— Хорошо, — спокойно произнес Квентин. — Отлично. У меня есть одно условие: я хочу начать учебу прямо сейчас. Я хочу остаться в этой комнате. Я не хочу домой.
Домой Квентина не отправили. Наоборот, привезли его вещи из дома, завернутыми в мягкие пакеты и чемоданы на колесиках, видимо, родители их собрали. Фогг пообещал, что родители каким — то образом смирятся с его внезапным переводом в загадочный колледж, о котором они даже никогда не слышали, прямо посреди учебного года. Квентин медленно распаковывал свою одежду и книги и раскладывал их по шкафам в маленькой изогнутой комнате. Но ему не хотелось до них дотрагиваться. Эти вещи были частью его старой жизни, а к ней он не собирался возвращаться. Не хватало только тетради, которую дала ему врач. Он никак не мог её найти. Он оставил её в экзаменационной комнате, думая, что никогда туда не вернется, но когда он там оказался, тетради уже не было. Декан Фогг и дворецкий утверждали, что ничего не знают.
Он сидел в одиночестве, складывал одежду на кровати, и думал о Джеймсе и Джулии. Только Богу известно, что они о нем думают. Она по нему скучала? Раз сейчас Квентина больше нет рядом, поняла ли она, что выбрала неправильного парня? Ему, наверное, стоит связаться с ними. Хотя, что он вообще мог им сказать? Квентину было интересно, что бы произошло, возьми Джеймс конверт у той женщины врача. Возможно, он тоже бы сдал экзамен. Может, это было первое испытание.
Он позволил себе расслабиться. Наконец-то он перестал ожидать удара в спину, он даже подумал, что этого удара не будет вообще.
Квентину ничего не оставалось, кроме как бродить по зданию без присмотра и без особой цели. Учителя и Декан были довольно милыми, когда он на них натыкался, но они были заняты своими делами и проблемами. Ему казалось, что он находится на курорте во время мертвого сезона, и он гуляет по огромному отелю, где нет постояльцев, а есть только пустые комнаты, пустые сады и пустые коридоры, отражающие эхо. Он пообедал в одиночестве и отправился в библиотеку — там хранилось полное собрание книг Кристофера Пловера, подарочное издание, каждая из них стояла в правильном порядке.
Когда Квентин добрался до часовой башни, он провел там половину дня, наблюдая, как гигантский ржавый маятник раскачивается взад и вперед, заставляя механизмы, рычаги и дренажи работать, выполнять их механический силлогизм, в то время, как солнечный свет проглядывал через обратную сторону циферблата.
Иногда Квентин начинал смеяться без причины. Это были его первые попытки быть счастливым, он как будто пробовал пальцем ноги этот безопасный источник. С ним не часто такое случалось. Это просто было смешно. Он будет учиться магии! Он либо новый гений современности, либо просто идиот. Но, по крайней мере, его интересовало, что с ним произойдет дальше.
Наконец-то ему стала интересна его реальная жизнь. В Бруклине реальность была пустой и бессмысленной — что бы там не происходило, ему было плевать. В Брэйкбиллс все по-другому И это для него важно. Здесь все было наполнено смыслом. Разве это уже само по себе не магия? До этого момента молодой человек был на грани серьезной депрессии, или даже хуже, он уже переставал нравиться самому себе. Он мог разрушить себя и не собраться обратно. А сейчас Квентин ощущал себя как Пиноккио, который стал настоящим человеком. А может быть, все было наоборот? Он из настоящего мальчика превратился во что-то новое? В любом случае, эти изменения были к лучшему.
Это, конечно, не Филлори, но всё же сойдёт.
Он не проводил всё время в одиночестве. Иногда он замечал Элиота, который то неуклюже пересекал пустую поляну, то сидел на подоконнике и, согнув свои длинные ноги выглядывал из окна или отвлечённо листал книгу. Тот казался величественным, искушённым меланхоликом, словно его место не здесь, а в ещё более неотразимом, чем Брэйкбиллс месте, и он заключён в этой обстановке под гротескным божественным надзором, с максимально возможным запасом колкостей.
Однажды Квентин шёл по краю большого газона, когда он увидел Элиота, который, облокотившись на дуб, курил сигарету и читал книгу в мягком переплёте. Это было почти то же самое место, где они впервые встретились.
— Будешь? — вежливо предложил Элиот. Он отложил книгу и протянул сине-белую пачку супер легких Мерит. Они не разговаривали с первого дня Квентина в Брэйкбиллс. — Это контрабандные, — продолжил он, особо не расстроившись, что Квентин не взял у него сигарету. — Чамберс мне их покупает. Я однажды поймал его в винном погребе, распивающим отличный Петит Сара из личной коллекции Декана. Стегс Лип шестьдесят девятого. Мы договорились о выгодном сотрудничестве. Он хороший товарищ, чего таить. Неплохой начинающий художник, хоть и работает в мрачном старомодном стиле. Я однажды позволил ему разрисовать меня — так он меня задрапировал, да уж, огромное спасибо. Я держал фрисби. Думаю, я должен был быть гиацинтом. У него большое сердце. Глубоко внутри, я не думаю, что он знает, что эпоха импрессионизма прошла.
Квентин никогда не встречал никого, кто бы так ошеломляюще и бескомпромиссно влиял. Он даже не знал, что ответить. Собрав всю, приобретённую за время, прожитое в Бруклине волю, он ответил: “Мерит для тёлок”.
Элиот оценивающе посмотрел на него.
— Согласен. Но это единственные сигареты, которые я переношу. Отвратительная привычка. Ну же, давай покурим.
Квентин взял сигарету. Он был на незнакомой территории. Он и раньше брал сигареты, ведь они являлись обычным атрибутом в фокусах, но он никогда не брал их в рот. Он показал обычный фокус с исчезновением сигареты, затем щёлкнул пальцами, что бы она снова появилась.
— Я предложил тебе покурить её, а не обласкивать, — резко сказал Элиот.
Он что то неразборчиво пробормотал, затем сам щелкнул пальцами. Язычок пламени, как от зажигалки, зажёгся над кончиками его пальцев. Квентин наклонился и подкурил сигарету.
Ему показалось, что его лёгкие сморщились, а затем начали испепеляться. Он кашлял целых пять минут без остановки. Элиот смеялся так сильно, что присел на землю. У Квентина на глазах выступили слёзы. Он заставил себя затянуться снова, после чего перебросил сигарету через ограду.
Остаток дня они провели вместе. Чувствовал ли он вину за то, что дал Каентину сигарету, или может Элиот решил, что одиночество утомляет его чуть больше, чем компания Квентина. Может, ему просто нужен был человек, который способен говорить прямо. Он провёл Квентина по окрестностям кампуса и рассказал ему о жизни студентов Брэйкбиллс вне учебного процесса.
— Особо внимательные новички могли заметить, что погода тут необычно мягкая для ноября. Всё потому что здесь до сих пор лето. На Брэйкбиллс и его окрестности наложены старинные заклятия, дабы люди его не заметили или не зашли по ошибке. Старое доброе колдовство. Отличный пример того, как оно работает. Но со временем оно начинает странно себя вести, и где-то в 50х время начало неправильно идти. С каждым годом погрешность всё больше. Не о чем волноваться, на самом — то деле, но мы идём немного позади планеты всей. Примерно на 2 месяца, 28 дней плюс минус несколько часов.
Квентин не знал, как себя вести, услышав эту информацию: должен ли он быть поражён или выразить вселенскую скуку на своём лице. Поэтому он просто сменил тему и спросил об учебном процессе.
— На первом курсе выбирать будет нечего. Генри, — Элиот обращался к Декану только по имени. — Даёт всем одинаковые предметы. Ты умный?
На этот вопрос не было не унизительного ответа
— Думаю, да.
— Не переживай, здесь только такие. Даже если тебя привели сюда только ради Экзамена, ты всё равно был самым умным в своей школе, включая учителей. Каждый находящийся тут, был самой умной мартышкой на своём дереве. Вот только сейчас мы все на одном дереве вместе. Это может быть потрясением. Кокосов на всех не хватит. Ты впервые в своей жизни будешь иметь дело с равными тебе людьми, а так же теми, кто лучше тебя. Тебе это не понравится. Да и занятия тут другие. Все здесь не так, как тебе кажется. От тебя требуется не просто махать волшебной палочкой и выкрикивать что-то на латыни. Есть причины, по которым большинство людей не может это делать.
— Какие причины? — спросил Квентин.
— По каким причинам большинство людей не может заниматься магией? Что ж, — Элиот вытянул длинный, тонкий палец. — Во-первых: это очень трудно, и они недостаточно умны. Во-вторых, это тяжело, а они не достаточно одержимы этим и недостаточно мелочны, дабы сделать всё в точности правильно. В-третьих, им не хватает полезных рекомендаций и наставничества, которые предоставляет очаровательный факультет колледжа Брэйкбиллс. И в-четвёртых, им не хватает жёсткости, слабые морально, они не смогут умиротворённо и ответственно овладеть удивительной магической энергией.
— И пятое! — он поднял вверх большой палец. — Некоторые люди имеют это все, и всё равно не могут заниматься магией. Никто не знает, почему. Они произносят заклинания, размахивают руками, но ничего не происходит. Бедные ублюдки. Но не мы. Мы счастливчики. У нас есть это, чем бы оно ни было.
ГЛАВА 4. ВОЛШЕБСТВО
«Изучение магии — это не наука, не искусство и не религия. Магия — это мастерство. Когда мы творим волшебство, мы не загадываем желания и не молимся. Мы полагаемся на нашу волю, знания и способность изменить что-то в этом мире.
Не сказать, что мы понимаем магию так, как физики понимают, почему субатомные частицы делают то, что они делают. Или, возможно, физики этого ещё не знают, я никак не могу запомнить. В любом случае, мы не понимаем и не можем понимать, что такое магия, или откуда она появилась, мы знаем не больше, чем плотник знает о том, почему растёт дерево. Он не должен понимать этого. Он всего лишь работает с конечным продуктом.
Только вот быть волшебником намного сложнее, опаснее и интереснее, чем быть плотником».
Эту назидательную лекцию читал профессор Марч, которого Квентин последний раз видел на своём экзамене. Это был полноватый рыжий человек с голодной ящерицей. Так как мужчина был пухлый и краснолицый, он выглядел весёлым и лёгким на подъём, но на самом деле профессор оказался жёстким и бескомпромиссным.
Когда Квентин проснулся тем утром, огромный пустой Дом был наполнен людьми — кричащими, носящимися, шумными людьми, которые с грохотом тащили свои чемоданы по лестнице и иногда распахивали и захлопывали дверь, не замечая Квентина. Парень сильно разочаровался: он привык бродить по Дому в одиночестве как бесспорный господин и владыка или, по крайней мере, после Элиота, как его старший заместитель. Но, оказалось, было еще девяносто девять студентов, зарегистрированных в Брэйкбиллс, и разделённых на пять классов, как и положено первокурсникам. Они все вместе приехали утром в первый день семестра и сейчас отстаивали свои права.
Они ходили группами, появляясь сразу по десять человек с кучей чемоданов, вещевых мешков и сумок на задней террасе. Все, кроме Квентина, были в форме: мальчики — в полосатых блейзерах и галстуках, а девочки — в белых блузках и тёмных клетчатых юбках. Всё это больше смахивало на подготовительную школу.
«Ты должен носить пиджак и галстук всегда, кроме личного времени в своей комнате», — объяснил Фогг. «Существует много правил. Ты узнаешь их от других студентов. Большинство мальчиков любят выбирать собственные галстуки. Я снисходителен на этот счёт, но лучше не проверяй. Всё слишком яркое будет конфисковано, и тебя заставят носить школьный галстук, я в этом плохо разбираюсь, но говорят, что они ужасно немодные».
Когда Квентин вернулся в свою комнату, он обнаружил шкаф, полный одинаковых полосатых пиджаков, тёмно-синих и шоколадных в паре с белыми рубашек. Большинство из них выглядели совершенно новыми (но присутствовали признаки блеска на локтях и потёртости вокруг манжет) и слабо пахли нафталином, табаком или прошлыми владельцами. Он осторожно переоделся и посмотрел на себя в зеркало. Вероятно, предполагали, что форма возмутит его, но она пришлась парню по вкусу. Если сейчас он и не чувствовал себя как волшебник, то, по крайней мере, он так выглядел.
На каждом пиджаке был вышит герб — золотая пчела и золотой ключ на чёрном фоне, усеянном маленькими серебряными звёздочками. Позже он услышал, что студенты называют этот герб «ключ и пчела», и как только Квентин начал искать его, он увидел герб во многих местах: вышитым на коврах и шторах, вырезанным в каменных перемычках дверей, собранным из кусочков в углах паркета.
Сейчас Квентин сидел в просторной боковой аудитории с высокими окнами с обеих сторон. В аудитории были четыре ряда аккуратных деревянных парт, которые с каждым рядом поднимались всё выше, как в амфитеатре, внизу же стояла огромная доска и громоздкий стол, изрезанный, исчерченный, исполосованный и исцарапанный настолько, что на нём не оставалось ни одного живого места. В воздухе кружилась меловая пыль. В помещении находилось двадцать человек, все были одеты в форму, и выглядели они как обычные подростки, которые изо всех сил стараются казаться круче и умнее, чем есть на самом деле. Квентин был уверен, что все победители научных и фонетических конкурсов со всей страны сейчас в этой комнате. Основываясь на том, что он успел услышать, один из его одноклассников выиграл конкурс Путнама. Также он знал, что одна девочка умудрилась выступить на пленарном заседании ООН и протолкнуть предложение о санкционированном использовании ядерного оружия, чтобы защитить вымирающий вид морских черепах. И это всё на презентации в Лесото.
Не то чтобы сейчас это имело значение, но атмосфера всё равно действовала ему на нервы. И пока он сидел здесь, в своих новых рубашке и пиджаке, ему хотелось снова оказаться на реке с Элиотом.
Профессор Марч замолчал, собираясь с мыслями.
— Квентин Колдуотер, выйдешь, пожалуйста, к доске? Не покажешь нам что-нибудь из твоего магического арсенала?
Марч смотрел прямо на него.
— Хорошо, — его голос был тёплым и дружелюбным, как будто он собирался вручить Квентину приз. — Сюда, — он указал на место около себя. — Вот, я дам тебе кое-что из реквизита.
Профессор Марч вытащил из кармана прозрачный стеклянный шарик, слегка покрытый пушинками, и положил его на стол, где шарик сначала немного прокатился, прежде чем угодил в углублённую полость стола.
Все находящиеся в аудитории замерли. Квентин знал, что это ненастоящая проверка. Это был скорее урок с элементами запугивания новичка. Замечательная старинная традиция, которая не стоила особых переживаний. Но ноги отказывались его слушаться, пока он шёл к доске. Другие ученики наблюдали за ним снисходительно и равнодушно.
Он встал около Марча. Шарик выглядел абсолютно обычным, простое стекло с несколькими пузырьками внутри. Размером примерно с монету в пять центов. Квентин предположил, что его можно было легко спрятать в руке. А с помощью рукавов его новенького пиджака сделать это вообще стало парой пустяков.
«Хорошо», — подумал он, — «Раз они хотят магию, то я им её покажу».
Кровь стучала в висках, пока Квентин доставал шарик из другой руки, из носа, изо рта. Зрители удостоили его небольшими смешками.
Напряжение возросло. Молодой человек начал играть на публику. Он подбросил шарик в воздух, позволяя ему проскользнуть совсем рядом с высоким потолком, а затем, наклонившись вперёд, поймал шарик задней частью шеи. Кто-то отбил на парте барабанную дробь. Ученики рассмеялись.
Во время торжественного финала Квентин сделал вид, что хочет разбить шарик тяжёлым пресс-папье, но в последнюю секунду он заменил его мятной конфетой, которая оказалась у Квентина в кармане. Когда конфета разбилась, раздался громкий хрустящий звук, а после от неё остался белый порошок, который вполне можно было принять за уничтоженный шарик. Он извинился перед профессором Марчем, подмигнув при этом аудитории, и попросил у него носовой платок. И когда профессор начал его доставать, с удивлением нашёл стеклянный шарик у себя в нагрудном кармане.
Квентин изобразил удар клюшкой по мячу для гольфа прямо как Джонни Карсон. Раздался рёв аплодисментов первокурсников. Он поклонился. «Неплохо», — подумал парень. Прошло всего полчаса от первого семестра, а он уже затесался в местные герои.