– Гонит, – качает головой очкарик. – На «тройке» в виртуальность не войдёшь.
– Почему? Если с «сопром», то вполне! – возражает кто-то.
Начинается долгий спор, можно ли войти в виртуальность на «ИБМ-386», и поможет ли в этом процессе математический сопроцессор – «сопр». Я не вмешиваюсь, слушаю, хоть и знаю ответ.
Можно.
Я сам с «тройки» начинал. Тоже без шлема и костюма, как гипотетический солдатик, выбравшийся в самую необычную из всех самоволок истории.
Но такой информацией не разбрасываются.
За разговором мы подходим к «BFG-9000». Это мрачноватое здание, выдержанное в стиле «Лабиринта», или, точнее, его предтечи – игры «Doom». У тяжёлых железных дверей стоят два монстра в ливреях, и я машинально дёргаю плечом, пытаясь сбросить в руки несуществующую уже винтовку. Самое смешное, что мой жест повторяют ещё несколько человек.
Игры в «Лабиринте» даром не проходят.
Расталкивая монстров-швейцаров, вваливаемся в ресторанчик. Интерьер знаком до боли – это последний уровень игры «Doom-2». Огромный зал, половина залита мерцающей зелёной жидкостью, половина представляет из себя каменную террасу, на которой и расставлены столики. На стене над зелёнкой – морда чудовищного демона, изо лба которого периодически вылетают вращающиеся кубики. Над террасой кубики лопаются, из них вылупляется какой-нибудь монстр и несколько секунд бродит между столиками, прежде чем исчезнуть. На них внимания не обращают, в отличие от игры здесь они бесплотны и безопасны.
– Простые были уровни, – бросает какой-то парнишка из нашей группы. Я молчу. Его бы на этот уровень, даже без всякой виртуальности. Посмотрел бы я на подвиги юного поколения. Единицам удавалась пройти последний уровень честно, не вводя в игру код бессмертия.
Мы садимся рядом с зелёнкой, сдвигая несколько столиков. Приближается официант – тоже монстр, летающий алый шар с выпученными глазами.
– Пива! – требует очкарик. – Фирменного, всем! Я плачу.
Монстр раскрывает рот, и я машинально уклоняюсь. Но из пасти вылетают не огнедышащие черепа, как в игре, а запотевшие кружки с пивом.
Двое идиотов смеются надо мной. Остальные понимающе переглядываются.
Чем простой человек отличается от думера? Думер за угол не заходит, а вначале заглядывает.
Думер думера видит издалека. У старых игроков моя реакция удивления не вызывает.
Сдвигаем кружки.
– За перемирие! – провозглашает очкарик. – Между Стрелком – и всеми нами!
Пиво густое, тёмное, не «Гиннес», но что-то похожее. И очень крепкое.
Интересно, каким чудом владельцы ресторана ухитрились придать несуществующему пиву такой вид, что оно воспринимается как крепкое?
– Дамир, – представляется очкарик.
– Стрелок.
Дамир кивает, смиряясь с тем, что я не сниму маску. Почему-то мне кажется, что его внешность – прямая противоположность реальному облику. Он, наверное, высокий и крепкий.
Обычное дело – маскировка наоборот. Я читал пару психологических исследований глубины, где сообщалось, что данный метод используется в двух третях случаев.
– Почему ты раньше не появлялся в «Лабиринте»? – интересуется Дамир.
– Неинтересно, – признаюсь я.
Дамир воспринимает мою фразу спокойно, а молодняк начинает хмуриться.
– Ты не был на московском турнире думеров в девяносто седьмом? – интересуется Дамир.
– Нет.
– Всё равно, мне твоя манера знакома, – решает Дамир.
Сидим, пьём пиво. Честно говоря, я очень рад, что постоянные игроки «Лабиринта» пошли на перемирие. Если бы на меня навалилась настоящая толпа, все способности дайвера не спасли бы.
Между тем зал оживляется. Откуда-то появляется парень с гитарой, смуглый, длинноволосый. Смущённо улыбается, машет рукой, ступает на зелёнку. Жидкость шипит под его ногами. Парень проходит в центр зелёной зоны, садится на стул, стоящий на маленьком бетонном пятачке, начинает неторопливо настраивать гитару. Я тоже машу ему рукой, хоть он никак не узнает меня в облике Стрелка. Это личность в глубине легендарная, один из хакеров старой школы, к тому же – бард. Давно мы не пересекались. Обычно он выступает в «Трех поросятах», в которых, по слухам, даже имеет маленький пай. К «Лабиринту» он вообще равнодушен, и то, что его занесло сюда – редкая удача. Парень смахивает волосы со лба и начинает петь:
Промозгло, сыро, какая прелесть,
Какая слякоть, какой туман!
А я улыбаюсь чему бог невесть,
Я, как и город, туманом пьян…
Девчонка похлопывает рукой по столу, отбивая такт, пиво льётся рекой. Я знакомлюсь со всей компанией, на всякий случай заставляя Вику запомнить лица и имена. Под шумок один из парней долго жмёт мне руку и лепит на плечо простенький маркер. Делаю вид, что не замечаю. В порыве чувств обнимаю паренька в ответ, и перекидываю маркер на него.
Пускай поотслеживает, ламер.
Бреду в тумане как в океане,
Я, может, лодка, а может, кит.
А может, просто нечто с глазами
В деревьях-водорослях скользит…
Веселье в полном разгаре. Все довольны, включая хитроумного ламера.
Я звуков не знаю, я их не помню,
Слова забыты, к чему слова.
Я этим туманом себя наполню
Если вместит моя голова…
Я уже наполнен хмельным туманом. Встаю, улыбаюсь игрокам.
– Мне пора.
Никто не спрашивает, почему, никто не уговаривает остаться. Пребывание в глубине – развлечение платное. Пробираюсь между столиками, над головой шипят иллюзорные кубики, раскрываясь, выплёвывая монстров. Делаю усилие, чтобы не уворачиваться.
У меня есть ещё часов пять. Сейчас дайверы «Лабиринта» возятся с Неудачником. Но почему-то я уверен, что у них ничего не выйдет.
Сворачиваю в переулок, останавливаюсь.
Глубина, глубина, я не твой…
Первым делом, сняв шлем, я открыл холодильник. Достал лимонад, колбасу, коробочку йогурта. Надо пообедать.
На экране все нормально. Стрелок стоит, привалившись к стене, редкие прохожие не обращают на него внимания. Вон какой-то типчик юркнул в двери «Всяких причуд».
– Только не к Вике! – сказал я ему вслед.
– Я не поняла, Лёня, – отозвалась «Виндоус-Хоум».
– Ничего, – отводя глаза ответил я. – Все в порядке.
Мне вдруг стало не по себе. Вдруг к Вике – той, виртуальной, кто-то пришёл? Я представил себя, учиняющего разборки в несуществующем борделе и улыбнулся.
Но всё же стал есть куда торопливее.
– Лёня, – сказала «Виндоус-Хоум». – Я должна сделать тебе ежемесячные напоминания.
– Валяй, – буркнул я.
– Позвонить родителям, – укоризненно произнесла Вика. – Я могу набрать номер, но это потребует освобождения телефонной линии…
– Нет.
Нехорошо, конечно, но лучше позвоню вечером.
– Оплатить коммунальные счета…
Да, с этим тянуть тоже не следует. Отключат телефон в самый неподходящий момент…
– Спасибо.
– Убрать в квартире.
Я быстро оглянулся. Да, пол вымыть следует. И пыль бы стереть. Батарею, с ржавым потёком, покрасить.
– Спасибо, Вика, принято.
– Кроме того, в очередной раз обращаю твоё внимание, что уровень поставленных передо мной задач не всегда соответствует объёму оперативной памяти…
– Утихни.
Я положил ладони на клавиатуру, локтем скинул пустую коробочку из-под йогурта, чтобы не мешала.
deep Ввод.
Отлепившись от стены, я вхожу в стеклянные двери борделя.
И Мадам выходит навстречу.
– Вы сегодня рано, Стрелок.
– Зато ненадолго.
Мадам улыбается, протягивает руку, касается моей щеки.
– Только не морочьте голову девочкам, Стрелок.
– Я постараюсь, – голосом послушного мальчика говорю я.
Мадам кивает, без особой уверенности. Поворачивается к охраннику:
– Проводи его в служебные помещения. К Вике.
– Спасибо! – от души говорю я. Мадам устало отмахивается и идёт к лестнице на второй этаж. А охранник кивает на маленькую дверь, рядом с которой стоит.
С некоторым смущением я иду за ним.
Прямо в сердце борделя.
Чистенький коридор, за окнами – летний лес, река и яркое солнце. Ага, а ведь Мадам говорила, что у них всегда вечер. Хочется солнышка, никуда не деться.
Вдоль коридора – двери, на них нет номеров или имён, зато налеплены картинки. Кошечки, щенки, мышата, зайчата. Это немножко напоминает детский садик. Но из одной двери вдруг высовывается полуодетая блондинка, ойкает, картинно прикрывает грудь руками и заскакивает обратно.
Стараюсь идти с каменной физиономией. За дверями шорохи, когда я прохожу мимо, слышится лёгкий шум. Знаю, что если обернусь, то увижу десяток любопытствующих лиц, выглядывающих в коридор.
Поэтому не оборачиваюсь.
Охранник останавливается у двери, на которой висит фотография задумчивого чёрного котёнка. Стучит.
– Да? – слышится в ответ, и я вздрагиваю, потому что узнаю голос.
– Посетитель, – говорит охранник.
– Пусть войдёт.
Охранник легонько хлопает меня по плечу и удаляется. Из полуоткрытых дверей его о чём-то спрашивают шёпотом, но он хранит молчание.
Под насмешливым взглядом котёнка вхожу.
Комната выглядит как горная хижина. Окно распахнуто, из него доносятся порывы холодного ветра. Шумит река. Вика сидит перед окном на простом деревянном стуле, разглядывая лицо в маленькое зеркальце. Рядом, на грубо сколоченном столе, вполне современная косметика.
– Привет, – бросает она. – Посиди тихонько, ладно?
Киваю, стою и оглядываюсь. На стенах акварели – незнакомые, почти на всех горы, туман, сосны. На первый взгляд кажутся однообразными, словно творения халтурщика к еженедельной распродаже. Но всматриваюсь внимательнее – и одобрительно киваю. Это не штамповка набитой рукой, а просто цикл.
– Как бы ты их назвал? – спрашивает Вика, не оборачиваясь. Ей хорошо, у неё зеркало.
– Даже не знаю, – признаюсь я. – У меня всегда были проблемы с названиями. Ну, например…
Прохожу вдоль стены, осторожно касаясь рамок. Горы, или одна гора – но в разных ракурсах, густые плети тумана, впившиеся в склоны сосны. Утренний холод и сухой жидкий воздух. Звенящая струя ручейка, шорох ветра – словно картина способна передавать звук.
– Лабиринт, – говорю я. – Лабиринт отражений.
Вика красит губы. Задумчиво соглашается:
– Можно… главное, что непонятно. С такими названиями лучше покупают.
– Это твои картины?
Последние дни я потрясающий тугодум.
– Да. Непохоже на меня?
– Похоже. Но я думал, ты просто подобрала их со вкусом.
– Ну и мужики пошли, – Вика наконец встаёт. На ней белое льняное платье до колен, босоножки, серебряный кулон на цепочке. – Это комплимент при первом свидании?
– При втором, – пытаюсь я отшутиться.
– Нет, при первом. Утром – это была работа.
– Тогда начинаю говорить комплименты, – бормочу я. – Ты умная, красивая, талантливая…
– Добавь – пунктуальная, – Вика стягивает волосы белой ленточкой.
– Нет, лучше добавлю – щедрая. Продавать такие картины – подвиг.
– Ерунда, – легко отмахивается Вика. – Я продаю реальные оригиналы. А эти – остаются у меня. Они лучше.
Вика не замечает, какую промашку допустила. Я этому безумно рад. Торопливо говорю:
– Чем лучше?
– Они звучат.
Так вот в чём дело. Мне не послышался шум ветра и плеск воды из картин.
– Рождается новое искусство, – говорю я.
– Давным-давно родилось. И не одно. Просто нам пока непонятно, что это искусство. Когда пещерный человек рисовал на стенах оленей, это тоже не сразу признали творчеством.
– Если так, то весь Диптаун – произведение искусства.
– Конечно. Не весь, но местами – несомненно. Иди сюда.
Вика бесцеремонно хватает меня за руку, подтаскивает к окну.
– Смотри!
Вот оно что. Вика рисовала с натуры… только существуют ли в реальности такие горы?
Центральный пик – наверняка, нет. В нём километров десять высоты, он вырывается из горной цепи, словно гордый бунтарь. Облака кружат вокруг вершины, бессильные накрыть пик своей шапкой. Гора словно слоями нарезана – тёмная зелень лесов, салатная полоска альпийских лугов, снежное кольцо и серый, мёртвый гранит вершины.
Между нашей хижиной, а она тоже стоит на порядочной высоте, и пиком-гигантом раскинулось озеро. Не очень большое, но идеально круглое, я сказал бы – нарисованное, не будь оно таким живым. Вода тёмно-синяя, тяжёлая, на грани льда.
Я молчу.
– Не боишься, что это фирменный антураж для привередливых клиентов? – спрашивает Вика.
– Ещё чего. Обойдутся.
Мы смотрим на горы.
– Долго рисовала? – тихонько спрашиваю я.
– Два года, – беспечно говорит Вика.
Киваю. На это можно потратить и больше. Это не штампованные заоконные красивости, продающиеся на каждом углу. Мне кажется, что если я возьму даже очень сильный бинокль, домысливать ничего не придётся. Картина сделана полностью – во весь объём.
– Очень хочу туда спуститься, – говорит Вика, глядя на озеро.
Молча киваю, соглашаясь.
– Страшно. Дорога очень сложная, – вздыхает Вика. – Если привязать верёвку к окну, то на вон ту тропинку можно выбраться запросто. Но по северному склону полгода как прошёл оползень. Тропинку наверняка завалило.
Я поворачиваюсь к ней, смотрю в глаза.
Нет, она не врёт и не смеётся.
– Ты хочешь сказать, что это все – живое? – спрашиваю я. – Туда можно войти? Подняться на пик, искупаться в озере?
– Вода ледяная, простудишься.
– И все это живёт? Падает снег, идут лавины, случаются бури?
Вика кивает.
– Чтобы держать такое пространство, нужен отдельный сервер!
– Два сервера. Один полностью занят, другой ещё все заведение держит.
Глотаю холодный воздух. Спрашиваю:
– Так… зачем ты здесь работаешь? Тебя любая фирма возьмёт пространственным дизайнером, только позволь заглянуть в это окошко!
– У меня свои причины, – говорит Вика, слегка повышая тон, и я понимаю – вопрос неуместен.
Свобода для всех и во всём.
Может быть, ей нравится быть виртуальной проституткой?
– Спасибо, – говорю я.
Вика недоуменно хмурится.
– Спасибо, что позволила это увидеть, – объясняю я. – Ты ведь не каждого сюда пускаешь?
– Не каждого. А ты покажешь мне свои картины? – с улыбкой спрашивает Вика. Я вздрагиваю. – Ты сказал, что не умеешь придумывать названия. Значит, приходилось этим заниматься.
Вот так. Я тоже сглупил. И, подобно Вике, не заметил своей оплошности.
– Я давно не рисую, – признаюсь я. – Так получилось. Может, и к лучшему, все равно мне такое не по силам.
Вика даже не пытается вежливо спорить. Она знает себе цену.
– Знаешь, я хотел пригласить тебя в ресторан, – говорю я. – Если ты согласишься…
– Нет.
Я чувствую себя оплёванным. Почему-то я был уверен, что Вика согласится, что ей понравятся «Три поросёнка», что мы постоим над горной рекой – пусть не я создавал тот пейзаж, но я люблю его…
– Понимаю, – говорю я.
– Нет, не понимаешь. Дело не в клиентах, сейчас как раз затишье, а девочки меня подменят. Я сама тебя приглашаю. В наш ресторанчик.
Ничего не понимаю, но соглашаюсь. Вика придирчиво осматривает меня, поправляет воротник рубашки.
– Сойдёт, – решает она. – Пошли.
– Далеко?
Вика только улыбается, подхватывает со стола маленькую замшевую сумочку. Мы выходим в коридор, и я отмечаю, что двери больше не поскрипывают в приступах любопытства.
– Пошли, пошли…
Мы идём, чинно взявшись за руки, словно воспитанные дети на прогулке. Коридор кончается винтовой лестницей, мы поднимаемся вверх. Насчитываю семь витков, прежде чем дорогу преграждают тяжёлые бархатные шторы. На мгновение возникает мысль, что пространство здесь вывернуто, и мы сейчас выйдем в холл первого этажа.