— Одно из лучших, — объявил Пуилейн. — Кларет с виноградников долины Скома в Асколезе. Он ждал этого вечера сорок лет. Чего еще дожидаться? А ну как другого случая не представится?
— Пуилейн, ты же сам только что сказал: «Как знать, может, это последний закат». Зачем же ты прячешь от меня Истинное вино Эрзуина Тейла? Мы должны попробовать его, пока есть возможность. Или ты против?
Пуилейн печально усмехнулся и посмотрел на украшенную узором дверь в дальней стене зала, где под защитой сильных заклинаний хранились самые лучшие его вина.
— Возможно, сегодня еще не конец света. По крайней мере, я не вижу никаких очевидных его признаков. А Истинное вино подобает пить только по особым случаям. Я пока не стану открывать его. Но и то вино, что сейчас у меня в руках, тоже недурно. Убедись сам.
Он прошептал заклинание, снимающее печать, и наклонил горлышко бутыли, наливая вино в прозрачные бокалы с пурпурно-золотой каймой. Напиток удивительным образом начал менять цвет: сперва с багрового на густо-малиновый, затем стал пунцовым, сиреневым, лиловым с топазовыми искорками и завершил спектр превращений великолепным медно-золотым оттенком.
— Идем.
Он провел друга на смотровую площадку, обращенную к заливу. Они уселись в кресла по обе стороны от большой вазы из черного фарфора, над которой величественно парила в воздухе такая же черная фарфоровая рыбка. Это была одна из самых любимых вещей в коллекции Пуилейна.
Ночь опускалась на Гиуз. Красное солнце обессиленно повисло над морем. Звезды, слепящие глаза, уже заблестели на потемневшей части небосвода, выстраиваясь в знакомые созвездия: Древний Нимб, Перекрещенные Мечи, Плащ Кантенакса, Клешня. Воздух с каждой минутой становился все холодней. Даже здесь, на далеком юге, защищенном от пронизывающих ветров, что гуляют по просторам Альмери и всего Великого Мотолама, высокими Келпусарскими горами, было не скрыться от ночных холодов. Даже здесь то скудное дневное тепло, которое еще могло дать остывающее солнце, с наступлением темноты улетало в пустоту сквозь истончившуюся атмосферу.
Друзья молча наслаждались живительной силой вина, постепенно проникающей во все уголки души и наконец достигающей сердца. Для Пуилейна это была пятая за день бутыль, он уже давно миновал границу умеренности, зато и обычная мрачность теперь оставила его. Восхитительное круговращение мира туманило разум. Он начал с серебристого вина из Каучике, сверкающего золотыми искрами, затем перешел к легкому рубиновому с вересковых пустошей, следом — к бодрящему и крепкому, словно гранит, напитку с мыса Таумисса. Мягкое, пленительное сухое из Харпундия служило лишь прелюдией к достойному высшей похвалы вину, которым он сейчас угощал друга. Такая последовательность вошла у него в привычку. С ранней юности он и двух часов кряду не мог провести без бокала в руке.
— Как восхитительно это вино! — произнес наконец Джимбитер.
— Как темна эта ночь! — отозвался Пуилейн. Даже теперь он не мог совладать с мрачными мыслями.
— Забудь о темноте, дорогой друг, и наслаждайся этим превосходным вкусом. Но для тебя ночь и вино неразрывно связаны, не так ли? Одно следует за другим в бесконечной погоне.
Здесь, на юге, солнце быстро уходило за горизонт, сменяясь безжалостными иглами звезд. Друзья задумчиво прихлебывали из бокалов, затем Джимбитер нарушил тишину:
— Ты слышал о чужаках, недавно появившихся в городе и справлявшихся о тебе?
— Вот как, чужаки? И они спрашивали обо мне?
— Трое мужчин с севера. На вид — неотесанные деревенщины. Мой садовник говорит, что они интересовались твоим садовником.
— Вот как? — повторил Пуилейн без особого интереса.
— Эти садовники — все как один прохвосты. Шпионят за нами и продают наши секреты любому, кто готов хорошо заплатить.
— Меня это ничуть не интересует, Джимбитер.
— Неужели тебе совсем не любопытно, зачем они спрашивали о тебе?
Пуилейн пожал плечами.
— А вдруг это грабители, узнавшие о твоем легендарном богатстве?
— Возможно. Но пусть они сначала послушают мои стихи, прежде чем грабить мой дом.
— Ты слишком легкомыслен, Пуилейн.
— Мой друг, само солнце умирает на наших глазах. Так неужели же я потеряю сон и аппетит при мысли, что какие-то чужаки решили выкрасть из моего дома всякие безделушки? За бестолковым разговором мы совсем забыли о вине. Умоляю тебя, Джимбитер, пей и выбрось из головы этих людей.
— Я-то выброшу, но сначала я хочу убедиться, что ты сам не сделаешь того же, — ответил Джимбитер, но тут же понял, что настаивать бесполезно.
Его друг был по-своему беспечным человеком. Глубокое уныние, завладевшее всем существом Пуилейна, лишило его присущей другим людям осторожности. Он жил без надежды на будущее и потому мог позволить себе ни о чем не беспокоиться. А сейчас, как догадался Джимбитер, Пуилейн и вовсе отгородился от проблем за несокрушимой стеной винных бутылок.
Самого же Джимбитера троица чужаков весьма беспокоила. Еще днем он постарался отыскать их. Садовник сказал, что незнакомцы остановились в старой гостинице «Голубая виверна», расположенной между бывшим скобяным базаром и рынком, где торговали тканями и пряностями. Поэтому Джимбитер без труда отыскал их на бульваре, проходящем через весь торговый квартал. Первый из чужаков, невысокий, но крепкий, кутался в тяжелую бурую шубу, на ногах у него были лиловые рейтузы и такие же башмаки, а на голове — шапка из меха черного медведя. Второй, высокий и худой, носил феску из леопардовой шкуры, желтую муслиновую[5] блузу и красные сапоги, украшенные шпорами из длинных игл морского ежа. Третий был одет скромнее — в простую серую тунику и зеленую рубаху из грубой ткани. Этот человек среднего роста казался незаметным на фоне своих разряженных приятелей — но лишь до того момента, пока Джимбитер не увидел его глаза, глубоко посаженные, решительные, горящие змеиной злобой. Они, словно два черных обсидиана, выделялись на бледном как мел лице чужака.
Джимбитер попытался разузнать о незнакомцах в гостинице, но выяснил лишь, что они назвались купцами то ли из Альмери, то ли из какой-то другой северной страны, направляющимися на юг по торговым делам. Кроме того, хозяин гостиницы подтвердил слухи о том, что чужакам откуда-то известно имя лучшего поэта столицы и они настойчиво ищут встречи с ним. Джимбитер поспешил предупредить друга, но с горечью убедился, что большего сделать не в силах.
При этом беспечность Пуилейна вовсе не была наигранной. Того, кто посетил отравленные берега моря Забвения и сумел вернуться обратно, уже ничто не могло обеспокоить. Он доподлинно знал, что окружающий мир — всего лишь иллюзия, созданная туманом и ветром, и было бы сущим безумием поверить во что-либо иное. В трезвом состоянии Пуилейн из Гиуза оказался бы не менее подверженным тревогам и отчаянию, чем любой другой человек. Но он старался как можно быстрее принять свое излюбленное противоядие, пока отравленные щупальца реальности не нарушили его покой. Без вина он не смог бы справиться с неотвязными мрачными мыслями.
Два последующих дня Пуилейн провел в одиночестве в своем полном сокровищ доме. Просыпался на рассвете, купался в ручье, бегущем через сад, затем завтракал с привычной умеренностью и после долгого раздумья над выбором открывал первую бутыль.
К полудню, не позволяя погаснуть огню, зажженному вином в его сердце, он доставал вторую бутыль и какой-нибудь том из собрания своих стихов. Всего в нем насчитывалось пятьдесят или шестьдесят толстых тетрадей в одинаковых черных переплетах из кожи ужасного деодана, за которую охотник получил щедрую награду. Здесь были записаны лишь те из бесчисленного множества стихов Пуилейна, которые он сам посчитал достойными того, чтобы запомнить и сохранить. Он то и дело перечитывал их со щемящим наслаждением. Скромно держащийся на людях, наедине с собой Пуилейн откровенно восхищался собственными стихами, и вторая бутыль лишь усиливала это чувство.
Затем, прежде чем благодатное действие вина успевало закончиться, он обычно отправлялся на прогулку по залам своего дома, с непреходящим восторгом осматривая сокровища и диковинки, собранные им в пору юношеских путешествий по миру. Он успел побывать и на далеком севере, в мрачных пустынях за горами Фер-Аквила, и на столь же отдаленном востоке, за землей Падающей Стены, где обитали полчища смертоносных гулей[6] и гру, и на крайнем западе, в разрушенном городе Ампридатвире, а также в суровом Ацедерахе на берегу темного Супостимонского моря.
Повсюду юный Пуилейн собирал сувениры для будущей коллекции, но не потому, что ему так уж сильно нравилось это занятие. Просто оно на время отвлекало его, точно так же как и вино, от неотвязных мрачных мыслей, с детских лет одолевавших его разум. Теперь он старался продлить минуты забвения, любовно касаясь этих вещей. Воспоминания о путешествиях по прекрасным, полным очарования землям, равно как и по тем, где пришлось испытать трудности и лишения, вероятно, не были бы для него так важны, если б не позволяли ненадолго отрешиться от дня сегодняшнего.
Затем Пуилейн обедал, так же умеренно, как и завтракал, непременно выпивая за трапезой третью бутыль, выбранную на этот раз по усыпляющим свойствам вина. Подремав после обеда, он снова купался в холодном ручье. Уже ближе к вечеру Пуилейн торжественно откупоривал четвертую бутыль, пробуждавшую его поэтический дух. Он торопливо записывал родившиеся стихи, не останавливаясь и не перечитывая, пока порыв вдохновения не угасал. Тогда он снова принимался за книги или же произносил несложное заклинание, наполнявшее музыкой зал, что выходил окнами к морю. Наступало время ужина, более основательного, нежели обед или завтрак, и Пуилейн позволял себе насладиться пятой бутылью с самым изысканным вином, к выбору которого он подходил с особой тщательностью. После чего, в надежде, что на этот раз умирающее солнце наконец-то погаснет и избавит его от неотвязных мучительных дум, он забывался сном, не приносящим облегчения и лишенным сновидений.
Так повторялось все три дня после беседы с Джимбитером Солиптаном, пока однажды у ворот усадьбы не появились три чужака, о которых предупреждал Пуилейна его друг.
Они выбрали для посещения время второй бутыли, когда Пуилейн только взял с полки томик своих стихов. Он не любил живую прислугу и содержал для работы по дому нескольких бестелесных духов и призраков, один из которых и сообщил хозяину о неожиданном визите.
Пуилейн равнодушно взглянул на висевшее в воздухе прозрачное, почти невидимое существо, которое словно пыталось разделить с ним его страдание.
— Пусть войдут. Передай, что я приму их через полчаса.
Не в его обычае было принимать посетителей по утрам. Даже призрак удивился подобному отступлению от правил.
— Господин, если мне будет позволено высказать свое мнение…
— Не будет. Я сказал, что приму их через полчаса.
До прихода гостей Пуилейн успел переодеться в тонкую тунику светлого тона, лиловую рубашку, кружевные брюки того же цвета поверх нижних темно-красных и ослепительно белый камзол. Он уже выбрал для себя охлажденное игристое вино из бухты Санреале, имеющее металлически-серый оттенок, а теперь поставил рядом и вторую бутыль.
Призрак-слуга вернулся ровно через полчаса в сопровождении таинственных гостей. Как и предупреждал Джимбитер Солептан, все они выглядели неотесанными простолюдинами.
— Мое имя Кештрел Тсайе, — объявил самый низкорослый из троицы.
Вероятно, он был у них за старшего: широкоплечий мужчина, облаченный в пушистую шубу из меха неизвестного животного и шапку из другого, более гладкого меха, украшенную золотой каймой. Широкая густая борода почти полностью закрывала его грубое некрасивое лицо, словно еще одна звериная шкура.
— Это Унтан Виорн. — Старший кивнул в сторону высокого спутника в желтой блузе, безвкусно ярких красных сапогах и нелепом головном уборе с кисточками, пятнистом, словно шкура леопарда. — А это Малион Гейнтраст. — Он посмотрел на третьего гостя, бледнокожего и скромно одетого, с безразличным выражением лица и холодными внимательными глазами. — Мы все — большие поклонники вашего таланта и специально прибыли сюда от далеких гор Мауренрона, чтобы выразить вам свое восхищение.
— Трудно найти подходящие слова, чтобы описать восторг, который я испытываю, стоя рядом с самим Пуилейном из Гиуза, — добавил долговязый Унтан Виорн преувеличенно мягким, бархатистым голосом, немного напоминающим змеиное шипение.
— Мне кажется, что вы достаточно легко находите слова, — заметил Пуилейн. — Но возможно, это просто фигура речи. Вы не откажетесь выпить со мной? В утренние часы я обычно выбираю что-нибудь незамысловатое, наподобие вина из Санреале.
Он указал рукой на пару округлых серых бутылей. Однако Кештрел Тсайе вытащил из-под шубы два зеленых сосуда сферической формы и также поставил их на стол.
— Не сомневаюсь, что ваш выбор превосходен, мастер. Но мы наслышаны о вашем пристрастии к виноградному вину и принесли вам в подарок эти бутыли с настоящим старинным вином, знаменитой голубой амброзией Мауренрона. Возможно, здесь о ней и не слышали, но я уверен, что эта новинка вам понравится.
Пуилейн и в самом деле никогда прежде не пробовал амброзию Мауренрона, но сразу определил, что это грубый и простой напиток, годный лишь для того, чтобы растирать им усталые ноги. Однако он сохранил приветливое выражение лица, внимательно разглядывая оплетенные бутыли, поднося их к свету и взвешивая на руке.
— Добрая слава о вашем вине еще не достигла наших краев, — дипломатично ответил он. — Но я предлагаю попробовать его позже, а перед обедом, как вы уже слышали, я предпочитаю легкое вино, которое, возможно, придется по вкусу и вам.
Пуилейн вопросительно взглянул на гостей. Они никак не выразили несогласия, и он произнес заклинание, открывающее бутыли санреале, и наполнил бокалы.
Вместо тоста Унтан Виорн процитировал одно из самых известных стихотворений Пуилейна:
Кто в этом мире я? Лишь крошечная лодка,
Что проплывает на закате к морю,
Не оставляя на воде следа.
Он читал с отвратительной интонацией и неправильным ритмом, но, по крайней мере, не перепутал слова, и Пуилейн пришел к выводу, что гость все же хотел сделать ему приятное. Потягивая вино, он с интересом рассматривал странную троицу. Они походили на отъявленных бандитов, но, возможно, их грубые манеры были обычными для жителей Мауренрона, куда он так ни разу и не добрался за время своих дальних путешествий. Судя по всему, в своей северной стране они занимали высокое положение: были герцогами, или принцами, или, на худой конец, министрами. Пуилейн с едва теплящимся интересом размышлял над тем, чего эти люди хотят от него. Не проделали же они столь долгий путь лишь для того, чтобы почитать ему его собственные стихи?
Джимбитер был уверен, что они явились сюда с недобрыми намерениями. И вполне могло оказаться, что этот проницательный знаток человеческой души не ошибся в своих выводах. Однако бокал вина на время умерил беспокойство Пуилейна. Теперь гости казались ему лишь новой забавной головоломкой. Он решил подождать, что произойдет дальше.
— Надеюсь, ваше путешествие было не слишком трудным? — вежливо поинтересовался он.
— Мы немного знакомы с магией, и прихватили с собой несколько полезных заклинаний, которые и вывели нас к цели, — объяснил Унтан Виорн. — Только переход через Келпусар оказался по-настоящему трудным. В том месте, где его пересекают горы Одиннадцати Сомнений.
— О, я хаживал через те края, — оживился Пуилейн. Это было удивительное нагромождение неотличимых друг от друга по виду скал, и все дороги там казались одинаковыми, хотя лишь единственная из них вела в нужном направлении, а остальные сулили путникам множество неприятностей. — Но вы, очевидно, отыскали верное направление, а также с неменьшей ловкостью одолели Ворота Призраков и миновали смертельно опасные Столбы Ян Сфоу.