Разумеется, скупщика краденого не волновало, где именно дикарям удалось стащить два вагона разнокалиберных сейфов. Куда пристроить железный хлам, Урбек, в общих чертах, представлял, оставалось убедить Кувалду не жадничать и согласиться на предложенную шасом цену. Обычно это удавалось, но сегодня одноглазый уперся: вырученная сумма должна была закрыть взятый у Торговой Гильдии кредит на выборы, и отступать фюрер не собирался.
– Берешь?
– А если не возьму?
– Я их еще кому-нибудь профам. Этому… Субару Хамзи, – выдал одноглазый давно заготовленный ответ.
– Субар цены не даст, – заметил Кумар.
– Фаст, – улыбнулся Кувалда. – Он вефь тебе этот… конкрет!
– Конкурент.
– Не важно. Главное, что он цену фаст.
– А если не даст?
Фюрер задумался, ответ на этот вопрос он не репетировал. Урбек же выдержал недлинную паузу и снисходительно заключил:
– Соглашайся, Кувалда, соглашайся.
– А если и Субар цены не фаст, – менее уверенно произнес одноглазый, – то я королеве пожалуюсь. Скажу, что у вас, типа, монополия. И сговор. Гфе это вифано, чтобы барыгам сговариваться и цены не фавать?
– Я не барыга, – высокомерно бросил Кумар. – Я эксперт по трофеям.
– Не хотел тебя обижать, – торопливо поправился фюрер. – Я, типа, Субара имел в вифу. Только его. Вот он – барыга.
– Почему я должен терпеть твое хамство?!
– Но я же извинился!
– Никакого уважения не стало…
Урбек собирался сыграть в оскорбленные чувства. Сначала закатить образцово-показательную истерику, заставить одноглазого попотеть как следует, после чего надавить и вышибить приемлемую цену на несчастные сейфы, но…
– Мля, Кувалда, какого хрена меня не пускают?!
В распахнутую мощным пинком дверь влетел Копыто. В правой руке уйбуй держал обнаженный ятаган, как ни странно, не окровавленный, а в левой – какую-то бумагу.
– Нюх потеряли, в натуре, я говорю: у меня дело. А они…
Урбек поджал губы. Опытный актер понимал, что продолжать спектакль в изменившихся обстоятельствах не имело смысла.
– Почему без фоклафа?! – рявкнул осатаневший Кувалда.
Копыто побледнел.
– Твое высокопревосходительство великий фюрер… ты же сам всегда разрешал…
– Что разрешал? Фвери сносить разрешал?! Орать разрешал?!!
– Орать не разрешал… – Уйбуй судорожно сглотнул и спешно убрал ятаган в ножны. – И ничего не разрешал. Только приходить разрешал…
– Совсем распустились, олухи! Я что, мало вас вешаю?
– Нормально ты нас вешаешь, – пролепетал Копыто. – Совсем не мало.
– Ты как смеешь…
– Заканчивай цирк, – буркнул шас, обращаясь к Кувалде. – Пришел боец…
– Уйбуй, – робко, но с достоинством, заметил Копыто.
Урбек засопел.
– Раз пришел, значит, надо. Спроси, что придурок хочет, и пусть убирается. – Кумар демонстративно посмотрел на часы. – Я тороплюсь.
– Чего тебе нафо? – поинтересовался Кувалда.
– Вот.
– Что вот?
– Петиция, твое высокопревосходительство…
– Фай сюфа!
Великий фюрер выдернул бумажку из ослабевших уйбуйских рук и пару минут водил пальцем по строчкам.
– Что за хрень?
– Это по поводу Западных лесов… – подобострастно объяснил Копыто. – Типа, мы там жили, а чуды нас, в натуре, выгнали. Очень плохо поступили, мля.
– И что Запафные леса?
– Хотите их обратно? – полюбопытствовал Кумар.
– А можно? – удивился уйбуй.
Кувалда с неожиданным интересом посмотрел на шаса, а тот, сполна насладившись физиономиями обнадеженных дикарей, расхохотался.
– Никто нам их не отфаст, – сделал вывод погрустневший Кувалда.
– А обратно и не надо, – замотал головой Копыто. – Ну их в пень, чо мы с ними, в натуре, делать станем? Челы небось все деревья уже поспиливали, лазать негде… Не, обратно не надо. Мы тебе, твое высокопревосходительство, про чудов петицию накатали. Пущай они перед нами извиняются!
– За что?
– За геноцид, мля.
– За какой геноциф?
– Так ведь они нас выгнали.
– Откуфа?
– Из Западных лесов. – Уйбуй вытер пот. – Там же все написано. Мы даже у челов в словаре посмотрели. Есть такое, геноцид называется. Это когда захватывают и вешать начинают всех подряд. Или еще чего делать начинают, в натуре, а уже потом вешать. Очень плохо, мля, очень нервно. И вообще пускай извиняются. Мы ведь Родину потеряли. – Копыто горестно вздохнул. – Родину, великий фюрер! Чуды ее испоганили и оккупировали.
Но одноглазый не разделил патриотической печали верного уйбуя.
– Бреф.
И приготовился петицию порвать.
– Братец, а насчет контрибуции в бумаге написано? – неожиданно спросил Урбек. – Извинения извинениями, но ведь вы действительно Родину потеряли. Чуды ее у вас оккупировали, а вы потеряли.
Фюрер с таким недоумением посмотрел на шаса, что тот понял: надо развить мысль.
– Вы ведь не просили, чтобы вас выгоняли?
– Не просили.
– Значит, надо требовать контрибуцию. В смысле, эту… компенсацию. В общем – деньги. – Кумар перевел строгий взгляд на Копыто: – Написали?
– Конечно, написали, – живо подтвердил уйбуй. – Тока мы не знали, сколько писать, поэтому место оставили. Вот тута, гляди: и для циферок место, и для прописью место.
Палец скользнул по нужным строчкам исторического документа.
– Контрибуция, это когфа про феньги пишут? – уточнил вождь дикарей.
– Ага.
Кувалда потерял желание рвать петицию. Напротив, теперь засаленная бумажка вызывала определенное уважение. Одноглазый хорошо знал шасов и понял, что Урбек неспроста заинтересовался идеей Копыто.
– Мы прямо так и написали, – добавил осмелевший уйбуй. – Мол, слушайте нас, чуды, давайте извиняйтесь за прошлое и еще денег давайте на прокорм и обустройство на новом месте. Ну там, суточные, командировочные, подъемные… Мы много места оставили, чтобы вписать можно было все, что придумаем. По справедливости, мля.
Кувалда прикрыл единственный глаз и попытался представить великого магистра Ордена. Вот он скучает на троне, вот ему читают петицию, вот он приходит в бешенство… Богатой фантазией Красные Шапки не страдали, поэтому фюрер не мог достоверно предположить, во что именно выльется гнев Франца де Гира. Но понял, что будет очень и очень плохо. Отчетливо понял. После чего открыл глаз и презрительно повертел в руке бумажку.
– «Срефство от перхоти» пора закрывать. Половина бойцов в кабаке живет. Порой фо смешного фохофит – банки грабить некому.
– Это ты к чему? – рассеяно поинтересовался Кумар.
– От большого количества виски мысли непотребные в головах появляются, – объяснил Кувалда. – Вместо того чтобы феньги фобывать и по февкам бегать, прифумывают черт знает чего.
Копыто уныло опустил голову.
– Насчет кабака не знаю, тут тебе виднее… – Урбек вывалился из глубокой задумчивости, но было видно, что шас продолжает размышлять над неожиданно наклюнувшимся проектом. – А вот в предложении здравое зерно есть.
– Ты про контрибуцию? – Кувалда прищурил единственный глаз.
– О ней, родимой, о ней, – кивнул Кумар.
– Чо, большие феньги можно стрясти?
Шас неопределенно пожал плечами.
Фюрер прекрасно понимал, что ни он, ни его верные бойцы столь сложное дело не потянут. Скорее по шапке получат от разъяренных рыцарей. А вот шасы, верные вассалы Темного Двора, авантюр не чурались, понимали, что прикрывает их широкая спина Сантьяги, связываться с которым ни чуды, ни люды лишний раз не станут.
– Ты эта… – Кувалда достал бутылку виски. – Ты сейфы возьмешь?
– Возьму, – махнул рукой Урбек.
– А этой… петицией займешься? Станем чуфов на бабки ставить?
– Подумать надо, – признался Кумар. – Один я такой проект не осилю. Тут, братец, подход требуется.
* * *
Замок, штаб-квартира Великого Дома Чудь
Москва, проспект Вернадского,
14 декабря, вторник, 19.21
Вопреки утверждениям официальной науки, человечество было далеко не первой расой, сумевшей утвердиться под светом Солнца. Ожесточенные войны за обладание благодатным миром шли с незапамятных времен. Асуры, навы, люды, чуды – всем им удалось побыть на вершине; они основывали великие империи, процветающие государства, вызывавшие зависть во Внешних мирах, но рано или поздно уступали напору более молодых и агрессивных народов. Упадок, как это принято, сопровождался грандиозными войнами, порой потрясавшими основы мироздания, власть на планете менялась, а оставшиеся в живых побежденные исчезали.
И оказывались в Тайном Городе, в месте, давным-давно выбранном в качестве идеального укрытия. В убежище, где старым врагам приходилось учиться уживаться друг с другом. В поселении, жители которого точно знали, откуда появились люди, а некоторые из них, возможно, лично наблюдали за становлением нынешних властителей Земли.
– Сегодня мы чтим память тех, кто не вернулся с полей сражений, тех, кто умер от ран и болезней, в честном бою или от удара в спину. Мы чтим память всех, чья жизнь была служением Ордену. Мы вспоминаем воинов, покрывших славой алые знамена Великого Дома Чудь. Мы вспоминаем магов, искусство которых умножало мощь Ордена. Мы вспоминаем всех, кого нет среди нас. Братьев и отцов, рыцарей и мыслителей, героев и вождей. Они сделали все, чтобы мы жили! И до тех пор, пока мы будем помнить! До тех пор, пока мы будем жить по их заветам! До тех пор, пока будем понимать, что сила наша – в единстве! Мы будем непобедимы!
– Чудь! – выдохнула толпа.
– Сила – в нас! Суть Ордена – в нас!
– Чудь!!
Франц де Гир воздел к небу руки:
– Каждый из нас умрет, но Орден – вечен!
– Чудь!!!
Великий магистр едва заметно улыбнулся.
Франц проводил не первую торжественную церемонию в жизни. Он умел завести подданных, умел заставить их дышать в унисон, проникаться гордостью, патриотизмом, чувствовать себя не просто чудами, а членами великой семьи – речи де Гира считались образцом ораторского искусства. Но День Памяти великий магистр выделял особо. Он знал, как дорог чудам этот праздник, а потому продумывал свои выступления особенно тщательно.
– Когда великий Цун ле Го встал на путь становления…
Штаб-квартира Великого Дома Чудь занимала три высокие башни на проспекте Вернадского. Стекло, бетон, тарелки спутниковых антенн – официально в зданиях размещалась транснациональная корпорация «Чудь Inc.», и внешний вид строений полностью соответствовал вывеске. Но если бы какой-нибудь чел случайно, благодаря необычайному везению или стечению обстоятельств, попал бы сейчас во внутренний дворик Замка, он был бы, мягко говоря, удивлен. Возможно, он бы решил, что оказался на карнавале или на съемочной площадке или сошел с ума.
Штандарты лож, штандарты гвардии, гербы мастерских. Огромный единорог встал на дыбы и грозит невидимому врагу. Знамена приспущены. Рыцари в традиционных одеждах Ордена: шитые золотом и серебром камзолы, плащи с гербами лож, церемониальные кинжалы. Цвета одежд, учитывая обстоятельства, приглушенные, преобладает бордовый. Снега нет и следа – несложная задача для умелых колдунов, и подковы сапог цокают по камням.
– В огне этой войны ковались каноны Великого Дома! Мы победили! Мир принадлежал нам!!
– Чудь!
День Памяти не являлся официальным праздником, тем не менее на нем всегда присутствовали представители остальных Великих Домов Тайного Города. Правила старинной вражды подразумевают взаимоуважение, а потому, несмотря на то что подавляющее большинство поминаемых рыцарей полегло в сражениях с навами и людами, посланцы Темного Двора и Зеленого Дома демонстрировали приличествующую случаю скорбь в отведенной для них ложе.
– Странный выбор дня для грусти, вы не находите?
– Зима, – скучающий в соседнем кресле Сантьяга пожал плечами и улыбнулся. – У всех минорное настроение. Кто-то усаживается у камина, листает книгу или смотрит на огонь, а кто-то идет грустить на улицу.
– Я имела в виду другое – день. – Подумала и пояснила: – Дату.
Жрица Зарина совсем недавно вошла в число избранных колдуний Зеленого Дома и еще не обладала достаточным опытом, чтобы беседовать с комиссаром Темного Двора. В смысле – беседовать без последствий. Себе самой молодая колдунья представлялась прожженной интриганкой, дремлющий нав казался мирным, да и к чему может привести брошенное вскользь замечание? Вызвать две-три ответные, ничего не значащие фразы?
– А что не так с датой?
Зарина покосилась на площадку: речь Франца продолжалась, и прошептала:
– Четырнадцатое декабря. Это день величайшей победы Великого Дома Чудь.
– Чуть громче, пожалуйста, – попросил Сантьяга. – И не беспокойтесь о приличиях: чуды слишком увлечены, чтобы обращать на нас внимание.
Молодая жрица не решилась повышать голос, она чуть подвинулась к собеседнику и повторила:
– Четырнадцатое декабря – это день величайшей победы Великого Дома Чудь.
– Я что-то слышал об этом, – не стал скрывать Сантьяга и тоже подвинул кресло. Теперь они едва не касались друг друга. – Занятное совпадение, не так ли?
– Грустить в день победы?
– Даже челы не устраивают праздники в честь поражений.
– Но зачем приурочивать День Памяти к какому-то событию? Выбрали бы нейтральную дату.
– Так сложилось.
Темные глаза нава были так близко, смотрели столь внимательно… Сантьяга всем своим видом показывал, что крайне заинтересовался беседой и с нетерпением ожидает следующей фразы.
– Да, разумеется… – Зарина вдруг подумала, что сопровождающие ее фаты наверняка донесут королеве о перешептывании с комиссаром. – Кажется, великий магистр закончил свою речь…
– Его сменит Гуго де Лаэрт, мастер войны. – Сантьяга тонко улыбнулся. – Чуды очень стараются внести в свои праздники хоть какое-то разнообразие, но, увы, безрезультатно.
– Зато торжественно, – невпопад заметила жрица.
– Им следовало бы нанять концов. На мой взгляд, церемонию не мешало бы несколько оживить.
– …они умирали, но не уходили с рубежа!
– Чудь!
– Да, концы умеют, – пробормотала жрица.
– И еще как.
Зарина, внезапно припомнившая некоторые эпизоды из своей биографии, потерялась окончательно. Ей стало казаться, что комиссар все знает о ней и… Конечно, в этом не было ничего зазорного, но неудобно, если нав…
– Кстати о концах. Вы слышали о новом шоу Птиция?
– Я не собиралась на премьеру. – «Пора заканчивать беседу!»
– Отчего?
– Меня ждет королева Всеслава, – весомо ответила жрица. – Я должна доложить…
– О том, как четыре часа слушали рыцарские сказки? – Сантьяга положил ладонь на руку покрасневшей Зарины и невинным тоном добавил: – Дорогая Зарина, поверьте, ее величество прекрасно понимает важность этого доклада и не станет тратить на него вечер.
– Королева Всеслава серьезно относится к своим обязанностям, – сообщила одна из фат.
Сантьяга, не снимая ладони с запястья жрицы, обернулся к ее спутницам:
– Так получилось, что в «Ящеррице» для меня зарезервирован столик на четверых… Неподалеку от сцены, разумеется.
– …штурм увенчался успехом!
– Чудь!
Колдуньи дружно сверкнули зелеными глазами.
* * *
Клуб «Ящеррица»
Москва, Измайловский парк, 15 декабря, среда, 00.37
Премьеру своего нового, потрясающего и грандиозного (а какого же еще?) шоу Птиций приурочил к празднику в Ордене, специально подгадал, рассудив, что грустившим в течение всего дня чудам к вечеру потребуется эмоциональная разрядка. А что может быть лучше нового представления от известного режиссера? Правда, первоначально лидеры Великого Дома Чудь отнеслись к затее хитроумного конца с сомнением, заметив, что устраивать в День Памяти веселенькое представление не совсем правильно. Но Птиций выкрутился. Во-первых, он перенес начало на час ночи («Это уже следующий день, господа!»), а во-вторых, клятвенно пообещал, что мероприятие будет менее фривольным, чем обычно («Чинное и даже торжественное шоу станет достойным продолжением величественного праздника!»). В случае необходимости конец умел быть весьма убедительным, и его пламенная речь привела к тому, что в «Ящеррицу» собрался сам де Гир. Новость мгновенно распространилась по каналам «Тиградком», и верноподданные чуды принялись в массовом порядке заказывать столики. Остальные любители развлечений не отставали, что гарантировало премьере аншлаг.