— Это гостиница, — сказала Роза. — Постоялый двор. Отель. Как угодно называйте.
Я молча кивнул.
— Я родилась в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году, — торжественно произнесла Роза и с вызовом посмотрела на нас. — Не имею обыкновения скрывать свой возраст.
— Хорошо сохранились, — сказал Котя. Он не стал садиться, стоял у окна. — Да вы рассказывайте. Мы теперь во все поверим.
Поколебавшись, я взял стеклянную фляжку. Армянский «Праздничный». Судя по этикетке — выпущенный еще в СССР. Я налил три стаканчика, хотя Роза и покачала головой.
— С молодости работала по гостиничному делу, — сказала Роза. — Когда-то в отцовской гостинице, в Самаре… потом уехала в Питер. Все и не перечислить. Революцию встретила в «Европейской» помощником управляющего. Работала и когда большевики в ней приют для беспризорников открыли, и когда при нэпе снова в порядок гостиницу привели. А в двадцать пятом — попала под статью.
— Политика? — спросил я.
— Нет, проворовалась, — спокойно ответила Роза. — Что вы хотите, время такое… Всякий выживал как мог. Ходила под следствием. Бежать в мои годы уж поздновато… родилась бы мужиком — застрелилась бы, тогда это было модно, но мне никогда не нравились эмансипе. Лежать в покойницкой с дыркой в голове? Нет уж, увольте! А глотать отраву — это для девочек-истеричек. Так что ждала естественного развития событий. И вдруг началась форменная чертовщина! Прихожу на работу, у самой в голове одно — сегодня в допре окажусь или завтра. А меня — не узнают! Куда прешь, говорят, бабка! Номеров нет свободных!
Она тихо засмеялась. Я кивнул.
— Возвращаюсь домой. Муж, покойник, как-то странно смотрит. Но ничего. Поужинали, спать легли. Под утро он просыпается — и давай орать! Кто такая, почему в моей постели… Вот ведь дурак, верно? Нашел в кровати женщину, пусть даже немолодую, пользуйся моментом! Кричу ему: «С ума сошел, старый хрыч? Я твоя жена!» А он в визг: жена у него пятнадцать лет как померла, на кладбище похоронена, он честный вдовец и никакая старая ведьма у него комнату не отнимет… Плюнула я ему в физиономию за такие слова — и вон из дома. Три дня по Питеру моталась. Спала на улице, христарадничала, думала, что с ума сошла. И вдруг подходит ко мне почтальон. На улице, представляете? Вручает телеграмму. А в ней адресок на Литейном и предложение прийти. Мне терять нечего, двинулась по адресу. Нашла рядом с Офицерским собранием маленький магазин. На витрины посмотрела — чуть не упала. Время-то какое было? А за стеклом — изобилие… Рыба красная и белая, раки живые, икра черная и красная, вина и шампанское, вырезка свежая, пикули, оливы в рассоле, фрукты глазированные, шоколад… В лучшие годы нэпа такого не видала. Только при царе, да и не во всяких гастрономах… А народ мимо идет — как не видит… Я войти-то вошла, а сама уже ничего не понимаю!
Она посмотрела на нас с Котей, будто проверяя, верим или нет. Пыхнула сигарой и продолжила:
— Вышел хозяин, культурный молодой паренек, посмотрел на меня пристально и говорит: «Да у вас сейчас голодный обморок случится, уважаемая…» Накормил, напоил, все честь по чести. И говорит: «Вас, наверное, забывать все стали? На работе не узнают, в семье не признали?» Я киваю. Вот он мне и объяснил… то, что сейчас я вам расскажу.
— Нет, таких чудес не бывает, — мрачно сказал Котя. — Мы ничего не услышим. Начнется пожар или землетрясение.
— И рассказывает мне тот торговец, что я — избранная.
Котя фыркнул.
— Жизнь — она ведь коротка. Вам пока не понять, вот к шестидесяти годам убедитесь, если доживете. Как в народе говорят: хоть золотарь, хоть царь, а всё — смертна тварь… Но! — Роза назидательно подняла палец. — Это судьба обычного человека. Совсем другое, если ты в своем деле достиг высот мастерства.
— К примеру — в гостиничном? — с иронией спросил Котя.
— К примеру — да, — согласилась Роза. — Или в столярном. Или в живописи. Или в военном искусстве. И вот такие люди не умирают. Они становятся мастерами. И выпадают из жизни!
Я вздрогнул.
— Простые люди про тебя забывают, — с легким сожалением продолжила Роза. — И родные, и друзья. Документы твои рассыпаются. Место твое в жизни становится пустым, вроде как не рождался ты никогда или помер давно. Зато ты становишься мастером и можешь жить вечно. Иногда в своем мире. А иногда в другом. Где ты нужнее.
— Масоны, — сказал Котя. — И параллельные миры.
Роза рассмеялась негромким, снисходительным смехом.
— Молодой человек, не верьте «желтым» газетенкам и дешевым борзописцам… При чем тут масоны? Самые обычные люди, добившиеся настоящего мастерства в своей профессии, вступают в новую жизнь, становятся мастерами…
— Или функционалами? — спросил я.
Роза кивнула.
— Да, некоторые называют так. Но нам, русским людям, не следует портить язык. Мастера! Прекрасное гордое слово. Я — мастер в своем деле, гостиничном. Вы, как я вижу, мастер-таможенник? Восхищена, что преуспели в столь юном возрасте.
— Я не таможенник, — сказал я.
Роза улыбнулась:
— Ну я же вижу! Вы наш. Вы тоже избранный!
— Ложки нет… — сказал Котя и уселся напротив Розы.
— Какой еще ложки?
— Не обращайте внимания… — В Коте проснулся какой-то профессиональный журналистский интерес. — Так вы здесь живете уже восемьдесят лет? Не старитесь…
— Как видите.
— Это ведь не Земля?
— Это Кимгим. — У Розы слово прозвучало мягко, словно с украинским акцентом. — Здесь немного иные очертания материков, но город расположен примерно на месте Стокгольма. Впрочем, я не особо интересуюсь географией.
— А откуда у вас эта гостиница?
— Каждый мастер, юноша, получает место, где может приложить свои таланты. Когда я пришла сюда — через таможню у Николаевского вокзала, здесь стоял полуразрушенный сарай. Но я чувствовала, что это — мое. С каждой проведенной здесь ночью здание менялось. Пока не стало таким, как мне хотелось. — Поколебавшись, Роза добавила: — Если бы я пожелала, здесь вырос бы отель побольше «Европейского». Но мне всегда нравились маленькие уютные гостиницы.
— Так вы не стареете… вы получили возможность заниматься любимым делом и такую гостиницу, как вам хотелось… и какие-то способности, превосходящие человеческие… раны у вас заживают, еще что-то, да? — Котя перечислял, а Роза кивала в ответ. — Вы… вы вроде как не человек?
— Мастер, — сказала Роза.
— И вас таких много? И вы живете в нескольких мирах и путешествуете между ними? Это все уже давно, десятки и сотни лет? Почему про вас не знают?
— Почему же не знают? Вот вы, Константин, обычный человек. Но друг-мастер вам доверился — и теперь вы знаете. Со временем сумеете замечать и других мастеров, эта способность вроде как тренируется. Клава и Петя давно умеют отличать мастеров от обычных людей.
Роза наслаждалась разговором, это было сразу видно. Нечасто, наверное, ей доводилось поучать неопытных мастеров. И не похоже, что она лгала.
Вот только — какой из меня мастер? Какой еще таможенник? Каких высот я достиг, чтобы внезапно превратиться в сверхчеловека?
— А кто вами правит? — не унимался Котя.
— Правят толпой, юноша, — усмехнулась Роза. — Мы — мастера. Мы самодостаточны.
Я мог бы напомнить, что полчаса назад самодостаточный мастер гостиничного дела была привязана к креслу, но удержался. Вместо этого спросил:
— Так вы не знаете, кто на вас напал?
— Местные, — коротко ответила Роза. — Очевидно, среди них был человек, знающий о нас. Вот они и охотились за…
Она вдруг прищурилась и с силой притушила сигару в пепельнице. Я поморщился от резкого запаха.
— Кирилл Данилович, так они же за вами приходили! Да, да, да… несомненно! Знали, что вы ко мне придете, и решили вас схватить. Но просчитались! Скажите-ка, молодые люди, а почему вы ко мне пришли?
— Нас попросили, — убитым голосом произнес Котя. — Одна да… одна ба… одна женщина. Подбросила записку, что надо найти белую розу, и нам ответят на все вопросы. Мы думали, цветок надо найти. Потом решили, что это про гостиницу…
— Вас заманивали в ловушку! Но просчитались! — Роза всплеснула руками. Интрига происходящего явно прибавила старушке экспрессии. — Какое коварство! Я свяжусь с ближайшим мастером-охранником… Вы, вероятно, еще не знакомы со своими соседями?
Я покачал головой. В отличие от Коти я не испытал разочарования. Но как-то плохо вязались между собой подброшенная записка и засада.
— Нам надо вернуться, — сказал я. — Мы, пожалуй, пойдем.
— Что вы! — Роза Давидовна укоризненно покачала головой. — В такую метель? Зачем? Переночуете у меня. Вы почувствуете, что такое гостеприимство мастера! А Клава замечательно готовит, вы поразитесь, какой она искусный кулинар…
— Нам лучше вернуться в башню, — повторил я. — Ну… вы должны меня понять. Как мастер мастера.
Это подействовало. Старуха закивала:
— Да, конечно. Да, я понимаю… Так у вас тоже башня?
— Почему тоже?
— Вы бы знали, — вставая, произнесла Роза, — как предсказуема мужская фантазия. Половина мастеров предпочитают жить в башнях.
Котя выглядел недовольным, но смолчал. Мы спустились вниз, где уже почти не было следов побоища. Мальчик Петя оттирал какие-то пятнышки со стены, его мать гремела посудой на кухне.
— Сейчас зима, — с грустью произнесла Роза. — Вы к нам приходите летом. Много постояльцев, веселый смех, цветы в вазах. Я приглашаю из города музыкантов, здесь играет пианино…
— А почему сейчас никого нет? — спросил Котя. — Я понимаю, зима. Но все-таки? Голая набережная, только фонари горят. Дома закрытые.
— Ну… так не сезон же… — повторила Роза. Взгляд у нее вдруг стал жалкий и смущенный. — Это бывает. В маленьких приморских гостиницах зимой всегда так. А жители… они тоже разъехались.
Котя посмотрел на меня и кивнул:
— Нам и впрямь пора. Очень было… — Он уставился на мальчика Петю, который меланхолично полоскал в тазике тряпку. От тряпки в воде расходилось красное, и Котя, проглотив слово «приятно», закончил: — …познакомиться.
И тут в дверь постучали. Роза Давидовна вздрогнула. Петя уронил тряпку и замер с открытым ртом, из кухоньки выглянула Клавдия.
— Если это вернулись… — начала Роза. — Но ведь вы сможете нас защитить, Кирилл Данилович?
Я пожал плечами.
Роза мельком глянула на люстру — и та зажглась. Гордо подняв голову, подошла к двери и распахнула ее настежь.
В прихожей еще клубился пар и даже летали снежинки. У дверей стоял человек в сером пальто с башлыком, сапогах и меховой шапке. Может быть, лет сорока или чуть старше. И с очень встревоженным лицом. Только когда он увидел меня за спиной Розы, в глазах его появилось облегчение.
— Мастер? — удивленно произнесла Роза. — О… добрый вечер!
— Там, за гостиницей, пять трупов, — сказал человек, не тратя время на приветствие.
— Это ужасно, Феликс! — Роза заломила руки на груди. — Какие-то сумасшедшие люди напали на гостиницу! Они искали молодого мастера…
— Они искали меня, — отрезал Феликс. — Идемте, молодой человек. Вы не один?
— С другом.
Феликс поморщился:
— Что ж, я захвачу обоих… — Он повернулся к старухе: — Роза Давидовна, будьте осторожнее, прошу вас. Вы же понимаете, как нам будет вас не хватать, если случится непоправимое.
— О, Феликс…
Почему-то мне не хотелось пререкаться и терять зря время. Я схватил Котю за рукав и потащил за собой. Мальчик Петя смотрел нам вслед с бесхитростным любопытством, Клава быстро и мелко крестилась, Роза Белая с немым обожанием провожала взглядом Феликса.
Мы вышли в метель.
Экипаж стоял прямо перед входом. Обычный фаэтон с поднятым по причине снега верхом, только не на колесах, а на полозьях. Впряжены в него были две лошади, поводья намотаны на неприметный столбик у дверей гостиницы. Яркий фонарь, закрепленный по правую сторону кузова, светил как раз на сваленные метрах в десяти тела, уже припорошенные снегом.
— И много сказок вам наплела Роза Давидовна? — спросил Феликс, прикрывая за собой дверь.
Котя нервно рассмеялся. Я с облегчением сказал:
— Много. Что родилась в одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году…
— Вечно молодится, — буркнул Феликс. — Ну какая тут разница — пятьдесят или шестьдесят седьмой? Нет, все бы ей приврать… Еще управляющей отеля назвалась, верно?
— Помощником управляющего.
— Горничная она. Была горничной и осталась. И отель ее — мечта горничной. Чисто, тепло и ни одного постояльца. — Феликс поморщился. — Садитесь, ребята. Нечего нам тут делать.
— Она назвала вас мастером… — Я не закончил фразу, но Феликс понял вопрос.
— Еще одна блажь. Мастера, надо же такое придумать… Мы всего лишь функционалы. Да забирайтесь в сани, успеем еще наговориться!
10
С погодой творилось форменное безобразие. Вьюга налетала короткими снежными зарядами, потом ветер утихал, с неба начинали валить крупные рождественские хлопья снега — чтобы через минуту смениться мелкой ледяной крупкой и стригущей дорогу поземкой. Лошади бежали ровно, и сани плавно, убаюкивающе покачивались на ходу. Заднее сиденье в санях походило на узкий диванчик, покрытый меховым чехлом, для ног внизу имелось что-то вроде меховой полости. Я никогда раньше не катался в санях и ожидал гораздо меньшего комфорта.
Мы отъехали от гостиницы уже километра на три, а унылые кирпичные здания все тянулись и тянулись вдоль набережной, и не было ни одной живой души… Хороши были бы мы с Котей, попытайся проделать весь этот путь пешком.
— Меня зовут Кирилл! — запоздало представился я. — А моего друга — Константин. Мы из Москвы.
— Очень рад, — не выказывая особых эмоций, откликнулся Феликс.
Я упрямо пытался поддержать разговор:
— Феликс, почему здесь никто не живет?
— Это заводской квартал, — коротко ответил Феликс. — Промзона. А сейчас праздники.
— И все-таки? Почему совершенно никого нет? — настаивал я.
Феликс потянул вожжи, притормаживая лошадей. Тоже интересное ощущение — машины приучили меня, что остановиться можно в любой момент. Сани проехали еще с полста метров, прежде чем окончательно встали.
— Ты правда хочешь это знать? — спросил Феликс.
Я кивнул. Лицо Феликса было серьезным, даже мрачным. Если бы он сейчас сказал, что город оккупирован инопланетными пришельцами, захвачен вампирами или выкошен чумой, — я бы поверил.
— Вокруг посмотри. Какой идиот в такую погоду отправится гулять по набережной?
Я хотел было ответить — и не нашелся, что сказать.
Феликс усмехнулся. Но тут со стороны моря тяжело плеснуло — будто накатила особенно большая волна. И улыбку с лица Феликса словно смыло этим плеском.
— Есть еще одна причина! — резко ударяя лошадей вожжами, крикнул он.
Лошади в понукании не нуждались. Они рванули так, что нас с Котей отбросило на спинку диванчика. Я перегнулся через боковину саней — и увидел, как за парапетом, за строем фонарей, колышется на воде что-то округлое, темное, усыпанное фосфоресцирующими блестками, с длинными щупальцами, тянущимися к дороге…
Сани неслись теперь вдоль самой стены заводов, максимально далеко от воды. Туша исполинского спрута ворочалась далеко позади.
— Не бойтесь, — не оборачиваясь, произнес Феликс. — Они боятся света и никогда не выползают на дорогу.
Почему-то ничего подобного я не ожидал. Чужой мир был слишком похожим на наш. Здесь могли водиться тигры и медведи — но никак не драконы и гигантские спруты.
— Куда мы едем? — наконец-то спросил я.
— Ко мне. Не беспокойтесь, уже почти на месте.
Сани свернули на широкую улицу — совсем не похожую на те узкие тупики, что разделяли заводские корпуса. Она была освещена — такими же фонарями, как на набережной.
И впереди что-то грохотало. Гремело. Сверкало яркими прожекторами. Неслось нам навстречу. Что-то металлическое, на огромных, метра два в диаметре, колесах, между которыми угрожающе нависал приземистый бронированный корпус с несколькими башенками с тонкими стволами — то ли пулеметов, то ли мелкокалиберных пушек…