И так уж случилось, что эти два взвода диверсантов вышли к деревне, где занимали оборону ополченцы и две самоходки ЗИС-30.
Увидев небольшую колонну бойцов, командир ополчения обрадовался: все-таки кадровые бойцы, поддержат и помогут добровольцам, по своей сути – людям сугубо гражданским.
Ни комбат ополченцев, ни комбат пушкарей документов у подошедших не спросили. Да и проверив, они бы не заподозрили ничего, поскольку сфабрикованы те были качественно. Единственное, что могло их насторожить, – это скрепки на документах, у немецких подделок они были выполнены из «нержавейки». Но таких тонкостей комбаты не знали.
Командир диверсантов, одетый в форму лейтенанта, обошел позиции. Опытным взглядом он тут же определил, что окопы неполного профиля, а пулеметов нет вовсе. Немец удивился про себя – неужели эти гражданские всерьез надеются хотя бы на час задержать продвижение доблестной немецкой армии?
Вид самоходок лейтенанта насмешил. Он видел немецкие самоходки – приземистые, с бронированными рубками, защищающими экипаж. И этим русские хотят бить немецкие танки? Суррогат какой-то! Однако он и грузовик со снарядными ящиками, замаскированный ветками, увидел.
Как только поблизости не оказалось русских, он сказал командиру подрывников:
– Надеюсь, сержант, ты видел, где у них грузовик с боеприпасами. Твоя задача – уничтожить его. Немного времени у тебя есть. Наши скоро начнут атаку, в суматохе и подберешься. Впрочем, не мне тебя учить.
– Так точно, товарищ лейтенант!
Все разговоры диверсанты вели только на русском языке. Русские подозрительны, и если случайно услышат немецкую речь, у диверсантов будут проблемы.
Командир диверсантов решил при первом же удобном случае расстрелять ополченцев и артиллеристов. Русских было больше, но у немцев автоматы, эффективные в ближнем бою, а главное – подготовка солидная, каждый диверсант даже без автомата одним ножом убьет не одного русского.
Немцы заняли две пустующие избы.
Ни ополченцы, ни пушкари не подозревали, какая над ними нависла угроза. Они полагали, что враг еще далеко, а он оказался рядом, хуже того – за спинами, и выжидал удобный момент.
Виктор в свое время много читал, да и фильмы видел о работе НКВД. Поскольку к этим органам он питал нелюбовь, за вновь прибывшими бойцами приглядывал. Если они воевать пришли, поддержать ополчение, то почему не роют окопы или траншею, а отсиживаются в избах? Ведь при танковой атаке избы обстреляют в первую очередь. Похоже, воевать они не собираются. Но тогда резонный вопрос – зачем они здесь? Предположим, заподозрили кого-то в измене. Так явились бы 2–3 человека, забрали предателя и убрались бы с ним в тыл.
О своих пока еще неясных подозрениях Виктор переговорил наедине с комбатом. Тот сначала отмахнуться хотел, а потом задумался. И правда, зачем здесь люди из НКВД? Заградотряду тут не место. У каждого воинского подразделения есть свои задачи: связисты тянут связь, пехотинцы держат оборону в траншеях, артиллеристы стреляют из пушек – а эти? Комбат припомнил презрительный взгляд пришлого лейтенанта, когда тот смотрел на самоходку. Понятно – неказиста. Но было во взгляде еще какое-то скрытое превосходство – словами это не объяснить.
– Ты кому-нибудь о своих подозрениях говорил?
– Никак нет.
– И впредь молчи. А пока боев нет, последи за ними – только не очень наглядно… Да ты парень смышленый, сообразишь.
Виктор ушел, а комбат размышлять стал. Раньше он не задавался вопросом, зачем здесь два взвода НКВД. У каждого военного свой приказ, и знать его другим не положено. Но кто они? Беглые лагерники? Однако этот вариант он сразу отмел – где им взять столько обмундирования и оружия? О существовании же разведывательно-диверсионного полка «Бранденбург-800» комбат не подозревал.
Виктор же стал приглядывать за чужими бойцами – что делают, как себя ведут. О том, что перед ним не наши, не советские, он не то что не думал – в страшном сне предположить не мог. Полагал, что пришлые какое-то особое задание имеют, но в чем оно? Провокацию массовую ополченцам учинить и тут же арестовать, слепить дело? На большее его фантазии не хватало. Хотя – бред.
Он заметил, что вновь прибывшие держатся кучно, разговоров ни с кем не ведут. Тоже объяснимо, в своем взводе все знакомы.
Один из прибывших бойцов бросил окурок, Виктор проходил мимо, случайно посмотрел. А окурок-то от сигареты! Виктор застыл на месте, а боец ушел спокойно.
Наши солдаты если и курили, то крутили самокрутки. Когда боев не было, старшина батареи раздавал курящим табак в пачках – особенно ценилась моршанская махорка. Командиры получали папиросы – «Беломор», «Звездочка», еще какие-то. Но сигарет ни у командиров, ни тем более у бойцов Виктор не видел.
Выждав, пока боец доберется до деревни, он подошел к кустам. Окурочек-то – вот он… Подобрал, не погнушался. Едва видимая надпись – обгорелая, боец выкурил сигарету почти до конца. Виктор понюхал окурок: запах был не наш, какой-то химический, и он еще больше укрепился в своих подозрениях.
По лесу прошел стороной и сразу направился к комбату. Про окурок доложил, предъявил даже.
– Что ты к ним прицепился? Ну не любишь ты НКВД – так кто их любит? А сигареты трофейные…
– Чтобы трофеям откуда-нибудь взяться, надо в окопах сидеть. А сами-то вы, товарищ старший лейтенант, давно в окопах бойцов НКВД видели?
– Только в заградотрядах, один раз. Задал ты мне задачу, Стрелков. И с нашими связи нет, иначе я бы сейчас выяснил.
Комбат явно не хотел брать на себя ответственность за дальнейшее нежелательное развитие событий.
– Свободен, Стрелков!
– Есть.
Виктор вернулся к орудию. Но на душе у него было неспокойно, скребло как-то. Он проверил снаряды в ящиках – одни бронебойные и ящик осколочно-фугасных. Не поленился, сходил к грузовику и принес ящик с картечными выстрелами. Зачем – и сам объяснить не мог.
Близился вечер. Бойцы батареи перекусили сухим пайком – сухарями и консервами.
Командир орудия распределил, кто в карауле стоять будет – смена Виктора выпала с двенадцати ночи.
Спалось ему плохо.
В полночь его разбудил заряжающий:
– Освободи теплое местечко, тебе в караул.
Виктор поднялся с лежанки.
У орудия было прохладно. Он проверил личное оружие – наган.
Постепенно глаза привыкли к темноте. Показалось ему или нет, но вроде тени мелькали около изб, где расположились пришлые бойцы.
Виктор забрался на тягач и принялся крутить штурвал горизонтальной наводки. Черт, не хватает сектора обстрела! Да и понадобится ли ему стрелять?
Стрельба вспыхнула неожиданно. В стороне, где была траншея и находились окопы ополченцев, сразу забили десятки автоматов. Треск выстрелов просто оглушал, были видны десятки вспышек на стволах.
– Суки! Да это же пришлые! – дошло сразу.
Виктор загнал в казенник снаряд с картечью и припал к прицелу. Темно, в оптику видны только вспышки – по ним и выстрелил. Если он ошибался, и бойцы НКВД настоящие, его расстреляют. Но он уже не останавливался. Снаряд в ствол, доворот пушки по огонькам – выстрел!
Он успел выстрелить четыре раза, израсходовав ящик картечных снарядов, когда рядом возник командир орудия:
– Ты что вытворяешь? Куда стреляешь? Немцы?
– Немцы… Волки в овечьей шкуре!
Автоматная стрельба стихла, слышались только отдаленные выстрелы. Кто, в кого? Не понять.
Прибежал комбат.
– Что случилось?
– К ополченцам автоматчики подобрались, я стрелял картечью.
– Ой!.. – дальше следовали сплошные непечатные выражения.
Комбат схватился за голову. За неправильные действия подчиненных всегда отвечал командир, и комбат уже сейчас чувствовал себя подсудимым. И штрафбат – это самое легкое, на что он мог рассчитывать.
Он стащил Виктора с тягача за ногу.
– Ну смотри! Если по своим стрелял, своей рукой шлепну, без трибунала обойдусь!
Внезапно раздался топот ног, и к пушкарям подбежал запыхавшийся политрук ополченцев:
– Кто стрелял?
Комбат с мрачным лицом показал на Виктора.
Политрук схватил руку Виктора и стал трясти ее:
– Выручил! Автоматчики к нам прорвались! Тихо подошли, с тыла. И сразу – из всех стволов!
Комбат понять не мог – откуда автоматчики? Но потом вспомнил об автоматах бойцов НКВД – только у них были ППД.
– Где они?
– Кто в живых остались – разбежались. Преследовать я запретил.
– Ваш комбат где?
– Наповал. У его окопа стрельба началась.
– Вы все – за мной! И ты, политрук, тоже. Оружие наготове держать.
Комбат направился к избам, где должны были располагаться бойцы НКВД, но избы были пусты. Решили ждать до рассвета, чтобы определиться со своими потерями и рассмотреть, кто напал. Никто уже не спал, все были возбуждены, да и – чего скрывать – боялись нового нападения.
Потери у ополченцев были велики. Блиндажей построить они не успели, а в отрытых окопах и траншеях от автоматного огня погибли многие. Но и трупов в форме бойцов НКВД было много, три десятка. Получалось, что часть автоматчиков ушла.
Политрук стал обыскивать карманы погибших. У всех красноармейские книжки – не подкопаешься. А только на шее на цепочке жетоны, как у немцев. И тут только поняли, что не бойцы НКВД это были, а диверсанты немецкие. И все равно политруку и комбату начальство в вину может поставить политическую близорукость и отсутствие бдительности – не рассмотрели врага.
Комбат с политруком отошли в сторону и стали решать, как оправдываться будут за потери. Потом приказали собрать автоматы и патроны у убитых диверсантов – при отражении атаки они очень даже могут пригодиться.
И в этот момент раздался сильный взрыв, хотя не было ни артналета, ни бомбежки – это взорвался заминированный немцами грузовик с боеприпасами батареи. Полуторку разнесло в клочья, и благо, никто не пострадал, поскольку грузовичок с опасным грузом поставили поодаль, в ложбинке. Немцы поставили магнитную мину, имевшую взрыватель с замедлителем – у наших таких мин в обиходе не было. В незначительном количестве они появились у главного диверсанта СССР И.Г. Старинова – с химическим замедлением, а также радиоуправляемые фугасы, которыми был взорван в Харькове немецкий штаб. Но в армейских частях о таких новинках не слышали, и грузовик после боя с диверсантами не осмотрели.
Плохо было то, что батарея лишилась части снарядов и грузовика для их подвоза. Еще часть снарядов – осколочно-фугасных и бронебойных – хранилась в нише недалеко от пушек.
Бегство диверсантов имело последствия. Вернувшись к основной группе у перекрестка дорог, они связались по рации с передовыми частями вермахта и доложили координаты батареи и ополчения.
Около десяти часов утра издалека ударили немецкие гаубицы. Послышался нарастающий вой падающих снарядов, потом разрывы – кучно, сразу четыре рядком.
Стреляла одна батарея. Расчеты гаубицы работали слаженно, разрывы звучали каждые десять-двенадцать секунд.
У некоторых ополченцев сдали нервы: они заметались по траншее, выскочили на поверхность и были убиты. Страшно, кажется – после очередного взрыва обрушится стенка траншеи или окопа и тебя заживо погребет под массой земли. Но надо было пересилить себя, ведь только земля укроет от осколков.
Артналет продолжался минут десять, но разрушений он натворил много. Избы в деревне были разрушены все, в рядах ополченцев появились убитые и раненые. Один тягач «Комсомолец», получив повреждение двигателя и ходовой части, потерял способность передвигаться. Но пушка его была цела и сохранила способность стрелять, превратившись в неподвижную огневую точку.
Как обычно после налета, немцы начали атаку. Первыми заметили танки ополченцы и забили тревогу.
– Танки! – пронеслось над траншеями.
Теперь ополченцами командовал политрук.
Расчеты заняли боевые посты у орудий. Немцы, полагая, что пушки подавлены артогнем, шли широкой полосой. За ними в бронетранспортерах ехали пехотинцы.
Виктор поймал в прицеле T-III. Все наступающие танки были этой модели, и ЗИС-30 справлялась с ними легко.
Командир батареи приказа на то, чтобы открыть огонь, не отдавал, желая подпустить танки ближе, и Виктор в душе возмущался. Из пушки можно было поразить T-III с дистанции прямого выстрела, метров с восьмисот. Но танки были уже в полукилометре, и в прицеле хорошо были различимы кресты и запасные траки на лобовой броне.
– Огонь! – прозвучала долгожданная команда.
Виктор выстрелил в лоб корпуса и увидел попадание. Танк встал и задымился. Из его люков начали выбираться танкисты, но они не его цель.
Рядом горел еще один танк, подбитый второй самоходкой.
Но и противотанкисты обнаружили себя. В прицел Виктор видел, как T-III, остановившись, поворачивает башню, наводя орудие. Немцы стреляли с коротких остановок – так точнее.
– Готово! – закричал заряжающий, клацая затвором.
Виктор сразу выстрелил, целясь в башню. Счет шел на секунды – кто кого, и Виктор успел первым. Башню сорвало с корпуса мощным взрывом, из погона корпуса вверх взмыло пламя, видимо – снаряд попал в боезапас.
Один из танков выстрелил бронебойным снарядом и угодил в гусеницу и каток тягача. Самоходку сильно тряхнуло – удар снаряда был достаточно мощным. Тягач лишился хода, но орудие и расчет были целы, и пушка продолжила вести огонь.
Виктор обнаружил танк, стрелявший по пушке. После выстрела с остановки он вновь двинулся вперед и держал направление именно на самоходку. Ну да, не хотел подставлять борт, полагая, что лоб корпуса или башню пушки не пробить. Немцы не сталкивались с применением новых 57-миллиметровых пушек и считали, что русские ведут огонь из 45-миллиметровой пушки.
Виктор сильно разочаровал немецких танкистов. Он подвел марку прицела под нижний срез башни и выстрелил. Ничего не произошло, танк продолжал движение.
А заряжающий уже вбросил в казенник новый снаряд.
Виктор решил выстрелить еще раз – уже в лоб корпуса, но в этот момент танк задымил и встал. Ни один танкист из горящей машины не выбрался.
И вдруг командир орудия закричал:
– Влево доверни двадцать, влево! Мать твою, танк прет!
За поединком Виктор перестал следить за полем боя, и один из танков подошел совсем близко, дистанция была метров двести. Он почти непрерывно вел огонь из пулемета. Фонтанчики от пуль взбивали пыль на бруствере траншеи ополченцев и тянулись к пушке.
Танк на ходу раскачивало, и пулеметчик не мог точно прицелиться, хотя он явно целил по пушке.
Виктор стал быстро крутить штурвал горизонтальной наводки. Вот уже в прицеле виден крест на броне.
Танк и пушка выстрелили одновременно. T-III стрелял осколочно-фугасным снарядом и угодил в кабину тягача. Легкая, противопульная броня в 10 мм не выдержала попадания снаряда – ее разворотило.
Близкий взрыв оглушил, сбросил Виктора с сиденья наводчика на землю. Но железные части тягача и пушки приняли удар осколков на себя, и Виктор уцелел. Он не был ранен, но в ушах звенело, и он ничего не слышал.
Поднявшись на четвереньки, Виктор повернул голову. Танк, стрелявший в них, горел.
Сделав над собой усилие, Виктор поднялся и увидел – рядом с тягачом лежали тела расчета. Из всех номеров уцелел только он один.
Повернувшись всем корпусом, он увидел еще и то, что вторая самоходка была разбита. Батарея прекратила свое существование.
Он окинул взглядом поле боя. К траншеям ополчения прорвался один-единственный танк, и сейчас он утюжил окопы, давя бойцов. Вот из одного окопа вскинулась рука, и на моторное отделение танка упала, разбившись, бутылка с зажигательной смесью. Вспыхнул огонь.
Сначала танкисты не почувствовали пожара, но потом, во время разворота, двигатель заглох. Виктор этого не услышал, он увидел – гусеницы не вращаются, а из моторного отсека уже валит черный дым. Танк, многотонная железяка, в которой и гореть вроде бы нечему, сгорает за несколько минут. Немного промедли экипаж – и он сгорит вместе с машиной.