И Лешка пошел.
Обернувшись, он увидел на месте домика бакенщика бешено вращающуюся воронку гигантской «карусели». И все. Он так и не понял, морок ли это был, или домик и впрямь находился в центре громадной аномалии. Звонарь поднялся на высокий берег, чтобы посмотреть на реку, на самом деле там бакены или примнилось, и увидел собаку, плывущую к берегу с палкой в зубах. Собака очень старалась угодить хозяину, а вот самого хозяина видно не было, не то кусты мешали, не то солнечные блики на воде, а скоро и собака затерялась в солнечных перьях, и Звонарь вспомнил, что идет в Красный лес.
Очень скоро он оказался на дороге, ведущей в Лиманск, а к полудню слева заиграла цветами побежалости опушка Красного леса.
10
Каждый лес звучит. Мачтовый сосновый бор рокочет, как орган, березовая роща — смеется, как рожок, наверное, джунгли полны хриплыми взрыкиваниями тромбонов, воплями ночных кларнетов, терпким треском маракасов и перестукиванием тамтамов. Звучат не только леса. Пустыни гудят низко и монотонно, как буддийские монахи. Планета полна музыки, только не все ее слышат. И только сталкеры знают, как звучит Зона. Как потрескивают разряды «электры», как ухают «трамплины», как нежно свистят раскручивающиеся «карусели», как громыхают в мозгу тихие барабаны «пси». А еще Зона звучит голосами живых, гибнущих и мертвых сталкеров, захлебывающимся кашлем скорострелок, буханьем дробовиков и безнадежными щелчками бойка в пустом патроннике. Но иногда в Зоне поют. Поют всякое, и чужое, и свое, поют, как умеют, так же, как и на войне. Лешка-Звонарь был одним из бардов Зоны, он умел ее слышать и умел о ней петь. Красный лес он услышал издалека.
Музыка Красного леса была тихой и жестокой, в ней явственно проскальзывали звуки и интонации, не свойственные никакому другому лесу планеты. Адскими яичницами скворчали «электры», снежно похрустывал «жгучий пух», иногда ухал похоронным барабаном сбрасывающий излишки энергии «трамплин». И все это вершилось на фоне нескончаемого тихого скрипа-стона листьев и иголок желтого, рыжего, пурпурного и почти черного цвета, словно авангардная джазовая импровизация под старомодные «щеточки» ударных. И все-таки Красный лес был живым, деревья изменились, но не умерли, а просто стали другими.
Наверное, Лешка-Звонарь и прожил в Зоне так долго потому, что умел чувствовать аномалии, умел на слух отличать живое от неживого, умел не просто слушать, а слышать Зону. «Прозванивать», как говорил он сам. Хотя слухом это умение назвать было бы не совсем правильно. Но чувства у сталкеров не такие, как у обычных людей, некоторые видят звуки, для других наоборот — яркий свет подобен грохоту, но все они слышат опасность, как говорится, всей шкурой, а тех, кто не умеет, кто оглох, — тех давно позабыли.
На опушке на сталкера налетели сразу три снорка. Первого Лешка заметил метрах в пяти и удачным выстрелом из дробовика раздробил ему голову. Для того чтобы справиться с остальными, пришлось поработать, положить их аккуратно не получилось, но сноп картечи отбросил одного на пару метров и позволил прикончить второго. Истрачено было восемь патронов, многовато, честно говоря, кроме того, левая штанина комбинезона оказалась разодранной аж до бедра, нога, соответственно, тоже. Оставалось только сесть на пенек, съесть пирожок, то есть вколоть витамины и стимуляторы, да еще и довольно долго ждать, пока «светляк» затянет рану. К сожалению, благотворное действие артефакта на неживые предметы не распространялось, и штанину пришлось зашивать вручную. Крови Лешка потерял немного, вовремя успел наложить жгут, да и не идут твари Зоны на запах крови. Как рассказывали знающие сталкеры, они идут на запах мысли. Сахаров с «Янтаря», с которым Лешке-Звонарю в этот раз так и не удалось увидеться, полагал, что в этом предположении что-то есть. Потому что известный всей Зоне сумасшедший Васька-Блаженный ходил где хотел без всякого оружия, которого боялся до дрожи, и без костюма, иногда пренебрегая даже штанами, но тем не менее монстры его не трогали. Более того, когда ученым удалось заманить Ваську на «Янтарь», чтобы как следует изучить, бесштанный феномен при малейшей возможности сбегал от них на болото к зомби или сноркам, чтобы всласть погыгыкать в хорошей компании, размахивая руками, как Джо Кокер на концерте, после чего непременно возвращался живой и здоровый, только голодный. Потому, наверное, и возвращался, что жрать хотел. Потом, конечно, Васька сгинул, сдуру ухнув в разлом за какой-то уж очень понравившейся ему блескучей бирюлькой, так что ученые его окончательно не доизучили, но факт остается фактом — монстры его все-таки не сожрали.
Восстановившись, сталкер двинулся дальше. Он без приключений прошел через тоннель старой заброшенной шахты и выбрался аккурат к Чертову Кругу. Ему уже приходилось бывать здесь раньше, когда ходил к Леснику. Как правило, вокруг Круга было полным-полно снорков и псевдопсов. Снорки лезли из дыры в обрыве, непонятно было, откуда их там столько, похоже, в снорков превратились военнослужащие засекреченной воинской части, несшие службу в подземных бункерах и шахтах, причем превратились поголовно. Лезть внутрь никто до сих пор не пробовал, потому что дыра была узкой и вела неизвестно куда, а встреча в тесном проходе со снорком ничего хорошего не сулила. Да и не было там ничего стоящего внимания, в дыре-то.
Впрочем, хотя большинство тварей Зоны — это мутировавшие животные, самые опасные мутанты все-таки обязаны своим происхождением людям. И снорки, и кровососы, и полтергейст, и болотные твари, и бюреры — это изменившиеся люди, солдаты, рабочие и инженеры и ученые с разрушенных заводов, горняки, мелиораторы, жители Припяти, Лиманска и других поселков и городков. А потом — сталкеры, сталкеры и еще раз сталкеры, ну и, конечно, солдаты, но солдат — человек подневольный, а сталкер — нет. И когда тебе в шею вцепится кровосос или зомби рванет зубами горло, подумай, если успеешь, не твой ли это дружок-напарник, с кем ты пришел сюда за свободой, удачей и деньгами и который сгинул невесть где? Впрочем, легче тебе от этого не станет, поэтому лучше, наверное, все-таки не думать, лучше стрелять, а помянуть убиенного тобой — никогда не поздно, для этого и надо-то всего самому остаться в живых.
На этот раз в Чертовом Круге было на удивление мирно, можно даже сказать, уютно, только слегка неприбрано. Басовито, как высоковольтный трансформатор под напряжением, гудела сложная аномалия, которую сталкеры называли «оно» и из которой Лешка однажды попытался выудить пару артефактов. Судя по показаниям ПДА, артефакты там имелись, и не один, но добраться до них так никому и не удалось — «оно» в себя не пускало. Кроме звуков Красного леса и гудения аномалии, слышно было какое-то странное «вжик-вжик», впрочем, происхождение этого звука Лешка понял сразу и обрадовался. Значит, успел.
Вокруг аномалии валялись посеченные сикось-накось дохлые снорки. Несколько поодаль уткнулся в ствол дерева полуразрубленный псевдогигант. А на ящике из-под патронов, оставленном, по всей видимости, сгинувшими в Чертовом Круге охотниками за хабаром, сидел-посиживал Ведьмак собственной персоной и правил заточку своей ненаглядной гурды.
— Ну, наконец-то ты соизволил явиться, Звонарь, — сказал Ведьмак, осторожно пробуя лезвие подушечкой большого пальца. — А то мы уж тут тебя заждались! Все жданики поели, все песенки пропели.
— Здоров будь, Ведьмачина, — ответил Лешка, пристраивая задницу на поваленном стволе. — А кто это «мы»?
— Сейчас увидишь, — пообещал Ведьмак, вставая и с шиком вбрасывая клинок в ножны.
И Звонарь увидел.
Прямо посреди аномалии, под изогнутыми внутрь стволами опаленных «жаркой» деревьев, сидел ребенок, уже не малыш, но еще и не подросток, сидел и собирал из причудливых разноцветных штуковин, словно из кубиков Лего, что-то чрезвычайно хитро закрученное и очень красивое. Мальчишка был совершенно голый, но на беспризорника не походил, языки мягкого голубоватого пламени, взлетающие со дна аномалии, окутывали его, словно хотели согреть, он досадливо отводил их исцарапанной рукой, и пламя послушно, словно играющий щенок, отступало. Наконец маленький конструктор счел свою работу законченной, поднялся во весь свой невеликий рост и вприпрыжку выбежал из аномалии, держа в руках нечто невероятно сложное и в то же время простое и совершенное, как бабочка. И тотчас же за его загорелой спиной рванулось безжалостное пламя «жарки», «трамплин» выкинул вверх кучу головешек, словом, освобожденная аномалия заработала на полную катушку.
— Дядя Ведьмак, — мальчишка подбежал к старому сталкеру, — посмотрите, что у меня получилось.
Ведьмак серьезно и очень осторожно, Звонарю даже показалось, что с некоторой опаской, взял в руки постоянно меняющий цвет и форму предмет, подержал его перед глазами и отдал ребенку.
— Красиво, — сказал Ведьмак. — А для чего это нужно?
— Это маме, — серьезно ответил мальчишка, — это вернет ее домой. Она здесь чужая, ей больно, она боится и хочет домой. Ты возьми это и передай ей, а сработает эта штука сама, тут и уметь-то ничего не надо, просто взять в руки и захотеть. И передай ей, что я скоро вырасту и отыщу ее там, снаружи… Жаль только, что она меня не вспомнит. А сейчас мне надо уходить. Потому что здесь я еще долго не вырасту.
И тут мальчишка увидел Лешку-Звонаря.
Он сначала замер, потом отступил на шаг, осторожно положил непонятную штуковину на редкую, вытоптанную снорками траву и, склонив голову к плечу, словно удивленный воробей, принялся внимательно рассматривать сталкера. Потом очень тихо и серьезно сказал:
— Здравствуй… отец.
Звонарь растерянно стоял перед ребенком, понимая, что это и в самом деле его сын, но ведь не только его, а еще и Катерины, и вообще что-то здесь неправильно, у сталкера было ощущение, что им воспользовались, чтобы этот ребенок родился похожим на человека, и Катериной тоже воспользовались. Только кто это сделал и кому это было нужно, так и оставалось непонятным.
— Здравствуй… сынок, — севшим голосом сказал он.
— Ты меня боишься? — озадаченно спросил мальчишка. — Почему?
Звонарь промолчал. Страха на самом деле не было, разве что чуть-чуть, на донышке души, но ощущение собственной ничтожности перед силами Зоны саднило и ныло. Все оказалось не так, и поделать с этим было ничего нельзя.
Потом он посмотрел на сына, и у него почему-то перехватило горло. А мальчишка словно почувствовал это и подбежал, и напрыгнул, обхватывая его руками и ногами, и прильнул, как делают дети, долго не видевшие отца, а Звонарь стоял как дурак и не мог ничего сказать, только чувствовал родное и живое, и в конце концов бережно отцепил пацана и уж совсем сипло повторил:
— Здравствуй, сынок.
Потом опустился на землю и дрожащими руками потянул ко рту флягу, потому что иначе, наверное, просто бы умер.
Он подумал, что так и не успел назвать сына, да, впрочем, у него, наверное, уже есть имя, а мальчишка, словно угадав его мысли, важно сказал:
— Меня мама назвала, как ты хотел, Валентином, Валеком. Она рассказывала, что вы долго думали, как меня назвать, и наконец придумали и назвали в честь дедушки. Отец, а кто такой дедушка? Вон Ведьмак, он же не дедушка, он дядя Ведьмак.
— Сынок, — сказал Звонарь, — а когда ты разговаривал с мамой в последний раз? И как она там?
— Я могу разговаривать с мамой отовсюду и когда захочу, — солидно ответил мальчишка. — Пока она находится здесь, внутри. А когда она вернется домой, тогда уже, наверное, не смогу.
Он погрустнел, но ненадолго. Потом присел на корточки напротив Звонаря и сообщил:
— Я совсем скоро вырасту. Только схожу в одно место, где я расту, и стану совсем большой. А знаешь, кем я стану, когда вырасту?
— Кем? — спросил Лешка, заметив, что мальчишка с нетерпением ждет, чтобы его спросили, кем он станет.
— Сталкером, — гордо ответил Валек. — Как ты, только наоборот.
— Как это наоборот? — удивился Звонарь. — Сталкеров наоборот не бывает.
— А вот и бывает, — торжествующе сказал Валентин. — Ты родился не здесь, а снаружи, а живешь и охотишься здесь, внутри. А я буду наоборот, я родился здесь, внутри, а жить и охотиться буду там, снаружи. Вот и получается, что я — сталкер наоборот. А ты говоришь, не бывает. Еще как бывает!
Потом мальчишка словно прислушался к чему-то, вздохнул, взъерошил пятерней русые лохмы и грустно сказал:
— Мне пора. Я пошел расти и взрослеть. До свидания, отец, до свидания, дядя Ведьмак. Я вас отыщу, а вы идите и отнесите маме это, — и он босой ногой указал на лежащую на траве непонятную штуковину.
Потом повернулся и неохотно направился прямо в аномалию. Словно огромное полупрозрачное веко открылось на миг меж скрюченных опаленных стволов, явив черный бездонный зрачок, моргнуло — и мальчишка пропал.
— Ну, — сказал Ведьмак, поднимаясь с ящика. — И как тебе сынишка, а, Звонарь? Не ожидал такого?
Лешка промолчал. Он все еще никак не мог прийти в себя после встречи с сыном. Оставалось непривычное ощущение теплого и родного, а еще — потери. Потому что Валентин был одним из существ Зоны, странным образом оставаясь при этом именно его сыном. Валентин — возлюбленный, кажется, в переводе с какого-то там языка.
Мальчишка, любимый богами Чернобыля, хозяевами Зоны. Хотя в Зоне нет ни богов, ни хозяев, если верить ученым с «Янтаря», сама Зона является разумным образованием, как там сказал «долговец» Конан? Разумная ноосфера? И вот эта самая ноосфера растит, учит и оберегает его, Лешкиного, сына. Это не он, Лешка-Звонарь, учит своего сына драться, играть на гитаре и стрелять, не он мажет зеленкой ссадины и царапины на детских коленках, не он идет с ним на первую в мальчишечьей жизни рыбалку или охоту, не он вытирает кровавые сопли после первой драки и дает заслуженные подзатыльники. И во внешний мир выведет мальчишку не он, а та же ноосфера, будь она трижды неладна. И не затем, чтобы Валентин там жил, как живут нормальные люди, а из каких-то своих, непонятных людям соображений, выведет… нет, не выведет, а забросит, как шпиона, как разведчика или, что еще хуже, — как диверсанта.
— Эй, ты чего раскис? — Ведьмак, оказывается, подошел и стоял рядом. — Радоваться надо, а не киснуть. У тебя замечательный сын, соображает он не по возрасту, да и с Зоной, что называется, «на ты». Вырастет — классным сталкером станет, покруче нас с тобой. Артефакты сам мастерит. Сколько живу — ни разу не видел, чтобы кто-нибудь артефакт умудрился смастерить, думал, что такого и быть не может, а вот оказывается — может. Как думаешь, эта штука сработает?
— Думаю, что сработает, — сказал Звонарь. — Только он ее не сам смастерил, точнее, не совсем сам. Ему помогли.
— Кто? — удивился Ведьмак. — Кроме нас и него, в Чертовом Круге никого не было. Разве что парочка снорков где-нибудь поблизости ошивалась, но снорки при нем не нападают.
— Ноосфера. — Звонарь поднял с травы странный артефакт, покрутил его в руках и бережно спрятал в мешок.
— Кто-кто? — переспросил Ведьмак, меняя обойму в своем «винторезе». — Какая еще сфера?
— Зона, — коротко пояснил Звонарь. — Зона помогала. Вот так-то, Ведьмачина, нас Зона убивает, а ему помогает, чувствуешь разницу?
Ведьмак озадаченно замолчал, потом сказал:
— Ну что же, я думаю, когда-нибудь что-то такое должно было случиться. Убивать ведь скучно, рано или поздно становится интересно, кто они такие — те, кого ты убиваешь, и чего им надо. Хотя, как правило, такое случается слишком поздно. Ну, двинулись, что ли? Нам до Доктора еще топать и топать. Как пойдем, через Свалку и «100 рентген»? Бармен, кстати, мне кое-что должен, так что давай-ка заглянем в сталкерский поселок.
Звонарь кивнул. Ему было все равно, как идти. Он знал, что дойдет, потому что Зона была к нему милостива.
И они пошли через Красный лес по направлению к Свалке, мимо неведомо как очутившегося среди вековых, изломанных мутациями деревьев почти новенького танка Т-72Б, на конце пушки которого радужно пузырилась линза нуль-перехода, обходя пятна радиации и гравитационные аномалии. Ведомые сталкерским инстинктом, они шли осторожно, стараясь не вляпаться в «жарку», не взлететь на «трамплине», не попасть в «карусель» и не увязнуть в «битуме» или «зыби».
И Зона была к ним милостива.
11
За несколько дней они пересекли пол-Зоны с севера на юг, прошли Свалку, пару раз ввязавшись в перестрелку с бандюками, но без серьезных последствий, потому что всем группировкам Зоны бандюки осточертели и хорошо вооруженные отряды сталкеров отстреливали блатную публику по всему обжитому пространству. Бандиты остервенело огрызались, но в конце концов выдохлись, сломались и стали отходить мелкими группами в сторону Сухого лога. Сухим логом или Затоном называли пересохшую старицу Припяти, где когда-то вставали на зимнюю стоянку речные суда, буксиры, речные трамваи, баржи и плавучие дебаркадеры. Вода оттуда ушла, оставив на растрескавшемся дне ржавые туши кораблей. Там, в Затоне, бандюки зацепились за старый сухогруз и принялись зализывать раны. Добивать их пока не стали. Во-первых, лезть в это унылое место никому особенно-то и не хотелось, а во-вторых — ушли, и ладно, может, сами сгинут, а у сталкеров имеются дела поважнее. Например — выжить. Чем не важное дело? Так что переход от Красного леса до Кордона прошел практически без приключений.