— Стало быть, чтобы в дальнейшем избежать вчерашнего ЧП, достаточно сдерживать эмоциональный фон учащейся? — спросила проректриса.
— На первое время — да, — пояснил Альрик. — Регулярно контролировать и сдерживать.
— Однако девочка попалась очень интересная. За мою бытность ни разу не встречались подобные экземпляры, — поделилась наблюдением Естигнева Ромельевна. — Она притягивает неприятности как магнит, вернее, провоцирует их.
Стопятнадцатый, откинувшись на стуле, раскачивался на задних ножках.
— Что мы имеем? — сказал он. — И горн, и Игрек имеют одинаковый гриф "сос", сверхособосекретно, так что формально у каждого из них нет преимуществ. Здесь немаловажна этическая сторона вопроса. В любом случае, трое учащихся безвозвратно потеряны для нашего института. Если выбрать первый вариант, то студентам вменят вину и ответственность за случившееся. Если склониться ко второму варианту, то в дело будет втянута студентка, получившая метку Игрека. Ни у кого нет сомнений, что будет запущена новая исследовательская программа, и девушку подвергнут экспериментам, чтобы установить связь между ней и Игреком. А как мы знаем, не всякое научное исследование гуманно. На фоне грядущих масштабных опытов упомяну о такой мелочи как снятый дефенсор, со всеми вытекающими последствиями. Итак, что выбрать: подтверждение первоначальной гипотезы об ударной волне или новый виток изучения возможностей Игрека и четыре потерянных студенческих единицы, не говоря о цепочке лиц, участвовавших в афере с обучением "слепой" в нашем ВУЗе?
— Генрих Генрихович, напоминание о последствиях снятого дефенсора есть шантаж, — ответил недовольно профессор. — Взывая к гуманности, вы пытаетесь вызвать снисхождение к людям, сознательно совершившим противозаконную махинацию. А ведь в их число вовлечены и вы.
— Согласен, что присутствует личный мотив, — признал Стопятнадцатый. — Но также присутствует и моя вина. Благодаря мне девушка пошла не тем путем, и благодаря счастливой случайности ее не растерзал ваш дружелюбный Игрек.
— Напоминаю, что, проголосовав, мы будем придерживаться выбранной линии перед первым отделом, пока дело не закроют, — сказала Евстигнева Ромельевна, постукивая пером по столу.
В итоге присутствующие сделали выбор, причем статус "воздержался" исключался негласными правилами. Двумя голосами против одного было решено сконцентрировать внимание на горне. Профессору Вулфу рекомендовали регулярно осматривать студентку Папену на предмет эмоциональной неустойчивости или иных видимых отклонений в состоянии здоровья.
Это могла быть 27 глава
На редкость сладкий и крепкий сон прервался громким стуком в дверь. Спросонья мне показалось, что стоявший в коридоре тарабанил двумя руками и между делом подпрыгивал, добавляя ногами. За окном рассвело, поэтому сонные глазки, щурясь, разглядели силуэт комендантши, загородившей проем.
— Хватит, звезда моя, бока наминать. Кто рано встает, того весь день подгоняет удача.
Я зевнула во всю ширь. Моя удача убежала, задрав хвост, еще при рождении.
— Тебя вызывают в администрацию, звезда моя, — сообщила важно тетка и добавила для непонятливых: — В институтскую.
— Зачем? — Еще шире зевнула я и потянулась. Тут до меня дошел смысл слов, и повторный вопрос задался бодренько и с затаенным страхом: — Зачем вызывают? Сегодня же воскресенье. Институт не работает.
— Еще как работает, — сказала многозначительно комендантша и, вытащив из кармана замусоленного халата обрывок бумажки, зачитала с выражением: — "Папене Эве Карловне явиться в деканат до одиннадцати ноль-ноль". Сам позвонил и велел срочно передать телефонограмму.
— Кто "сам"? — спросила я машинально, а в голове завертелись колесики. Если институт открыт в выходной день, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. Неужели из-за меня? Приду, а там дожидается краснощекий дознаватель Бобылев и разрабатывает связки механическим "ха. ха. ха. ха".
— Который сам, — сказала тетка со значением в голосе. — Давай ноги в руки и бегом к начальству.
После чего удалилась, перекатывая громадные арбузные половинки, обтянутые жеваным халатом.
На улице наступила оттепель, которую принес заблудившийся южный ветер. Снег чавкал под сапогами, на белесо-голубом небе стремительно неслись перьевые облака, набегая легкими тенями, и отчего создавалась непонятность: то ли сегодня солнечный день, то ли пасмурный.
Зайдя в холл, я поняла, почему институт внепланово работал в воскресенье. Его украшали к предстоящему празднику.
В центре зала, освещенного прожекторами, возвышалась громоздкое механическое сооружение, по которому проворно лазили несколько человек и устанавливали новую люстру. Внизу стояли двое мужчин в рабочих комбинезонах и давали умные советы — как держать, как крепить, как закручивать. Лучше бы взяли да показали, чем тренировать мышцы языка.
Покружив по холлу, я полюбовалась гирляндами разноцветных перемигивающихся фонариков, обвивших зеркала и арочные входы. Святой Списуил красовался с бородой из белой мочалки и в красном цилиндре, державшемся на честном слове. Даже прячущегося в полумраке Монтеморта не забыли. На его толстой как секвойя шее красовался черный галстук-бабочка. Но псина почему-то не испытывала удовольствия по поводу приобщения к атмосфере праздничного веселья и настороженно наблюдала из угла за возней в центре зала.
По пути в деканат я любовалась свисавшими с потолков пушистыми еловыми ветвями, увешанными игрушками и мишурой. На стенах кружила искусно нарисованная метель, а каждая дверь на административном этаже украсилась новогодней бутафорией. Иллюзии выглядели реалистичными и рождали в душе праздничный настрой и нетерпеливое ожидание светлой новогодней сказки. Лишь деканат факультета нематериалки ущербно выделялся одинокой снежинкой, вырезанной из бумажной салфетки и приляпанной к двери на кусочке пластилина.
Миновав неосвещенную и неукрашенную приемную, я с замиранием сердца постучалась в дверь деканского кабинета.
— Входите, Эва Карловна, — крикнул зычно Стопятнадцатый.
В отличие от принаряженного института, в кабинете декана царил аскетизм и витал яростный дух учебы, словно декан вывесил перед входом незримый указатель "запрещено" для предновогодней эйфории. Вместо праздничных украшений в помещении добавилось несколько столбиков с книжками, и стало еще теснее.
Кроме хозяина в неизменном костюме-тройке, иных личностей в помещении я не углядела и поэтому вздохнула с облегчением.
— Присаживайтесь, — указал декан на единственное протертое до дыр кресло. Сев, я чуть не свалилась, потеряв равновесие. Видимо, предыдущий посетитель доломал седалище, и теперь оно пребывало в состоянии клинической смерти. Но Стопятнадцатый не обращал внимания на земные мелочи в виде ущербных кресел. Его манил стол, заваленный бумагами и стопками раскрытых книг. Между штабелями макулатуры ютилась прозрачная желтоватая стела с полки, обычно соседствовавшая с любимым зеркалом декана.
— Что ж, не будем медлить, — сказал Генрих Генрихович. — Вчера вечером стали известны окончательные результаты обследования Касторского, Болотова и Крестовича. Быстро и оперативно.
Я застыла, чувствуя, как стучит пульс в висках.
— У пострадавших полностью отсутствует память. Вместо нее чистый лист, на котором придется рисовать заново, — вздохнул Стопятнадцатый. — Пока неизвестно, сохранится ли у юношей способность осязать вис-волны.
— Неужели вся беда произошла из-за горна? — выдохнула я потрясенно.
— Да, — констатировал мужчина. — После встречи с вами студенты раздухарились и вообразили, что им не хватает острых ощущений. Они спустились в подвал, где и попали под ударную волну. В результате получили сильнейшую контузию.
— Но как вы узнали?
— Восстановили картину события, — пояснил декан.
Значит, приглашали умельцев, которые, как Аффа, видят прошлое. Об этом я и поинтересовалась у Стопятнадцатого.
— Привлечение специалистов по элементарной висорике не имеет смысла. Суть в том, что при строительстве института подвалы окружили защитным щитом наподобие дефенсора. Поэтому прочитать тайны наших подземелий не представляется возможным, — пошутил мужчина с иронией. — Театр абсурда: море секретов, и один противоречит другому. Не мы их установили, однако нам им следовать. Поэтому выводы сделаны путем логических умозаключений.
— А когда контузия пройдет, Касторский вспомнит?
— Вы не поняли, Эва Карловна. Пропавшие студенты будут заново учиться ходить на горшок и держать ложку в руке, заново читать по слогам. При удачном исходе память перепишется полностью.
Я уставилась на декана пораженно:
— То есть? Неужели они стали растениями?
— Не совсем. Мозг пострадавших активен, а значит, есть надежда на восстановление мыслительных процессов. Но гарантирую стопроцентно, что юноши о вас не вспомнят.
Невероятно! Запретное приключение обернулось катастрофическими последствиями.
— А родители парней? Отец Касторского?
— Потрясены, конечно. Для них это большой удар. Однако правила есть правила, студенты их нарушили, и даже Касторский-старший не в силах повлиять на выводы комиссии по расследованию.
Я покусала губу:
— Не знаю, радоваться или нет. Если бы отец не перевел меня в институт, я не встретилась бы с Касторским, не вызвала его неприязнь, не столкнулась с ним позавчера вечером. Глядишь, он поехал бы спокойно домой, вместо того, чтобы… — замялась, подбирая слова, — снимать с меня дефенсор. И ему не взбрело бы в голову спуститься в подвалы.
— В вашем умозаключении много условий, Эва Карловна, а, как известно, каждое "если" понижает вероятность события в несколько раз. Поэтому не стоит винить себя в случившемся. Также советую не афишировать имевший место конфликт. При желании можете оставить угрызения совести для мемуаров, а сейчас нас ждут насущные дела. Ваше трудоустройство.
Я уставилась на Стопятнадцатого словно на чудо наяву. Наверное, у меня глаза стали такими же большими и круглыми как окно в деканском кабинете.
— Почему? — ляпнула, а потом исправилась: — В смысле, куда? То есть зачем?
— В штатном расписании института есть вакантная должность младшего помощника архивариуса. Она вакантна продолжительное время из-за…эээ… незначительного размера заработной платы. Поскольку вы студентка, предлагаю четверть ставки, чтобы совмещать работу и учебу. Два часа ежедневно, пять дней в неделю будете направлять руки и голову на усреднение, каталогизацию и разбор архивных завалов. Подробнее об обязанностях сотрудника архивного отдела прочтёте в памятке.
Я внимала Стопятнадцатому с ошалевшими мыслями. Вот она, подработка, сама идет в руки, вернее, ее подсовывает ненаглядный декан, с которого давно пора сдувать пылинки, холить и лелеять. Но потяну ли нагрузку?
Видя мое замешательство, мужчина начал выдвигать аргументы, вдавливая в расшатанное кресло их весомостью:
— Во-первых, Эва Карловна, вам не придется ехать в другой конец города. Выйдете из библиотеки и побежите отрабатывать свои два часа. Во-вторых, для работы в архиве не требуются особый ум и таланты. В-третьих, деньги не будут лишними. В-четвертых, статус сотрудника института дает кое-какие льготы. Ну, как?
— Не могу сориентироваться, — выдавила я, опешив. — Как успевать и учиться, и работать?
— А куда деваться, милочка? — улыбнулся декан. — Придется выкручиваться. Сессию сдавать надо, но и безденежье поджимает.
— Поджимает.
— Десять висоров еженедельно, — сказал Стопятнадцатый и сощурился, проверяя, куплюсь ли на эту сумму или побрезгую. — Аванс в день трудоустройства.
Услышав о причитающемся вознаграждении, я подскочила от радости и едва не кинулась к декану на шею, но сдержалась и усидела чинно и благородно, как подобает будущему сотруднику института. Меня хватило ненадолго и через пару секунд прорвало:
— Да! Да! Да! Согласна!
— Отлично! — улыбнулся Генрих Генрихович. — Знал, что не подведете. Почитайте пока памятку.
Порывшись в ящике стола, Стопятнадцатый протянул небольшой буклетик. Схватив его, я принялась с жадностью изучать. Десять висоров на дороге не валяются. Потребуется — затянем пояс потуже. Нам не привыкать, выкарабкаемся.
В памятке сообщалось, что меня, как неполноценного сотрудника, не обеспечат щитом неприкосновенности. Зато поставят укол типуна под язык в виде облегченной версии обета молчания. Еще младшему помощнику архивариуса полагались льготы: богатства библиотеки по своему усмотрению, правда, в пределах института, и питание в отдельной столовой. Вторая привилегия мне не светила, зато первая понравилась. Хоть какое-то облегчение. Буду читать на большом перерыве и во время перемен.
— Генрих Генрихович, а почему учебники по висорике нельзя продавать в обычных магазинах? Куда проще — пошел, купил и сиди, учи дома.
— Видите ли, милочка, в любом запрете есть смысл, по крайней мере, его вкладывают устроители запрета. Если висорической литературой будут торговать в каждой лавке, то любой невидящий сможет купить, изучить и воспользоваться знаниями. И неизвестно, во благо или во вред обществу.
— Зачем им нужно? Слепые не видят волн!
— Вы тоже не видите, Эва Карловна, но многое знаете и кое-что умеете, не так ли? — сказал мягко декан, и я потупилась. — Для того чтобы поднять недовольство или бунт, необязательно уметь использовать вис-волны. Можно обратить полученные знания против существующего режима. Когда в кодекс о преступлениях ввели пункт об уголовной ответственности за незаконную продажу и хранение книг по висорике, один мой друг сказал: "Правильное решение. Нельзя, чтобы враги узнали наши тайны". Поэтому литература по этой науке сконцентрирована в определенных местах, защищена от копирования, подлежит строгому учету, и доступ к ней ограничен. А мой друг перестал быть таковым.
Я помолчала. Неприятно знать, что тебя опасаются и заведомо считают предателем, огораживаясь запретами.
— А как быть с семейными библиотеками? Помню, у тетки в гостиной стоял шкаф с книгами.
— Не в любой семье найдется литература по висорике. Каждая книга имеет фамильный оттиск и зарегистрирована в реестре, который ведет Первый департамент. Владелец несет личную ответственность за сохранность, а регистраторы первого отдела делают плановые выезды, проверяя наличие и должное состояние книг.
Я вздохнула. Все же абсурдно думать, что не видящие могут представлять угрозу.
Стопятнадцатый прервал невеселые размышления:
— Жду вас, милочка, в понедельник с утра. Отсюда и начнете оформление. Прежде чем побежите решать задачи, сообщу две новости, а вы обдумайте и в будущем распланируйте распорядок дня, чтобы хватило времени. Во-первых, помня вашу просьбу, я поговорил с Ромашевичевским. Он согласен принять вас на практические занятия по снадобьям, но на общих основаниях. Придется вклиниться в основной поток накануне сессии и сдавать экзамены наравне со всеми. Устроит такой расклад дел?
Поколебавшись, я кивнула. Теория и практика снадобий усваивалась мной лучше, чем остальные предметы, вместе взятые.
— Прекрасно. Искренне надеюсь, что у вас сложатся отношения с Максимилианом Эммануиловичем, — пожелал декан. — Он человек сложного характера, но яркого ума.
Ну, да, складывать и раскладывать отношения у меня получается божественно.
— Также вам придется наведываться в лабораторию к профессору Вулфу.
— Зачем? — воскликнула я, не дав Стопятнадцатому договорить.
— Поверьте, милочка, визиты к Альрику ничем не угрожают, — начал успокаивать мужчина. — Обговорите с профессором периодичность осмотров. Не думаю, что они займут много времени и будут чаще двух-трех раз в неделю.
— Это из-за моих анализов? — спросила я с запинкой, страшась услышать правду.
— Да, с анализами не всё ладно, — подтвердил декан, — но не смертельно. Жить будете. Милочка, не делайте испуганное лицо, а то мне тоже становится страшно.