Меня спасло то, что ловцы были с Аркана, с Земли-один. Из мира, где все правильнее нашего. Где граждане в большинстве своем лояльны и говорят полиции чистую правду.
— Эй… убийца и террорист… — с некоторым сомнением позвал Саша. — Ушли они.
Я выглянул вниз. Спрыгнул на полку.
В вагоне было тихо. Пассажиры будто почуяли неладное — если кто и проснулся, то сидел по купе не высовываясь.
Саша смотрел на меня все с тем же сомнением — «правильно ли я делаю?».
— Пока, — сказал я и, пригибаясь, побежал к выходу из вагона.
Купе проводников было открыто. На перроне стояли и шушукались, что-то разглядывая, обе проводницы. Я глянул с лестницы им через плечо: это был листок с моей фотографией. Текст под фотографией я читать не стал — спрыгнул к проводницам и тихо произнес:
— Жить хотите?
Та, что постарше, закивала и прижала ладони к лицу. Та, что помоложе, открыла рот, собираясь завизжать.
Я зажал ей рот рукой. И сказал:
— Хочешь, чтобы детки твои спокойно во дворе играли?
Глаза у проводницы округлились, она будто окаменела.
— Тогда — обе никого не видели и ничего не слышали. — Я убрал руку.
Проводницы молчали.
Я глянул налево и направо — никого не было. Все то ли прочесывали поезд, то ли уже искали меня среди запасных путей и товарняков.
Со всех ног я кинулся к полутемному зданию вокзала.
2
Существует такая удивительная порода людей — укорененные москвичи. Не надо путать с коренными, те ничем, кроме легкого снобизма столичных жителей, от прочих россиян не отличаются! В отличие от них москвич укорененный — существо, за пределы Москвы не выезжающее, да и не стремящееся. Бывают разные степени укорененности. При самой запущенной человек рождается в роддоме имени Грауэрмана, хоронят его на Ваганьковском, а живет он (иногда — очень долго) где-то в промежутке между этими точками.
Про очень запущенный случай мне как-то рассказал отец. Его сослуживица в пятьдесят с лишним лет первый раз выехала из Москвы — в Питер, на научную конференцию. Перед поездкой она сильно нервничала, но только в поезде выяснилось, что женщина никуда и никогда не выезжала из Москвы. Даже в детстве в пионерлагерь! Даже летом на дачу! Без особых причин, просто не выезжала — и все тут! В поезде она всю дорогу не спала, вглядывалась в унылые пейзажи за окном. В Питере восхищалась Невой и Невским, Исаакием и Адмиралтейством, парадными и поребриками. Целый мир внезапно открылся для человека!
Я, хоть и вырос в Москве, но вопросом «есть ли жизнь за МКАДом» не задавался, в Питере был раз пять, побывал и в Рязани, и в Екатеринбурге, и даже в Красноярске. Ну и в Турции с Испанией, нынешней альтернативе Крыму.
Однако город Орёл был для меня полнейшая терра инкогнита. Ну, «город первого салюта» вместе с соседним Белгородом. Ну, какая-то крепость там была в старину… или сражение?
Вот и все, пожалуй.
Даже как зовут себя местные жители, я не знал. Орёльцы или орельцы? Орловчане? Орловяне? Орёльцы, орёлчанки и орловята?
Ответ я получил от дежурившего на привокзальной площади таксиста, которому я сообщил, что отстал от поезда и должен как можно быстрее приехать в Харьков.
— Меня мало чем удивишь, — философски сказал таксист, выглядывая в опущенное окно старой «волги». — Ты платишь, я тебя везу. Хоть в Москву.
В Москву?
Мне вдруг безумно захотелось назад. Домой, в Москву. В шумный мегаполис, где затеряться проще, чем в пустыне. А станут ли там меня искать? Может быть, погоня с тем и связана, что я не смирился, не начал вести прежнюю обыденную жизнь, а кинулся на поиски? Я как-то сразу поверил в это. Поеду сейчас назад, в Москву — и кошмар развеется. Вернусь на работу в «Бит и Байт», получу выволочку за прогул, помирюсь с Анькой…
Забуду Настю.
— Нет, — сказал я. — Мне в Харьков.
— Сколько?
Я понимал, что он имеет в виду. Но ответил неожиданно для самого себя:
— Как поедем-то? Сразу на Курск или через Знаменку?
Какая еще Знаменка? Я и про то, что дорога через Курск идет, не знал!
Водитель еще раз осмотрел меня. Куда внимательнее. Видимо, то, что он видел, и то, что я говорил, друг с другом не вязалось — будто на телеканал «Наше кино», где шли какие-нибудь «Девчата», наложилась звуковая дорожка фильма «Девки», идущего по каналу для взрослых.
— А фигли через Знаменку? — спросил водитель.
— Короче, — предположил я.
Нет, не предположил. Знал!
— Короче, да дольше. В Кромах застрянем… Ты орловчанин, что ль?
— Можно и так сказать. — Я улыбнулся. — Ну, за сколько повезешь-то?
Водитель вздохнул. Сплюнул через открытое окошко, неохотно сказал:
— Ну… я ж обратно никого не найду… Давай за семь?
По неизбывной московской привычке я мгновенно решил, что речь идет о сотнях долларов. И сказал:
— Шеф, ну это свинство, так ломить…
— Ну шесть тысяч, раз земляк. — Водитель покачал головой. — Меньше не повезу!
— Поехали. — Я глянул в сторону вокзала, обошел машину и сел на переднее сиденье. До меня дошло, что в провинции крупные суммы считают не сотнями долларов, а тысячами рублей.
— Деньги вначале заплатишь, — предупредил водитель, не спеша заводить машину. — Я домой заеду, жене оставлю.
— Разумно, — согласился я и достал принадлежавший некогда Коте бумажник. Отсчитал шесть тысячных. Водитель аккуратно сложил их, спрятал в карман и повернул ключ зажигания. Спросил:
— А что на поезде-то не едешь?
— Отстал.
— Ну да. — Водитель усмехнулся. — Отстал… Вон хвост поездной из-за деревьев торчит… А то могу до Курска довезти, быстрее поезда. Хочешь? Там сядешь в свое купе баиньки…
— До Харькова, — настойчиво повторил я.
— Мое дело простое, баранку крутить. — Водитель пожал плечами. — Но учти, если у тебя документы не в порядке или вдруг наркоту-оружие на границе найдут… это все твои проблемы.
— Нет у меня никакого оружия, — ответил я. — И наркотиками никогда не баловался. С такими мыслями — и пассажира берешь?
Водитель кивнул:
— Беру. Жить-то надо… И стекло опусти, ты мне тут все пивом провонял… гайцы остановят — заманаюсь доказывать, что не я пил.
Дорогу до Курска я не запомнил — спал. Едва водитель отъехал от своего дома, где вручил деньги заспанной жене, как я отключился. Снилась всякая белиберда, которая даже не запоминается, но оставляет после пробуждения тяжелое гадостное ощущение.
Проснулся я уже на выезде из Курска. Водитель остановил «волгу» на заправке, сходил в магазинчик и купил пару банок холодного кофе. Остановка разбудила меня лучше любых колдобин на трассе Орел — Курск. Я заворочался, щурясь посмотрел на вернувшегося водителя. Булькал бензин, наполняя бак. Булькала упакованная в жесть кофеиносодержащая жидкость — назвать ее «кофе» язык не поворачивался, — стекая по пищеводу и наполняя желудок. Вкус вынуждал думать об этом напитке исключительно в скупых медицинских терминах.
— Будешь? — спросил водитель. Похоже, он убедился, что я не собираюсь нападать на него с целью завладеть машиной, — и подобрел.
— Тут туалет есть?
— Там, в магазинчике.
— Пойду ноги разомну…
Вернувшись, я взял предложенный кофе, открыл, сделал глоток. Мы вывернули с заправки на трассу. Начинало светать. Я закурил, опустив стекло до отказа. Воздух был прохладный и свежий — здесь зима еще не вступила в свои права, я снова вернулся в позднюю осень.
— Странный ты, — буркнул вдруг водитель. — Вроде и наш… и не наш. Не бандит, а деньги швыряешь не считая. Уснул вот… А если бы я тебя по голове тюкнул — и в кювет?
— Я же вижу, что не тюкнешь, — сказал я.
— Видел он… — Водитель хмыкнул. Машина неслась по ночному шоссе. Потряхивало — отремонтированная весной дорога к зиме уже была разбита.
Откуда я знаю, когда чинили дорогу? Откуда знаю расстояния между городами?
В конце концов, откуда мне известно, что жену водителя зовут Оксана, она моложе его на десять лет и проводит остаток этой ночи в постели соседа — с молчаливого попустительства своей матери, живущей с ними…
А вот имени водителя я не знаю.
Какие-то остаточные способности функционала? Проявляющиеся случайным образом?
— Странный ты, — вновь повторил водитель.
— Знаю.
— Тебе что важнее, парень, быстрее до Харькова добраться — или не чувствовать себя лохом?
Я хмыкнул:
— Вопрос… Хорошо бы, конечно, и то, и другое. Но добраться — важнее.
— Тогда я тебя высажу в Белгороде на автовокзале. И даже до местного таксиста доведу. У них на границе все схвачено, провезут быстро. А нас с тобой будут часа три мурыжить. Обойдется тебе удовольствие рублей в пятьсот.
— Ага. — Я кивнул. — Понял. И за сколько бы ты меня до Белгорода довез? Если бы я сразу так договаривался?
— Да тыщи за три — легко! — с нескрываемым удовольствием произнес водитель.
— Ясно. Ну, будет мне наука.
Некоторое время мы ехали молча. Потом водитель сказал:
— Пожалуй, пятихатку в Белгороде я за тебя заплачу.
— Почему? — поинтересовался я. — Не требую же…
— Я таксист, а не хрен с горы. — Водитель вытянул из пачки «Кэмэла» сигарету. — Это моя работа, я в ней хочу честным быть. Ну… — он искоса глянул на меня, — поторговаться, денег зарядить побольше — это все правильно. Хохлу — так я бы еще накинул… Но раз ты не ругаешься, денег назад не требуешь, то и я поступлю по совести. Я вот думаю, что если у нас все люди начнут работать увлеченно, с уважением к своей профессии — все наладится.
Мне захотелось рассмеяться. Но я промолчал, даже кивнул, соглашаясь с этим достойным настоящего функционала лозунгом.
Странное дело — вот такие короткие знакомства. Обычно они происходят в дороге, но порой ждут нас и в родном городе. Мы с кем-то встречаемся, говорим, едим и пьем, иногда ссоримся, иногда занимаемся сексом — и расстаемся навсегда. Но и случайный собутыльник, с которым вы вначале подружились, а потом наговорили друг другу гадостей, и скучающая молоденькая проводница, с которой ты разделил койку под перестук колес, и, в более прозаичном варианте, катавший тебя несколько часов таксист — все они осколки неслучившейся судьбы.
С собутыльником вы разругались так, что он зарезал тебя. Или ты — его.
Девушка-проводница заразила тебя СПИДом. Или же — стала верной и любящей женой.
Таксист так увлекся разговором, что въехал в столб. Или же — застрял в пробке, ты куда-то не успел, получил выговор от начальства, пришлось менять работу, уехать в другую страну, там встретить другую женщину, разбить чужую семью и бросить свою…
Каждая встреча — крошечный глазок в мир, где ты мог бы жить. И ловкий чиновник Саша, и провинциальный водитель, которому по ночам жена наставляет рога, — это все твоя неслучившаяся судьба. Мне они интересны.
Особенно когда я узнал, как легко стираются из жизни наши судьбы.
Зябко заложив руки в карманы (все-таки даже здесь, на юге, было холодно), я шел по утреннему, только просыпающемуся городу. Как обидно, что я не спросил у Василисы адрес… Хотя откуда я мог знать, что он мне понадобится?
В какой-то забегаловке с легким налетом украинского колорита я заказал себе порцию вареников, полтарелки борща, кофе и, поколебавшись, рюмку коньяка — согреться. Как ни странно, но вареники оказались ручной лепки и вкусные, к борщу прилагалась аппетитно пахнущая чесноком пампушка, кофе был приличным эспрессо, а коньяк (или скажем честно — украинский бренди) не вызывал рвотных позывов. К тому же в кафе стали забегать молоденькие девчонки какой-то повышенной по сравнению с Москвой симпатичности. Я всегда считал, что в Москве живут очень симпатичные девушки, но Харьков явно был вне конкуренции. На пятой или шестой девчонке, вызвавшей сильное желание с ней познакомиться, я счел за благо допить кофе и выйти под мелкий противный дождик.
Впрочем, улица облегчения не принесла. Поблизости явно был какой-то крупный институт или университет (а есть ли в Харькове университет? Не знаю… интуиция ничего не подсказывает), куда и шли на первые лекции студенты. Через минуту я поймал себя на том, что откровенно заглядываюсь на идущую параллельным курсом девушку, а та вполне благожелательно улыбается мне в ответ, — и резко свернул в переулок, пробормотав: «Жениться тебе надо, барин…»
К сожалению, я сюда не за невестой приехал. И не за галушками-варениками.
Я присел на лавочку во дворе старенького трехэтажного дома — облупившаяся штукатурка, подпертые обрезками рельсов маленькие балкончики с пузатыми выщербленными балясинами, редкие белые клеточки стеклопакетов на фоне старых серых рам. Что-то в здании было неуловимо московское — от старой, послевоенной Москвы. Наверное, и впрямь построено московскими строителями? Харьков во время войны разрушили почти до основания, он несколько раз переходил из рук в руки. Так что отстраивали его заново, всей страной, и получился он местами похожим на Москву, местами — на другие города…
Как мне найти женщину по имени Василиса? Когда я сам был таможенником, у меня было чувство направления, которое помогало вернуться к спрятанному в старой водонапорной башне перекрестку миров. Но чужие порталы я не чувствовал даже тогда. Да и функционалов узнавал лишь при встрече лицом к лицу.
Моя идея — приехать в Харьков, найти Василису, попросить ее помощи — изначально была весьма сомнительной. Да, мы как-то сразу вызвали друг у друга симпатию. И к тем неведомым кукловодам, что сделали нас функционалами, относились неприязненно. Василиса, как я понял, вообще была добровольным изгоем, не слишком часто контактируя с коллегами.
Но с чего я взял, что она станет мне помогать — рискуя потерять все?
Только потому, что знаю ее лучше других таможенников? Ну, не факт. С немецким таможенником мы общались не менее дружелюбно… едва ли не побратались…
За этими невеселыми размышлениями я курил, мок и впадал в депрессию. Что я здесь делаю? Не лучше ли довести до сведения функционалов, что я вовсе не собираюсь с ними воевать… что они могут оставить меня в покое… вдруг получится? А я вернусь домой. В «Бите и Байте» мне устроят головомойку за прогул, но, наверное, примут обратно. Да хоть бы и не приняли! Что я, до старости собираюсь прыщавым подросткам втюхивать «кульные видеокарты», а престарелым бухгалтерам доказывать, что «этот компьютер очень мощный, с „мышкой“, монитором и Интернетом!» Поступлю в университет. На физмат. Чтобы это… изобрести машину для прохода между мирами. Ввалиться на Землю-один… нет, лучше — на Землю-ноль, которая, как я предполагаю, за всем стоит. И устроить им кузькину мать! С двумя мечами за спиной и автоматом наперевес! Окропясь святой водой и изучив тибетскую боевую магию! Все — в духе фантаста Мельникова…
Вспомнив Мельникова, я невольно вспомнил и Котю.
Вот тут на душе стало совсем хреново. Я встал, затушил вторую сигарету, которую начал смолить сразу за первой. И побрел через двор.
Харьков — большой город. Метро и все прочее, положенное по статусу. А в первую очередь — огромное количество домов. Площадь тут не экономили, застройка была высотной лишь местами.
Ну почему Василиса отсюда? Была бы она из какого-нибудь уютного маленького Бобруйска…
Через несколько дворов — мокрых, серых, грустных — я прошагал погруженный в свои мысли и почти ничего не замечающий. Дома стояли на холме, асфальтированная дорожка вилась между ними, огибая отгороженные штакетником палисадники, едва ли не огородики — вещь в миллионном городе странная и вряд ли разрешенная. Но на юге все проще. Дальше от идиотской схемы «положено — не положено», ближе к реальной жизни. Вполне возможно, что жители преспокойно растят себе лучок с укропом прямо у подъезда…
А потом что-то заставило меня остановиться — вблизи узкой улочки на выходе из очередного двора.
Это «что-то» трудно было передать словами. На самой грани реального и сказочного, увиденного и додуманного — будто быстрая тень, замеченная периферийным зрением и канувшая в никуда.
Я огляделся. Прислушался.
Если бы рассчитывал на свое испорченное сигаретами обоняние — принюхался бы!