— Нет, нет, нет! — встрял Рус, — партийцев необходимо смешивать везде, где только можно! Армия — наиболее подходящий институт, с неё и надо начинать! Забыть быстрее о вековых распрях, забыть!
— Это наказ? — невозмутимо спросил Хранитель Традиций, пододвигая себе чистый лист. Секретарь незаметно вложил ему в руку перо.
— Ты что, Рус, — слово взял Эрлан. После вчерашней пьянки он стал относиться к нему, как к ровне. По крайней мере, в общении, — так просто это не сделаешь, на своих министрах убедился! Если в одном ведомстве сидят бывшие враги, то плюются, саботируют, интригуют, а ты говоришь — армия! Как бы в спины не ударили.
— А Филарет пробовал?
— Нет, конечно!
— Пусть пробует, — твердо сказал Рус и поправился, — я сказал — пробует, это не значит, что надо немедленно рушить все устоявшиеся порядки. Пусть начинает с самых боевых частей, с общих дозоров. Но политику вести на окончательное смешение! — и соизволил пояснить:
— Мне пришлось послужить в армии, куда приходили ненавидящие друг друга народы. В спокойном гарнизоне — да, вражда сохранялась, но в боевых условиях я ни разу не слышал, чтобы кто-то стрелял в спину своему исконному недругу. Общий враг объединяет и я удивлен, что Филарет того не ведает, — умолчал о случаях стрельбы по «товарищам» из-за иных причин, которые в Афгане бывали.
— Конечно, знает! Но… — возмутился Эрлан.
— Понимаю, — перебил его Рус, — зачем ломать устоявшиеся полки, если и так все идет неплохо? Но впредь передай ему мой наказ, но и напомни, чтобы не переусердствовал. Будущее-будущим, но и снижать боеготовность армии ни к чему. Все в меру. Понятно?
— Ты вспомнил свою жизнь? — внезапно спросил Фридлант.
— Кое-что, — уклончиво ответил «сын Френома» и всем видом показал, что обсуждать свою биографию не намерен.
Вавилиан продолжил доклад. Положение в стране, отношения в верхушке знати, созыв Думы. Когда дошло до создания ордена, Хранитель передал слово Эрлану, который, даже будучи царем, эту проблему не смог скинуть на подчиненных. Слишком нова она оказалась и как раз соответствовала его знаниям: Академия и долгая жизнь в «просвещенных» странах, где ордена действуют давным-давно. Вообще-то, он сильно сомневался в необходимости такого заведения, без которого в Этрусии прекрасно обходились, обучаясь магии Призыва при храмах, но с Русом не поспоришь.
Не успел Эрлан приступить к докладу, как был вежливо остановлен Верховным жрецом Фрегора — столицы царства:
— Ты прости, Рус, — Фридлант смело обратился к пасынку Френома, — но я тоже недопонимаю причины создания нового учебного учреждения. Объясни. И наше рвение удесятерится.
— Хм, я удивлен… — Рус, подумав, обратился к царю. — Эрлан, ты учился в Академии и с тобой множество гросситов. И как, враждовали? Нет. А после учебы так ли ты желал навредить сокурснику, как другому гросситу?
— Ты прав, Рус, — несколько озадачено согласился Эрлан, — с одним мы даже переписывались…
— Знаю, посланник в Тире, я с ним общался. Это одна сторона общего ордена, а другая… — «Четвертичный Царь» снова задумался на полстатера. Ему внимали, чуть ли не глядя в рот. — Системы Призыва Духов в каждых храмах разная. Это и плохо и хорошо… я немного запутался. Надо собрать наставников, дающие лучших выпускников. Пусть они обсудят друг с другом их методы. Они, согласитесь, очень личные. Потом приду я, обещаю, и тоже внесу свою лепту, свой метод призыва. Ты включен в работу, Фридлант? — жрец кивнул, — докладывай, Эрлан. — Рус, посчитав свою миссию выполненной, облегченно выдохнул.
— …поэтому пока организовываем один, при одном фрегорском храме. Уже прислали копии методов Укрощения Духов, — услышав эти слова, Рус не выдержал, поморщился. Повисла неловкая пауза, но так как «божий сынок» явно ждал продолжения, царь продолжил, но уже неуверенно, — структуры из Силы Призыва прислали, астральные координаты всех известных мест. Это случайно, теперь они бесполезны…
— Стоп! Как раз они-то очень полезны! Для меня. А может и… но это после. Продолжай.
Собственно, далее пошли хозяйственный вопросы, в которые Рус не особо вникал. На всех склонных к Призыву одного ордена не хватит, поэтому большинство так и продолжат обучение по старинке, в храмах, однако в первую школу соберут самых способных, примерно пять сотен на курс.
Да, помимо ордена, сам царь курировал еще и реформу налогообложения, с целью сделать невыгодным князьям держать личные дружины, а передавать обученных воинов на казенное содержание. Затратно, но в перспективе это резко снизит возможность новой гражданской заварушки. Мало ли причин для самодурства и помимо партий грусситов и гросситов! Рус искренне похвалил Эрлана за эту инициативу, о которой сам не догадался и, быстро проанализировав факты, пришел к выводу, что всего за три с половиной месяца его отсутствия, работа проделана колоссальная!
«И после этого Эрлан считал себя «марионеткой»? В корне не прав. А Филарет? За два месяца пройти огнем и мечом до незамерзающего Океана! Это больше двух сотен миль на запад! Правда, много недобитков осталось, но с ними разбираются», — Рус выразил восхищение объемом выполненной работы и еще раз поблагодарил всех присутствующих и заочно командование армией. Все, включая завороженную обилием сведений Гелинию, дружно встали и с достоинством поклонились. «Божий пасынок» почувствовал неудобство. Вроде как не за что, но… приятно, черт побери!
Пообедали здесь же, на колесном столе похожем на вчерашний. Разумеется, не употребляли. Серьезное дело — Совет!
Отобедав, Рус, наконец, сказал главное, о чем давно чесался язык:
— Мне надо посмотреть все координаты, желательно с их привязкой к реальной карте.
— Князь, — секретарь Горлик, поклонившись, впервые подал голос, который оказался приятным баритоном. Опытный царедворец не сомневался в титуле «Четвертичного Царя»: бывший — значит князь. — Их две тысячи триста двадцать, многие написаны просто с названием мест, с картой их еще не соотнесли.
— Давай так, — чуть подумав, ответил Рус, — я буду смотреть, читать, а ты стоять рядом и показывать это место на карте. Идет?
— Как прикажешь, князь, но это… с учетом того, что есть координаты, уже нанесенные на карту… займет не меньше двух четвертей непрерывной работы. Мой долг предупредить, но я — готов.
— Я тоже, — сказал и посмотрел на остальных, — все… товарищи, — слово всплыло само. Но не мог он после изнурительного и такого объединяющего совещания назвать Эрлана, Вавилиана и Фридланта «господами» или «уважаемыми» — это отдаляет.
— Можете быть свободными. Я вынужден занять твою комнату, Эрлан. Вот, кстати, поводите Гелинию по дворцу, сводите в храм. Ей интересно. Правда?! — спросил с таким напором, что жена вынужденно согласилась, — я так и знал. Нет, если хочешь, отдохни.
— Что ты, Рус, я ни капли не устала! — врала.
В её голове с громким бульканьем варилась каша, однако надо поддерживать реноме мужа — божьего сына, дарки его раздери! Придется походить — повосторгаться. Тело можно легко «взбодрить» Силой, но голову…
Перед уходом, к Русу незаметно подошел Фридлант:
— Я приготовил тебе выписки из «Божественного Завещания», — сказал, поднимая увесистую кожаную сумку с заплечным ремнем. — Без сотворения мира, без подробного описания деяний твоего Отчима, — он определился в отношении Руса — пасынок Френома (в самую точку!), что ничуть не снижало его статус, — но с основными вехами, которые знает каждый этруск. Краткая история за последнюю тысячу лет, описание традиций. Ты должен это изучить, — сказал твердо глядя в глаза «божьему пасынку».
— Изучу, — не менее серьезно ответил тот.
Взял сумку, повесил на плечо и вдруг… сумка исчезла! Дешевые понты, но надо подкреплять Веру в себя. Народ имеет свойство быстро забывать «кто есть кто».
А сумка со свитками легла в «пространственный карман», о котором популярно рассказал Тигран, а по-Русовски — в «расслоение», подсказанное Духом Слиянием с Астралом. Слабенькая метка из Силы Геи в «кармане», на которую хватало и той Силы, которая всегда лежала в «телесных каналах» — аналогичная «подпись» на предмете. Слабенький волевой посыл «скрыть» — и готово! То же самое в обратном порядке: метка вещи на руке, желание «вытащить» и она в нашей реальности. Практически без затрат и незаметно для магов: «ниточка» Силы возникает на неуловимое мгновение, да к тому же в телесных каналах.
В расслоении давно хранились «близнецы», лук со снятой тетивой (время в «кармане» шло обычным ходом), запас стрел, вода, продукты — завернутые в упаковку с «консервирующим» Знаком, теплая одежда, кольчуга, шлем и легкий шатер. Весь этот НЗ весил два таланта. Теперь около трех — добавилась тяжеленая сумка с пергаментом. Впрочем, Русу было без разницы — не на себе тащить. А всего он мог спрятать пять талантов — проверял. От чего возникает это ограничение, не знал ни он, ни Духи.
Окружающие сделали вид, что так и должно быть. Одна Гелиния не удивилась, она знала о фокусе мужа. Честно пыталась научиться, но… своих Духов не имела, не являлась Говорящей[10], а общий астрал оставался закрытым. По этой же причине — невозможности найти нужное (да вообще любое) расслоение, не освоила и «зыбучую яму», если, конечно, умолчать о сложности самой структуры.
Рус щелкал воображаемым «фотиком» и раскладывал «справочники» по нужным каталогам «библиотеки» гораздо дольше двух вечерних четвертей. Горлик при всем своем опыте не рассчитал. Сделали два перерыва на перекус, а под конец работы в комнату зашла донельзя уставшая Гелиния, успевшая посмотреть все достопримечательности. Подождала с полчетверти и только глубокой ночью они с Русом попали в спальню. Упрямый муж не ускорил тщательную сортировку координат, даже несмотря на навязчивые вздохи и демонстративную зевоту жены. А бедный секретарь! Он считал себя очень опытным в канцелярской работе, неутомимым, но и он поразился упорству и выносливости «пасынка Френома». Сам, хоть и являлся магом-Призывающим, добрался до спальни наощупь, запинаясь. Уснул, падая на кровать.
«Не зря его выделил Френом… Аргост бы его разорвал… двужильного…», — уставшие мысли вяло проползли по мозговым извилинам и соскользнули в царство Морфея.
Как и вчера, завтрак супругам принесли в спальню. Сегодня Гелиния все-таки одела предложенное ей легкое шелковое «утреннее» платье. Рус сидел в плотных походных штанах, которые называл непонятным словом «брезентухи».
— Рассказывай, — попросил он жену, наслаждаясь вкусом чая.
Да, самым натуральным, почти Земным. Этот напиток крепко прижился в холодной Этрусии, и закупали его целыми караванами. В Тире чай тоже встречался, но был не так популярен.
Гелиния чуть не поперхнулась.
«Вот наглец! Пока я собиралась с мыслями — опередил! За что мне это наказание, Величайшая!», — и продолжила возмущение уже вслух:
— Я?! Это ты говори! Рассказывай о себе! Я, оказывается, ни дарка о тебе не знаю!
— Шел, споткнулся, упал. Очнулся — гипс (по-русски). Тут помню, тут не помню, — и на полном серьезе показал места на голове где-как.
— Что?! — Гелиния вскочила, — ты меня за дурочку держишь?!
— Умная за меня бы не вышла, — подтвердил Рус.
— Да ты! Ты!!! — прокричала супруга, в сердцах разбивая свою чашку, и сразу сменила тактику. Вопреки утверждению мужа, она была умной женщиной.
Обворожительно улыбнулась, сверкнула глазками и с грацией ласковой кошечки присела мужу на колени. Аккуратно забрала из его руки чай и элегантно поставила на столик. Жидкость не шелохнулась.
«Однако!», — всплыло в голове удивленного супруга.
— Милый, — с придыханием прошептала она, — пожалуйста, удовлетвори мое любопытство, — говоря, нежно ерошила ему волосы, — я же должна знать, с кем я живу, — это произнесла уже чуть капризно, — иначе… я буду бояться с тобой спать! — поерзав упругими ягодицами по бедрам, слегка отстранилась и требовательно посмотрела в глаза ненаглядному, удерживая его голову руками.
Стала такой желанной и в то же время недоступно — манящей, что Рус невольно сглотнул:
«Шерон Стоун![11] Мать моя женщина, надо почаще её интриговать, мне это нравится! — Если честно, «Шерон Стоун» — аванс. Сексуальность — да, била через край, но девочке явно не хватало стервозности и опыта. — И дай бог, чтобы недоставало как можно дольше!», — пожелал удивленный муж.
— Солнышко! — прошептал он, — я хочу тебя сильнее, чем ты можешь представить в самых смелых мечтах! Иди ко мне, ненаглядная ты моя… — «дурочка» — умолчал, и Гелиния по неопытности не заметила недосказанности.
Она упрямо отстранялась, а он, поглаживая по спинке, не менее упрямо притягивал её к себе и шептал и шептал всякие нежные глупости. В конце концов, задышал прямо в ушко, легкими прикосновениями пощипывая губами мочку с небольшой золотой сережкой.
Это был «удар ниже пояса». Опытный Рус выучил «слабые места» своей женушки. Гелиния чувствовала, что проигрывает и ей все больше и больше хотелось такого «поражения», но она упрямо пыталась «не сдаваться»:
— Ну, Русчик, ну признайся, ты был настоящим царем… правда? Я наблюдала за тобой… — связанная речь давалась все труднее и она предприняла последнюю попытку:
— Рус, негодяй! Признавайся, а то… — угроза так и осталась невыясненной — их уста слились. Но «негодяй» все же хрипло произнес:
— Я расскажу, обязательно расскажу… потом… придет время, и ты узнаешь все, верь мне, Солнышко!
В принципе, скрывать свое истинное происхождение от самых близких уже не имело особого смысла, но и рассказывать… это же объясняться, отвечать на вопросы, доказывать… Некогда, есть дела поважнее. Этруск — так этруск!
Во избежание испуга читательской аудитории дальнейшее описывать не стоит. И так бедным служанкам, юным дочерям благородных, но безземельных князей пришлось нелегко.
Услышав ритмичные звуки, сначала только одна заглянула в незапертую дверь («Вдруг таким необычным способом они требуют убрать столик и помочь одеться?», — оправдывала себя хоть и невинная, но сведущая в любовных делах девица). Тихо ахнула, покраснела и вернулась в коридор:
— Девочки, там такое! Лучше не смотреть! — настоятельно порекомендовала подругам и отошла в сторону, освободив доступ к приоткрытой двери. Обе следующие служанки прислушались к совету и, конечно, лично убедились в правоте первой подруги. Ужас! От страха тоже покраснели и почему-то глупо захихикали.
Уходили Рус с Гелинией из «совещательной комнаты». «Пасынок Френома» отдал ценные указания, предупредил, что месяца через два-три вернется, явится в алтарный зал Главного Фрегорского Храма. Надо поддерживать реноме, Фридлант не одобрил его нынешнее нежелание «показаться народу». Рус бы показался, но торопился — скоро очередная «заброска» в пятно, а надо заглянуть в одно интересное его место.
— Так и не скажешь, куда идете? — поинтересовался Эрлан.
— Увы, не могу, — с сожалением сказал «пасынок», обращаясь и к Фридланту с Вавилианом. Горелика на проводы не пригласили.
Рус не выдержал и сердечно обнял каждого, а Эрлану прошептал:
— К Океану иду, в Кушинар. Для Гелинии это сюрприз.
— Там еще неспокойно, — царь счел своим долгом предупредить и досадно подумал: «Мог бы депеши захватить!», и словно услышал ответ Руса: «Ага, может тебе еще и ответ притащить? Может вовсе гонцом устроиться?». Хотя бумаги для этрусского посланника в Тире взял. Причем по собственной инициативе: «Все равно с оказией, давай, отвезу». Вот и пойми его.
— Готовь бумагу о передаче Кушинара мне в вотчину, в вечную аренду. Не дело выделяться от остальных князей, — и недослушав ответа, отстранился.
Обхватил Гелинию, которая, улыбаясь, махала на прощание, и они провалились в желтый круг.
— Мы стали «соратниками», — произнес вдруг старый, видавший виды Вавилиан, спустя несколько молчаливых мгновений после ухода «пасынка Френома», — как в «Божественном завещании». Только «товарищи» более точно. Он все-таки сын, а не сам Френом.
— Он останется в Этрусии, запросил вотчину в Кушинаре… — не стал скрывать царь.
Верховный жрец промолчал, но подумал:
«В этих серых плащах с капюшонами они похожи на жрецов», — эта мысль приятно грела, несмотря на то, что женщин — жрецов Френома попросту не существовало.