Константин Муравьёв
Сейчас
- Эй, парень, очнись, - раздается чей-то голос. И буквально через мгновение:
- Ты как себя чувствуешь? - опрашивают явно у меня.
Почему так решил, понять не могу. Но был уверен в том, что обращаются именно ко мне.
"Интересно, кто это вообще говорит?" - сам себе задаю вопрос я.
В голове каша и какое-то непонимание происходящего, муть, пелена и пронзающая всепоглощающая сознание боль. Она не дает ни на чем сосредоточиться. Удерживает меня от провала в беспамятство лишь страх. Или животный инстинкт. Не знаю. Но это не страх смерти.
Смерти я почему-то никогда особо не боялся. Наверное, потому, что уже однажды умирал.
Нет, я всегда страшился того, что стану инвалидом, беспомощным и никому не нужным человеком, буду лежать бессознательным и тупым овощем, жизнь которого придется поддерживаться через трубочку. А тут все очень похоже на то, что так и произошло. Не могу пошевелиться. Не чувствую ни рук, ни ног. Только боль и тошнота не в моем теле, а где-то в моей голове. Она билась в моем сознании, и затопила все его. И поэтому я боюсь. Не хочу. Так жить не хочу. Лучше уйти за грань. Начинает накатывать паника.
- Эй. Ты меня слышишь? - повторяет вопрос все тот же голос.
"Но почему со мной тогда пытаются заговорить?" - пробивается единственная трезвая за последнее время мысль, которая и выводит меня из того состояния панического страха, в который стал проваливаться. Голос. Есть голос. И я его слышу. И он хочет понять, как я!
А это значит, что тот, кто со мной говорит, уверен, что и ответить ему я смогу.
- Что-то не так, - прозвучала еще одна фраза.
Теперь голос раздается гораздо ближе и в нем слышатся нотки некоторой озабоченности.
И уже обращаясь к кому-то другому, этот голос произносит, вернее, сначала говорит, а потом спрашивает:
- Похоже, он совсем плох. Сколько точно молодой человек пробыл без сознания?
Видимо, этому неизвестному кто-то ответил, но ответа я так и не услышал. Зато реакцию смог оценить превосходно.
- Сколько? - и столько изумления было в одном этом слове, что я сам начал очень сильно беспокоиться. И это беспокойство пересилило ту боль, что сейчас разрывала мое сознание.
Оно стало опять перевоплощаться в панику и страх, но я попытался сдержаться.
"Нельзя", - сам себя постарался убедить я. Надо отвлечься. Нельзя сосредотачиваться на том, что я услышал. И поэтому я постарался сосредоточиться на том, что сейчас происходит вокруг меня. Постарался перебороть то странное состояние апатии и безразличия, что внезапно накатило на меня сразу после того, как отступили страх и паника. И это заставляло меня относиться ко всему словно сторонний зритель, вернее слушатель. Я сконцентрировался и попытался проанализировать окружающую обстановку. Мысли, как это ни странно, заставили забыть о боли, о страхе, вообще обо всем. Они сузили мой мир только до одной точки.
И этой точкой стало то, что я хотел сделать. Я хотел понять. Что происходит? И поэтому я переключился на то, что сейчас мог осознать. А это был лишь голос, который я слышал. Тот голос, что поднял меня и привел в сознание. "Он вроде женский", - подумал я, попытавшись проанализировать свой ощущения. И пока у меня работал только слух. А значит, нужно было работать с тем, что он дает. С голосом.
Голос женский. Но это почему-то было не очень хорошо понятно. Что-то мешало до конца поверить в то, что со мной разговаривает женщина. Я постарался разобраться, почему же у меня сложилось такое двойственной впечатление.
Вспоминаю, что все-таки меня смутило в услышанном голосе. Странно - наконец мое сознание зацепилось за то, что не давало мне покоя. Создается такое ощущение, что я и правда слышу голос, но голос, раздающийся будто из-за стены или некой преграды. И из-за этого он кажется слишком глухим, но при этом гортанным и каким-то глубоким.
"Хотя, если у кого-то необычный голос, это ведь ничего не значит", - размышляю я, пытаясь при этом собраться с мыслями. Это позволяет отвлечься от боли. Заглушить страх и панику. И это дает обратный эффект. Сознание теперь, наоборот, все время старается куда-то уплыть. И меня затягивает в странный убаюкивающий омут, который поселился в моей голове.
Но я этого тоже не хочу.
Это состояние спокойствия страшит меня не меньше, чем страх бессилия. Есть что-то в нем неправильное. И поэтому я опять цепляюсь за то единственное, что и вывело меня из небытия в первый раз. Этот непонятный голос. Он как тот маяк, что светит для меня в темноте. Думаю о нем. Стараюсь его понять и проанализировать, этот неизвестный и чужой голос. Ведь только он связывает меня с реальностью и не дает провалиться в беспамятство.
Он позволяет мыслить и заставляет постараться представить того, кто со мной говорит. В этом голосе чувствуются несколько непривычные для меня интонации и странное построение предложении и фраз. "Может, эта девушка или женщина не русская, она иностранка?" - предполагаю я. И это простое мысленное усилие помогает, оно еще немного отодвигает безысходность вдаль.
На меня наплывают воспоминания. Немного, каким-то урывками. Но это все равно лучше, чем то безразличие, которое я только что ощущал.
"Да, - вспоминаю я, - общался я как-то с девушкой из Прибалтики, так очень забавный у нее был говор, вернее, акцент". Подумал.
"А ведь чем-то похоже на то, что я слышу сейчас", - осознаю я. Только ведь там девушка говорила на своем родном, а тут на русском. И ведь я его очень хорошо понимаю, смог бы понять еще и английский, и то если бы говорили не очень быстро. Но тогда бы я никак не определил, что со мной говорят с каким-то странноватым акцентом. А здесь я все понимаю очень отчетливо. Получается, что в речи этой неизвестной все несколько более непривычно и как-то более сложно, что ли. Черт. Я, пока размышлял, совсем забыл о боли. Ведь и правда, ничего нет. Или она ушла? Или я просто перестал ее чувствовать?
Последняя мысль напугала больше всего. Перестают чувствовать боль лишь в том случае, когда на нее перестают реагировать нервные окончания. Этот страх заставляет меня что-то сделать. Как-то начать действовать. В этот раз паники нет, что несколько непонятно, даже наоборот, страх выступил стимулятором, заставившим меня действовать. Хочу открыть глаза и пытаюсь это сделать. Но даже такое, хоть и мысленное, усилие приводит к возвращению сильнейшей боли.
Кроме того, я ощущаю приступы рези в висках. И это только радует меня. Я понимаю.
Виски. Голова. Я чувствую свою голову и боль в ней. И только я это осознаю, как все мое тело начинает корежить. Оно бьется в конвульсиях. Оно напрягается и расслабляется.
Через меня будто пропускают тысячи вольт электричества. Я трясусь. Но при этом ко мне возвращается чувствительность. Я понимаю, что лежу на чем-то твердом. Ощущаю вкус крови у себя во рту от прокушенной губы. Чувствую, как мой затылок бьется о пол или то, на чем я лежу. Но при всем при этом, я начинаю оживать.
Радость. Я чувствую. Я могу чувствовать. И эти мысли заставляют ухватиться меня за это непонятное ощущение покалывания во всем теле, которое, казалось бы, пробегает по мне, начиная от головы и заканчивая кончиками пальцев ног. Но что еще более непонятно. При всей этой странной и какой-то нереальной для меня ситуации мои мысли все так же продолжают течь несколько вяло и, я бы даже сказал, как-то отстраненно. Будто это все происходит вовсе не со мной. И эта раздвоенность сознания настораживает меня, но она же и спасает. Дает возможность отстраниться от той боли, что корежит мое тело. При этом я контролирую и ощущаю его и все, что с ним происходит, и я понимаю, что все это происходит со мной.
И опять голос. Теперь я более чем уверен, что говорит женщина, вернее девушка лет двадцати пяти.
- Потерпи немного, сейчас идет ускоренная адаптация, у нас нет времени, чтобы позволить себе долго возиться с тобой, - произносит она.
И иголки, кусающие меня, вновь принимаются сверлить мое тело с новой силой. А волны электрических разрядов опять начинают разбегаться по моим мышцам и нервным окончаниям, заставив тело биться в еще больших конвульсиях.
- Все. Теперь все, - говорит женщина, и разряды прекращаются, - теперь отдыхай. - И я слышу удаляющиеся шаги.
Лежу. Что делать? Не известно. Но сейчас я, по крайней мере, уверен в том, что полностью ощущаю свое тело. И вокруг нет той пустоты и вакуума, которые окружали меня в момент пробуждения.
"Что делать?" - еще раз спрашиваю я у себя.
Страх все еще живет в моем сознании. Но теперь он не вгоняет меня в панику, я ведь понимаю, что того фактора, который и послужил причиной его появления, больше нет.
Теперь, в противовес всему произошедшему ранее, страх заставляет меня действовать. Думать и делать. Он перестал быть сдерживающим или останавливающим меня чувством, а перешел на уровень чувств, стимулирующих организм к каким-то действиям. И поэтому я дожидаюсь, пока боль, стучащая в висках, немного не спадет. Она, после того как все мое тело искусали мелкие разряды электричества, возобновилась вновь. Но сейчас это была физическая боль тела, которую можно было понять. И от нее можно отключиться, что я уже сделал. Но вот ощущения все еще не поменялись. Смотрю на себя будто со стороны. И чувство при этом такое, будто это вовсе не мое тело. Но пока так даже лучше. Такое двойственное восприятие не отвлекается на боль и позволяет трезво оценить обстановку. Оно же точно указывает и на то, что тело все-таки мое.
Разбор столь странного своего восприятия реальности решил оставить на потом, а сейчас пора было попытаться понять, где же я оказался и что же со мной произошло?
Открываю глаза. Это теперь получилось с первого раза. Хоть и с некоторым трудом. Будто я открыл глаза после очень долгого сна. Осматриваюсь. Вернее просто смотрю вверх, прямо перед собой. Надо мной светлый потолок. Его я вижу сквозь какое-то слегка темноватое стекло. "Так я лежу в каком-то аппарате", - доходит до меня. Пластиковая, на мой взгляд, облицовка.
"Вот что слегка приглушало голос той девушки", - смотря на полупрозрачный колпак, понимаю я.
Немного поворачиваю голову, боясь повторения вспышек боли. Но она вполне терпимая.
Точно. Это какой-то аппарат. Похож на тот, что делает магнитно-резонансную томографию. Видел такой пару раз по телевизору. Тут же, судя по всему, нечто похожее. Лежу и осознаю следующую мысль. Значит я в какой-то больнице, что подтверждает и мое обоняние, которое уловило хотя и слабый, но знакомый запах каких-то химических препаратов и лекарств.
"Больница", - поселяется во мне уверенность. Черт. Опять вспышка боли в голове, и от нее не спасло даже мое состояние отчужденного наблюдателя. Пережидаю ее. Закрывая глаза. Так легче.
"Как же она болит! - непроизвольно думаю я и только тут задаю себе вопрос, который должен был появиться уже давно: - А что я вообще делаю в больнице?"
Напрягаюсь, стараясь вспомнить. Но совершенно ничего не помню. Голова пустая. Не в принципе ничего, а того, почему я мог оказаться тут. Последнее мое воспоминание, это как мы едем с частником-"бомбилой" по дороге, направляясь к небольшому городку, туда, где живут мои родители. И где я должен был провести свое будущее лето...
Не понятно, сколько времени назад.
- Парень, тебе куда? - раздается голос у меня за спиной. - Если в Поманск, то за триста довезу без проблем.
- Дороговато что-то, - отвечаю я местному извозчику, который не трется возле остальных таксеров. Это явно частник, и работает втихаря от них. Те не любят делиться, а с этим можно было поторговаться. Я не жадный, но у меня просто больше с собой не было. Вчера отметили окончание сессии, и денег у меня чуть больше чем кот наплакал. На электричке мне ехать не хотелось, так что решил попытать счастья среди местных водил. Тот замялся, посмотрел на толпу других таксистов, стоящую у входа на вокзал, и спросил:
- Сколько?
- Сотня, - с невозмутимым лицом ответил я. Ну, наглеть, так по полной.
Видимо, с наглостью я чуток переборщил. И триста рублей было не много, а за сотню мараться, так вообще никто не будет.
Этот водила считал точно так же. Но и искать других клиентов мужик не хотел.
- Давай двести, - сразу предложил он нормальную цену, что устроило его, мне она тоже подходила и поэтому я сразу согласился, не став больше тянуть резину, хотел попасть побыстрее домой.
Отец сегодня должен был свести с одним своим знакомым, у которого я и должен был проходить летнюю практику. Так бы я поехал к себе попозже, но так сложились обстоятельства, что знакомому отца уже сегодня ночью нужно было улетать, а место он предлагал хорошее. Не стоило упускать такой шанс. Вот поэтому я после вчерашнего праздника жизни и собрался, хмурый и не выспавшийся, в дорогу. Поскреб по сусекам, нашел ту мелочевку, что завалялась в моих немногих карманах, и отправился на вокзал. И вот сейчас мы несемся по трассе.
Водила любил поболтать. В другое время я бы, наверное, и сам не прочь был пообщаться, но не сейчас. Голова гудела. Во рту сухо. Той бутылки воды, что я выпил, хватило едва на треть пути. Поэтому поняв, что собеседник из меня никакой, тот включил радио и просто несся вперед. Я же задремал - и все, больше я ничего не помню, и следующее мое воспоминание это голос неизвестной. Неужели мы влетели в аварию? Да вроде и мужик гнал не очень быстро, да и на трассе никого не было. Кто в такую рань, да еще и в выходной день, куда-то выбирается?..
Так что произошло? Додумать я не успел. Вдруг купол начинает отодвигаться в сторону, вроде у томографа не так, но хотя кто его знает. Я же не медик. Опять слышу шаги и поворачиваю голову в сторону приближающейся девушки-медика. И непроизвольно поднимаю руку и протираю глаза. Нет. Так ничего и не поменялось. Я точно не в больнице, спокойно и отстраненно констатирую я, а если и в больнице, то точно не в той о которой подумал первоначально.
Две с половиной недели назад. Фронтир. Военно-научная станция Цикада. Территория Империи Аграф
- Профессор, профессор! - и лаборант вбежал в двери кабинета, обращаясь к сидящему за столом серьезному аграфу. - Вот. Мы смогли получить нужную последовательность из генетического материала, после чего стало возможным синтезировать ее. - И он протянул ему ладонь, на которой лежала пробирка с какой-то сероватой массой. Тот спокойно поднял свой взгляд от экрана персонального искина, за которым работал, и посмотрел на так бесцеремонно влетевшего к нему в кабинет молодого аграфа из группы ученых, только недавно присоединившихся к их научной работе. Потом профессор поглядел на его вытянутую вперед ладонь и на то, что лежало на ней.
- Где параметры тестирования? - спросил он, впрочем даже не протягивая своей руки, чтобы что-то взять у своего молодого помощника.
- Ах, да, - воскликнул возбужденный лаборант. И он быстро передал сидящему за столом профессору информационный чип, на который до этого сбросил все результаты и входные параметры исследований.
Тот вставил его в считыватель и начал просматривать имеющиеся там данные.
- На ком проводилось тестирование? - спросил аграф. - Почему-то этого нет в описании.
Лаборант растерялся.
- Простите, - несколько смущенно произнес он, - я так спешил составить отчет, что забыл прикрепить список доноров и реципиентов к материалам по исследованиям, полученным в результате проведенной серии последних экспериментов.
И молодой научный сотрудник начал перечислять существ, на основании ДНК которых был получен генетический материал, и тех, кому он потом приживлялся. Профессор, не дослушав его даже до середины, остановил этот длинный поток перечислений.
- Разумные? - спокойно спросил он, не отрывая своего пронзительного взгляда от молодого парня, совсем недавно ставшего работать на них. А если точнее, то на их секретную контору.