Альрик смешно рассказывал, и я хихикнула:
— Мне казалось, что при поступлении должны крутить на центрифуге, брать анализы крови и просвечивать голову.
— Это тоже делают, но не в первую очередь.
— И как же мне поступить со своей низкой чувствительностью? Не податься ли на элементарный факультет?
Профессор хмыкнул. Надменность его тона куда-то испарилась, и он стал общаться проще, как и декан:
— У вас низкий порог к тактильным ощущениям. Такое обычно бывает, если в детстве ребенок недополучал родительской любви и ласки.
Закусив губу, отвернулась к окну. Не хотела, чтобы Альрик прочитал в глазах правду. Я не просто недополучила свою порцию родительских объятий и поцелуев на ночь. Я их не получала вообще, после наказаний ревя ночами в подушку, чтобы не разбудить тетку.
Не нужна мне ваша ласка. Прожила без нее уйму лет, и до старости доживу, не согнувшись. Вулфу же, будто не замечая, продолжал расковыривать рану. Вернее, он говорил и одновременно намазывал остатки крема, а после надел вторую фланелевую рукавичку на правую руку.
— Ваши рецепторы обострены до предела. Представьте струну, растянутую до невозможности и готовую вот-вот лопнуть.
— И что же делать? — спросила я севшим голосом. Перспектива лопнуть как воздушный шарик или как струна, не радовала.
— Для начала успокоиться, — сказал Альрик, бросил перчатки в грязную кюветку и отнес в дальний угол к раковине.
Легко ему говорить "успокойся!", когда каждый день потрясения выбивают из меня дух, словно из тщательно обхлопываемого ковра.
Профессор прохромал ко мне и протянул руку. Не в силах поверить в искренность джентльменского порыва, я уставилась сперва на раскрытую ладонь, затем на невозмутимое лицо мужчины и нерешительно протянула лапку. Тоже мне, принцесса в варежках, — усмехнулась и спрыгнула с кушетки.
Альрик проводил меня в таинственное помещение, прятавшееся за матовой перегородкой. Как оказалось, в комнату отдыха после тяжелых и изнурительных экспериментов. В небольшом помещении компактно разместились диван из черной кожи, два кресла той же масти и небольшой столик. В углу втиснулся холодильник, а у окна раскинула листья пальма в большой кадке. На глянцевых листьях не было ни грамма пыли.
Стопятнадцатый занял одно из кресел, превратившись в черную глыбу на фоне окна. Он прихлебывал заваренный чай и читал газетный разворот. Увидев нас, сложил газету.
— Завершили процедуру?
— Не совсем, — ответил уклончиво Альрик. — Я бы рекомендовал обследуемой успокоительное, которое облегчит нервозное состояние.
— Вот как? — озаботился декан. — А кроме нервозности ты ничего не разглядел?
Вулфу пожал плечами и направился к холодильнику, достав оттуда маленький флакончик. Мельком я увидела, что холодильник набит не продуктами, а пузырьками и бутылочками всех форм и размеров.
Профессор бросил флакончик Стопятнадцатому, и тот на удивление ловко поймал, пробурчав одобрительно, словно сам подивился своей реакции:
— Осталась хватка в старческих руках.
— Будет вам, Генрих Генрихович, — ответил добродушно Альрик. — После чая о старости заговорили! Надо было коньяку налить.
Я переминалась, не зная, куда податься. Сяду в кресло — вдруг сгонят, сяду на диван — вдруг хозяин любит на нем полежать.
Тем временем Вулфу налил чай в красивую фарфоровую кружку с блюдцем и указал мне на свободное кресло. Я, смущаясь, уселась и тут же утонула в черных кожаных недрах сиденья.
— Хороший состав, — сказал Стопятнадцатый, прочитав этикетку на флакончике и надев для этой цели очки, а затем вернул Альрику. Тот взболтал содержимое.
— Говоря о спокойствии, я хотел посоветовать попробовать это, — обратился ко мне профессор, возвышаясь рядом с Генрихом Генриховичем. — Успокоительное средство растительного происхождения. Пятнадцать капель на чашку чая, час крепкого здорового сна, и вы подниметесь бодрой и посвежевшей.
— Спасибо, — промямлила я, растерявшись от неожиданной доброты.
— После того как проснетесь, закончим необходимые анализы и сделаем соответствующие выводы.
— То есть? — смешалась я. Где проснемся? Где проведем?
Альрик накапал из флакончика в чашку и придвинул ее ко мне.
— Выпейте, отдохнете на диване, а потом продолжим.
Я в изумлении смотрела попеременно то на одного мужчину, то на другого. Они выглядели серьезными и шутить не собирались. Неужели мне разрешат запросто забраться с ногами на священный Альриков диван и продрыхнуть на нем… Сколько, сказал профессор? Целый час стеснять сопением обладателя кучи ученых титулов и степеней?
Стопятнадцатый по-своему истолковал мою нерешительность:
— Эва Карловна, вы находитесь под моей защитой. Вам не причинят вреда.
Иными словами, дал понять, что пока буду спать, никто не придет и не сдернет с меня проклятый дефенсор. Альрик тоже понял смысл сказанного и оскорбился:
— Столь низменных предположений в свой адрес мне еще не приходилось выслушивать.
Да ведь я и слова не сказала!
— Ну… это… то есть спать здесь, на диване? — совсем стушевалась.
— Вас что-то настораживает? — спросил профессор.
— А-а… э-э… — протянула я, не зная, что и сказать.
Альрик извлек из диванной ниши подушку и одеяло. Расстелил и приказал:
— Пейте и марш спать.
Начальственный тон растормошил, и я, обжигаясь, большими торопливыми глотками выпила чай.
— Ложитесь, — Вулфу откинул уголок одеяла. — Раздеваться не нужно. Прошу прощения, не подготовился и не успел сменить постельное белье.
Да мы и не брезгливые вовсе, — подумала, разувшись и забравшись на диван. Нас гораздо больше волнует факт нахождения в святая святых великого Альрика, при упоминании имени которого стонет, закатывая глаза, женская половина института.
Профессор подошел к окну и опустил дневную штору, отчего в комнате создался полумрак. Мужчины вышли из комнаты, и Альрик закрыл за собой раздвижные двери.
Я лежала на самом мягком в мире диване, шевелила пальцами ног и вдыхала слабый приятный запах, исходящий от подушки. Представляла, как Альрик оставался ночевать в комнате, заработавшись допоздна в лаборатории, как также лежал и смотрел в потолок, раздумывая над причинами последнего неудавшегося эксперимента, а потом его осеняла идея, и он бежал ее воплощать, наплевав на глубокую ночь за окном. Или стоял у окна и, попивая чай, смотрел на заснеженную улицу, раздумывая над тем, какой научный титул добавить к длинной цепочке имеющихся достижений.
Почему-то мне ни на миг не пришло в голову, что Альрик мог привести сюда женщину. Сама мысль об этом казалась кощунственной и нелепой.
На этом мозг перестал функционировать, раздумья точно отрезало острым ножом, и я уснула.
Это могла быть 25.1 глава
— Что скажешь? — спросил декан у Альрика. Они сидели по разные стороны подоконника.
— Скажу то же самое. Касторский и его компания идут для меня побоку, а вот ее воспоминания о приключениях в подвалах однозначно указывают на нашего жильца. Почему вы не предупредили сразу, Генрих Генрихович?
— Замотался, улаживая последствия пожара. Не до того было. Над нами проверки всех уровней кружили как грифы, требовалось срочно выпутываться.
Вулфу сунул руки в карманы халата и скрестил ноги.
— Будем двигаться маленькими шажками, — начал размышлять вслух. — Нет сомнений, что учащаяся, заблудившись в коридорах, попала в зону Игрека и вступила с ним в контакт. Наш Игрек оказался весьма материальным, обладая, по крайней мере, одной лапой, когтями и шерстью. Насчет издаваемых им звуков я готов поспорить. Возможно, они родились в богатом воображении студентки.
— Стало быть, когда вы присутствовали при его рождении, Игрек не трещал и не мурлыкал?
— Шутить изволите? — усмехнулся Альрик и перевел взгляд на улицу. — На моих глазах он растерзал пятерых, а мне оставил на память множество отметин, — он мотнул изуродованной ногой.
— Жаль, меня не допустили до эксперимента, — прогудел разочарованно Стопятнадцатый.
— И вы расстраиваетесь по этому поводу? — удивился Альрик. — Допуск имелся у специалистов по материальной висорике. У вас не было шансов, уважаемый, — ухмыльнулся он.
Этот разговор был не первым и всплывал нечасто, но регулярно после вылазок в институтские подвалы, во время которых небольшая группа вовлеченных обходила коридоры с мощными прожекторами в поисках обрушений в стенах и погруженных во мрак переходов, меняла перегоревшие лампы и закладывала провалы.
Во время дискуссий Стопятнадцатый неизменно сетовал, Альрик неизменно огрызался, упрекая декана в ребяческой наивности.
Условно Игреком называлось существо, волею судьбы загнанное двенадцать лет назад во время летних каникул в подвальные помещения института после неудачного эксперимента по материализации. Ритуалом вызова руководил последователь и ученик Висбрауна, известнейший ученый-висорик Всеволод Чеботаев, а молодой и перспективный Альрик Вулфу присутствовал в качестве одного из ассистентов.
Легкомыслие чиновников дорого обошлось науке. Простой и несложный, как предполагалось вначале, опыт оброс катастрофическими последствиями: погибшими людьми, обрушившимися лабораториями, занимавшими три подземных этажа под институтскими подвалами, и новым обитателем иномирья, вызванным силой древних символов, слов и кровавого жертвоприношения. Роль жертв исполнили овцы, доставленные с племенного завода.
Сущность, возникшая в центре сложной декаграммы среди бездыханных тел животных, повергла экспериментаторов в благоговейный трепет. У них на глазах в ловушке, очерченной границами, бился кусочек хаоса. Мутный столб поднимался до потолка, образовав огромную воронку. Из эфирной субстанции, исчерчиваемой яркими зигзагообразными полосами, вырывались пыльные завихрения.
Вся аппаратура в лаборатории вышла из строя, и погас свет. Пока другие ассистенты пытались наладить аварийное освещение, Альрик и Чеботаев с двумя учеными, надев приборы ночного видения, поспешно принялись накладывать удавки на сущность, пытаясь усмирить. Эта предосторожность оказалась роковой. Субстанция рассвирепела и, захватывая в растущий смерч оборудование, столы и жертвенных овец, засосала одного из ученых, улетевшего с громким криком.
Неожиданно разбушевавшаяся стихия переступила черту ограничивающей декаграммы. Раздался чудовищный вой, и от ударной волны полопались барабанные перепонки. Сущность ломало и корежило в жутких муках, и на глазах ученых начало формироваться страшное тело без видимых конечностей, туловища и головы. Постепенно, подобно пластилину, из бесформенного месива вылеплялись грубо высеченные непропорциональные отростки.
Уродец, не в силах терпеть невыносимую боль, набросился на виновников своих страданий. Чеботаев был разорван первым, за ним последовали остальные. Заработавшее аварийное освещение спугнуло монстра, и он уполз, исчезнув в темном проеме.
Выжить удалось Альрику и еще одному ассистенту.
После трагедии исследования по материальной висорике были урезаны и поставлены правительством под жесточайший контроль.
— Самое удивительное состоит в том, что Игрек не только вывел заблудившуюся из темного тоннеля, но и наградил неким знаком. Чем он ее пометил? — спросил Стопятнадцатый. — Может, девушка стала носителем вируса?
Альрик поднялся с подоконника и сходил за пачкой свежеотпечатанных фотографий. Вдвоем с деканом они разглядывали увеличенные изображения, передавая снимки из рук в руки.
— Это не кольцо, — констатировал Альрик. — Это уплотненная сетка из кровеносных сосудов и нервных окончаний.
— Но для чего?
— Чтобы ответить подробнее, нужно закончить обследование.
— Могло ли случиться так, что девушка поддерживает ментальную связь с дарителем?
— Вряд ли. Ведь у нее нет соответствующих способностей.
— А неосознанно? Например, во сне?
Альрик пожал плечами.
— Вдруг это одержимость или переселение в тело? — строил гипотезы Стопятнадцатый. — Вдруг ее глазами на нас смотрит частичка Игрека? Студентка не помнит, что с ней произошло после наложения заклинания ovumo, но если она своими руками… их…?
— Генрих Генрихович, вы же знаете, что одержимость — вирусная инфекция мозга, а дефенсор прекрасно от нее защищает.
— Кто знает, ведь Игрек не совсем живое существо.
— Однако он подчиняется тем же законам, что и мы. Иначе давно бы покинул стены института, — сказал профессор и был прав.
Факт оставался фактом: Игрек оказался привязан к зданию учебного заведения. Заключенная в физическую оболочку сущность носила на бесформенном теле руну принадлежности, самолично вырезанную Альриком, перед тем как он, с содранной на четверть кожей, потерял сознание.
Правительство, давшее добро на проведение эксперимента, оказалось в полнейшей растерянности, не зная, как избавиться от чужеродного создания. Попытки загнать его в ловушку приводили к тому, что Игрек сотрясал ревом стены, угрожая обрушить здание. Вулфу вручили орден за находчивость, а администрации института строго-настрого приказали держать язык за зубами и приглядывать за чуждым гостем, не провоцируя. Входы в подвалы перекрыли и установили подъемник с противоположного краю, в коридоре, освещенном пятью рядами ярких ламп.
— Любые раны имеют свойство затягиваться, — сказал Стопятнадцатый. — Когда-нибудь зарастет и руна. Сколько ей отмеряно силы?
— Когда-нибудь зарубцуется, — согласился Вулфу. — Надеюсь, что знак, сделанный скальпелем из заговоренного серебра, будет заживать не одно десятилетие.
Декан замолчал, неприятно пораженный жестокостью сказанных слов. Но, в конце концов, ему ли судить Альрика? Не у него на глазах разорвали в кровавые ошметки коллег и друзей, и сам он не умирал в жестоких страданиях.
— Вернемся ко вчерашнему событию, — сказал Стопятнадцатый. — Если предположить, что студентка не смогла устроить возмездие собственными руками, стало быть, она призвала на помощь Игрека.
Альрик стукнул ладонью по подоконнику:
— Когда это случилось?
— Не могу сказать с точностью. По словам девушки, после восьми часов и до закрытия института. Разбег по времени обширный.
— В двадцать восемнадцать произошел подземный толчок. Это мог быть только Игрек. Я решил, что ему скучно, и что при первом же удобном случае мы обойдем зону.
— Стало быть, Игрек почувствовал нависшую над студенткой угрозу. Он почувствовал ее страх и бросился на помощь. Можно ли считать кольцо передатчиком эмоций? — предположил декан.
Альрик еще раз просмотрел фотографии:
— Что характерно, из четверых участников конфликта Игрек выделил нападающих, не тронув свою протеже. Странная забота для безмозглого монстра, не находите?
— Почему безмозглого? — удивился Стопятнадцатый.
— Этот постулат незыблем. Считается, что Игрек не обладает разумом и не делает разницы между общечеловеческими понятиями.
— Ну, а родительский инстинкт? — предположил декан. — Думаю, он свойственен всем существам независимо от принадлежности к тому или иному миру.
Вулфу расхохотался.
— Если бы вы знали, что за сущность заключена в теле Игрека, то не выдвигали гуманные теории, руководствуясь опять же человеческими понятиями. Генрих Генрихович, вы мыслите узко. Почитайте мою диссертацию по этому вопросу, там написано много полезного.
— Нет, это вы, Альрик, мыслите чересчур широко, — возразил Стопятнадцатый, раззадоренный перепалкой. — Я давно ее изучил, и не единожды, несмотря на то, что тема считается закрытой. В своей работе вы упомянули, что наш материальный мир заставил чуждое эфирное создание влезть в физическую оболочку, одновременно запустив процессы генерации внутренних органов и тканей, без которых существо не смогло бы выжить: костей, мышц, кожи, нервов. Гость из другого мира сумел подстроиться к законам природы и уцелеть. Вполне вероятно, что за прошедшие годы его сознание могло развиться до достаточного уровня, чтобы ощутить потребность защищать и лелеять кого-то.