — странное дело — напряженность куда-то ушла.
Не от нарочито-подчиненной позы Бига, конечно. Он был очень крепкий, но я ему немногим уступал.
Просто до меня дошла вся ирония ситуации. Мы пытались наладить контакт одними и теми же способами. Биг, но я ведь не ребенок…
— Прежде всего… Петр, ты подтверждаешь, что все сказанное тобой — правда?
— Да.
— Но как же…
Он осекся. И вдруг улыбнулся так печально, что мне стало не по себе.
— Я чуть не назвал тебя Ником. Давно уже свыкся, что его нет, и все равно…
Во мне что-то дрогнуло. Что-то от Ника. Но я промолчал.
— Как ты прошел контроль? Я имею в виду не генетическую проверку, а исследование памяти. Когда тебя отправили в санаторий — я заподозрил неладное. Сам просмотрел записи. Но все было его… ассоциативные ряды, логические цепочки, эмоциональные слепки… Как?
— Все, что удалось сохранить от него — во мне. Скажи, он много летал?
— Да. Ник любил одиночные патрули. Любил свободную разведку.
— Он говорил с кораблем. От скуки, от одиночества… читал ему свои стихи… спорил… подначивал…
— Спорил — с кораблем? — Биг покачал головой. — Да… в этом весь Никки.
— Не знаю, вправе ли я это говорить. Иногда мне кажется… что он еще жив.
Биг кивнул:
— Петр, ты чужой в нашем мире. Но, в каком-то смысле, мой коллега. Поэтому я буду откровенен. Я слышал весь твой разговор с ребятами… и понимаю, зачем он понадобился.