В порядке бреда Даниэль даже предложил версию, что к ним на Землю, проломив старый барьер, вторгся чародей из другого мира. Например, из Ангъя или Виттре. Там сильных магов много. И, осознав, что он натворил, попробовал возместить ущерб, сплетя новую «охрану». Версия как версия, не хуже любой другой, но куда же этот иномирный маг потом делся? Ведь охранительное плетение замкнуто изнутри. Менее доверчивый Савел, также в порядке бреда, предположил, что искомый маг мог просто сбежать из своего родного мира (возможно, что-то натворив), а чтобы его не нашли, отгородил новое прибежище барьером. Но где он тогда? Ведь должен был остаться здесь.
Все эти обсуждения, нередко горячие, все-таки оканчивались безрезультатно. Барьер оставался загадкой, поиск ключа к которой отодвигался на будущее. Стражам хватало других проблем.
А вот теперь – не отодвинешь и не отстранишься. Слишком многое зависит.
Глава 9
И не сдавайся
Темнота. Глухая черная полночь.
Лина всегда любила ночь – ночью меньше изматывающих тренировок, ночью можно расслабиться хоть ненадолго… отдохнуть.
И если сон не наваливается неодолимой каменной глыбой, то можно сесть на подоконник и посмотреть на звезды, такие далекие, такие прохладные. Если посмотреть на них сквозь ресницы, то кажется, что они движутся. Кружатся в неспешном хороводе, касаются друг друга, танцуют, им не одиноко.
Она любила ночь.
Но сейчас темнота не была другом.
Что-то… что-то было не так. Здесь нет звезд. Нет покоя. Это черное небо… лживое.
Х-холодно-о.
По крови плавают ледяные кристаллики… на коже нарастают льдинки. Нет, целые льдины… айсберги. Дыхание серебряными снежинками осыпается обратно, в остывающие губы… холодно! Очень, очень холодно. Где я? Что со мной…
Чернота, глухая чернота и холод. Они затягивают.
В не-жизнь. В лед.
– Лина, открой глаза!
– Лина!
Они кого-то зовут, эти настойчивые безликие голоса, и им отзывается что-то в груди… внутри нее самой, что-то маленькое, перепуганное, и они мешают… мешают.
Не надо тепла. Я уже не хочу. Темнота… спокойнее. Не хочу, отпустите!
А голоса не умолкают. Они толкутся, переплетаются, наливаются злостью.
– Что творится?
– Черт возьми, чем вы ее?
– Это обычный «ледяной лепесток», парализующее вещество с примесью… Я не понимаю!
– Чем?! Вы с ума сошли! Ей нельзя!
– Но, Хранительница, Лиз сказала…
– К дьяволу Лиз! И вас тоже! Мария, сюда, быстро!
А внутри уже нет холода, там пляшет погибельный жар, огненный вихрь. Волосы ожившим полымем обжигают голову, губы горят… и хочется поднять руку, чтобы посмотреть на пляшущие по коже языки пламени.
Но глаз не открыть, никак не открыть, там только огонь. И он все выше.
– Ну?
– Не получается, Хранительница. Простите.
– Пустите, я сама!
– Но.
– К дьяволу!
И пламя застилает все.
Оно поднимается кипящим огненным валом, надвигается гудящей стеной, зависает над головой. Она зачарованно смотрит, как из ало-оранжево-багровой волны выстреливают золотистые языки – почти игривые.
Но почему-то пламя не жжет. Золотистые огонечки словно расслабляют что-то внутри, какой-то больной, туго затянутый узел, и это что-то, перепуганно застывшее, словно… расцветает. О, это такой же золотисто-оранжевый огонек – такой красивый. Он растет и растет, он наливается силой, оплетает сияющими золотистыми нитями. Он словно расцветает, обращаясь в птицу, обнимающую ее птицу.
С зелеными глазами.
Никогда раньше…
Лёш?
В доме было тихо. После ливня вопросов и урагана предположений (Лёш молчал как статуя), а главное, после неосторожного высказывания расстроенной Марго о том, что игры с фениксом до добра не доведут, Александр волевым решением отправил всех спать и, пошептавшись о чем-то со старшим сыном, увел с собой Людмилу.
Покосившись на застывшего Лёша, разновозрастная компания магов и ведьм все-таки разошлась по комнатам.
– Лёш, ты идешь?
– А? А… да.
Лёш продолжал хранить молчание и в комнате. Молча стащил куртку, отрицательно покачал головой на предложение поговорить и лег лицом вниз, больше не отзываясь ни на один вопрос. Уткнулся лицом в сгиб локтя и не откликается.
Что ж, ясно. Умный поймет, понимающий не потревожит рану, когда она еще свежа. Кто сказал? Кто-то из древних.
Вадим довольно быстро замолк, вызвал Иринку, но та не отвечала – наверное, опять сняла сережку, бережливая. Сколько раз говорил, сережка вороженная, ее не возьмет ни вода, ни даже кислота, и снимать ее не надо, ему спокойней будет. Упрямая Иринка подарок берегла и снимала перед тренировками и при купании. Иринка-Иринка, снежинка моя…
Вадим отстучал Иринке, чтоб не ждала сегодня, выключил компьютер, погасил свет и зашуршал пледом и простыней.
Когда с его постели донеслось ровное дыхание, Лёш шевельнулся.
Совершенно бесшумно приподнялась с подушки голова, чуть прищуренные глаза быстро оглядели комнату, задержавшись взглядом на Вадиме. Тот, совершенно очевидно, спал – даже вроде как посапывал. Связка тоже ничего определенного не доносила: судя по ровному фону и настроению, от Дима шло спокойствие – и все.
Лёш беззвучно соскользнул с постели, снова оглянулся на брата… молча кивнул своим мыслям и придвинул к себе кроссовки.
– Далеко собрался? – послышался прохладный голос.
Та-ак. Вадим проснулся.
Вадим был от души благодарен судьбе, что родился старшим сыном. Серьезно. Еще в самый первый момент, когда ему, маленькому, поднесли нового братика – познакомиться, Вадим осторожно тронул его щечку, удивляясь тому, какие у нового мальчика крошечные пальчики.
И тут братик открыл глазки – сонные. И самое интересное, не выпустил пузырика. Так Дим про себя называл защитный экран, который обязательно выскакивал, если к нему приближался кто-то незнакомый и опасный. А маленький ничего не сделал. Только смотрел, и глаза у него были совсем непонятливые.
И Вадиму не захотелось его отпускать. Он вдруг почувствовал, насколько он сильнее этой беззащитной крохи. А значит, должен его защищать и заботиться. Конечно, двухлетний малыш таких слов еще не знал, но папа и мама скоро убедились, насколько серьезно настроен их старший ребенок. Братцев невозможно было разлучить. Вадим желал видеть рядом младшего братика и на прогулке, и в комнате, с интересом наблюдал, как того купают и кормят. Ему даже пришлось объяснять, что таким малышам, как Лёш, еще нельзя ни шоколадку, ни орешки, – Дим желал поделиться вкусненьким.
Взрослые такое поведение одобряли, хотя часто шепотом чему-то удивлялись. «Тетя Лита» даже приводила какую-то другую тетю советоваться, но та захотела о них куда-то написать, а папе и маме это не понравилось, и больше та тетя не приходила.
Время шло. Вадим и Лёш подрастали, в доме звучало все больше детских голосов (дом был «свой», в соседях у ребят жили сплошь молодые чародеи, и потомством решили обзавестись как-то все разом), и братья часто сидели с малышней. Няни из них были что надо – кто еще удержит в узде малолетних магов и ведьмочек, как не более сильный маг?
Вадим любил меньших братиков-сестренок-малышат – и родных, и двоюродных, и соседских. Ему нравилась веселая, шумная, капризная, ясноглазая малышня, постоянно виснущая у него на руках, он с удовольствием обо всех заботился, но младший брат… он был особенный. И не потому что первый. Просто потому, что он такой.
Лёш.
Вадим чуть с ума не сошел дважды: когда Лёшка погиб, а потом – когда он оказался живой. Мама даже психолога нанимала.
И в школе они очень часто были вместе, несмотря на кучу друзей-сокурсников, так и норовящих растащить их в разные стороны. И влетало им тоже вместе за разные проказы, на которые братцы были большие охотники. И никакая ответственность и серьезность им не мешала.
Когда стало ясно, что невозможно отговорить младшего от сумасбродной идеи разделить наказание и поохотиться на нарушителей Соглашения, Дим угробил кучу времени на личные тренировки. И на свои – он должен был точно знать, что защитит брата в любом случае, и на другие. Взялся за такое опасное дело, как охота, так надо обеспечить максимальную безопасность. Вот.
Мама качала головой и улыбалась, глядя на такое рвение, Марго ставила их с Лёшкой в пример своим близняшкам, отец одобрял.
История с загадочной Лёшкиной невестой Вадиму не понравилась с самого начала. Нет, он радовался, что у брата наконец появился кто-то кроме гитары и многочисленных зелий – у самого-то Дима давно была девушка. И они даже подумывали пожить вместе когда-нибудь. А пока их все устраивало и так.
Но вот сама «невеста».
Что-то странное, затаенное, непонятное было в этой внезапно возникшей незнакомке, что-то неестественное – точно она айсберг, прячущий под водой свою большую часть, словно смертоносный сокол вдруг решил притвориться лебедем и присел на воду, сложив усталые крылья.
Дим на всякий случай проверил ее на зло – ничего. В клубе она действительно танцевала, и хорошо – у темпераментного менеджера Рамаза при одном воспоминании глаза разгорелись. И вообще все вроде было спокойно.
Жаль, что он не знал про фениксов полную информацию. И почему это племя так засекречено?
И вот, пожалуйста.
Контракт.
Проклятье. У какой сволочи язык повернулся?! Кому так хотелось убить Лёшку? Тем более так: сначала привязав парня к себе, заставив полюбить. Руками любимой девушки, так, что ли? Младшего это буквально подкосило. Отец попросил приглядеть за ним, но Вадим и сам прекрасно знал, что Лёш недолго усидит дома.
И вот, как по заказу.
– Далеко собрался?
Стоит. Смотрит. Вот глазищи. Неудивительно, что девушка-феникс про контракт забыла. С таким забудешь.
– Дим, я должен пойти к ней.
Так и знал.
– Здорово. Зачем?
Младший закусил губу. Из-под челки снова полыхнуло – тревогой и мольбой.
– Ей плохо.
Глава 10
Не бойся, я с тобой
– Катерина. Глафира. Мария. Стефания.
– Я не буду в этом участвовать. – Светловолосая феникс решительно качнула головой.
– Что?
– Я, если помните, временная родственница предполагаемой преступницы. А родственницы, если я правильно помню, не имеют права высказываться ни за, ни против. Точнее, их голос не засчитывается при решении. Верно, Лизетта?
Глава клана с непроницаемым видом встретила и ненавистное произношение своего имени на прежний лад, и напоминание о законе. Хотя льда в голосе поприбавилось. Кажется, он уже в горле похрустывает.
– Мы можем расторгнуть договор немедленно. Здесь присутствует Хранительница, и ты вправе испросить другую наставницу для своей дочери.
– Благодарю. – В спокойном тоне Стефании вдруг ясно прозвучала нотка насмешливого вызова. – Но я не собираюсь менять наставницу. Диана мне этого не простит.
В группе фениксов послышался смешок, неясно, правда, чей – головы Лина повернуть не могла, а по голосу опознавать – безнадега.
– Ты слишком потакаешь своей дочери! При таком отсутствии дисциплины из нее не вырастет достойного члена клана!
От такого тона матери… то есть не матери уже, а главы клана… в прежние времена Лина прекращала спорить и бросалась исполнять приказания, но тут коса нашла на камень. Светловолосая отступать не собиралась.
– Разумеется, Приближенная, я, безусловно, ценю ваши советы в отношении воспитания детей, – острый взгляд на подсудимую, и уже явная насмешка в голосе, – но в данном случае позвольте мне решать самой.
Взгляды скрестились. Обжигающий лед в голубых глазах Лиз и ироничное спокойствие в серых очах Стефании.
«Ты пожалеешь!»
«Уверена?»
«Не тебе оспаривать мою власть!»
«Не тебе давать мне советы в воспитании детей».
«Мерзавка!»
«Стерва!»
И ненавидящий взгляд Лиз – на нее, Лину. Не только в нарушении контракта виновна дочь – в нарушении личного приказа главы клана. В подрыве ее авторитета. Ясно, кто на суде будет самым ярым обвинителем. Стоило тащить из-за этого с того света? Хотя тащила-то не она – бабушка. А мать… неужели она правда не знала, как подействует ее «ледяной лепесток»? Или ей было бы удобнее, если бы провинившаяся дочь умерла до суда, от ошибки, при задержании? Тогда не было бы этого спора, урона авторитету. Мама, мама…
Пусть.
Я не жалею.
Почти. Если бы я только убрала это чертово тело подальше, если бы обследовала на чары, у меня было бы еще хоть несколько дней рядом с Лёшем. Хотя таким чарам меня не учили. Да и Лёш… Если б он знал, если б он догадывался обо всем этом… наверное, он бы и сюда явился. С него бы сталось, он же чокнутый. Хорошая из нас пара, а? Чокнутый Страж и ненормальная ведьма.
Нет уж, пусть он лучше злится на меня. Пусть не вспоминает… пусть живет.
Пусть только живет.
А перекличка катится дальше:
– Ольга? Ника? Елена? И наше новое пополнение – Марианна. Мы собрались здесь, чтобы судить преступившую закон и приказ.
Слушатели встретили эту новость без особых эмоций. Что их созвали не просто так, было ясно – непонятливых среди фениксов не водилось. Да и антураж их встречал соответствующий – феникс Лина, отгороженная темным Пламенем и в оковах из шипастого красного дерева. Такие хрупкие на вид, они удерживали феникса получше, чем людей – наручники. Сломать их может даже ребенок – но специальные, слабо закрепленные и заостренные шипы вопьются в кожу, проникнут в кровь, медленно, постепенно убивая.
Так что представление о том, на что именно их позвали, фениксы получили сразу. Правда, Лина в качестве подсудимой вызвала у ведьм некоторый шок… но всем членам клана с детства прививается сдержанность.
– И чем именно провинилась твоя дочь?
– Она нарушила контракт. И убила заказчика.
Фениксы встретили новость по-разному:
– Лина?
– Ничего себе…
– Как интересно проявляется семейное воспитание, Лизетта, а?
– Довели девчонку.
Голос Лиз перекрыл гомон:
– И я требую для нее наказания! Ледяной купели.
Пол уплыл из-под ног. И показалось, что нечем стало дышать – так резко ударили эти слова. Мама, мама…
Фениксы притихли.
– Глава клана, не слишком ли?
– По кодексу за нарушение контракта и убийство клиента, за нарушение приказа и ложь главе клана, за подрыв репутации клана…
– Лизетта! – Анна вдруг оказалась рядом с внучкой, черные глаза горели, – Лизетта, достаточно! Прекрати!
– Хранительница!
– Не смей, слышишь?! Не смей!
И тут послышался самый неожиданный в пещере фениксов звук – мужской голос. И звон стекла. И слепящая вспышка, и грохот. И огненная волна, отбросившая Лиз назад.
– Лина… Лина!
И совершенно невозможное зрелище – лицо Лёша, близко, рядом. Я сошла с ума.
– Лина, ты цела? Очнись. Вадим, держи барьер!
И горячие руки Лёша на ее запястьях – у оков.
– Осторожно.
Зеленые глаза озаряются радостью:
– Заговорила, хвала Свету. Что это?
Голос прерывается и сбивается, но основное Лёш понимает. И ломать наручники не пытается – они просто исчезают во вспышке голубовато-белых огоньков, и тогда остается только сползти по стене – потому что ноги не держат. А сердце бьется глухо и больно.
Фениксы в пещере разделились – кто-то бился о голубоватую искристую пелену, отгородившую фигуру беловолосого ведьмака и уголок пещеры за его спиной, кто-то с интересом косился на Лиз, на которой сгорела куртка и сквозь прожженные дыры в рубашке светили ранее скрытые подробности – это что, татуировка в виде сердечка? У Лиз? Конец света.
А Хранительница Анна не отрываясь смотрит на Лёша.
«Ты, – беззвучно шевелятся ее губы. – Ты. Как?!»
– Цела? – не оборачиваясь, спрашивает Вадим. Раскрытые ладони недвусмысленно вытянуты в сторону фениксов.
– Да. – Лёш растворяет последние оковы, на щиколотках. – Да, все.