Ужин удаётся на славу. Даже Унгуц, который вообще-то большой любитель пожевать чего-нибудь деревянного и пересоленного (благо зубы ещё все на месте), не может нахвалиться.
— Мне, — говорит, — вам за постой платить надо, это ж отдельная комната и трёхразовое питание. Я дома-то два раза ем, и то не каждый день, мне же столько не надо. А тут такие запахи с кухни всё время, что сразу есть хочется — страсть!
После ужина нас ждёт приятный сюрприз: приехали наши лошади. Азамат сразу обзванивает всех знакомых, чтобы похвастаться. Его серебристый Князь всем своим видом выражает готовность к свершениям, натурально скребёт копытом тропинку и гнёт шею. Мой диванчик, впрочем, настроен так же благодушно, как всегда. Стоит спокойно, оглядывается, чего бы пожевать. Я даю ему продолговатый кусок бурого сахара, и скотинка тут же меня узнаёт и приветствует негромким ржанием. Чувствую, пока я окончательно освоюсь с ним управляться, он перестанет проходить в калитку.
Смотреть лошадей съезжается две трети старой команды, да ещё кое-кто с тренировок. Азамат постепенно обрастает приятелями, и это очень хорошо. А то подумать только — был у него один Алтоша!
Этот, впрочем, лёгок на помине. Является мрачный, губы свои лошадиные поджал, на меня косится, как будто я враг народа, но при посторонних ссору не затевает, и то хлеб.
Все обступают Азаматова коня, щупают, хвалят. Порода редкая, жеребец могучий, всё зашибись. Над моим Пудингом посмеиваются, а я делаю высокомерный вид и отвечаю, что он мне для езды, а не для понтов.
— Да на такую спину можно беседку поставить, — усмехается тот парень из команды, у которого брат — муж Эсарнай. — Подушки положить, занавески повесить и ездить, как тамлингские аристократы.
Все хохочут, только Алтонгирел где-то в своих злобных мыслях витает. Ох, чует моё сердце, влетит мне сегодня за все шалости…
Несколько человек пришли со своими конями в поводу, так что затевается прогулка. Я не участвую — всё-таки без нужды лезть в седло мне пока не хочется. К счастью, участвует Алтонгирел, так что мне можно не прятаться.
— Ну как узоры? — спрашивает безлошадный Эцаган.
— Да вот, полдня просидели, вроде что-то поняла… Думаю, завтра уже можно собраться, поплести. Мы сегодня ещё с Азаматом придумаем, что я хочу изобразить…
Эцаган радостно сверкает глазами и тут же звонит кому-то отменить встречу. Надо же, как ему нравится!
Когда все возвращаются с выгула лошадей и народ начинает расходиться, я потихоньку забиваюсь под бок раскрасневшемуся Азамату, чтобы удобнее было за широкую спину прятаться. Он всё понимает и, когда последние гости рассасываются, слегка загораживает меня от духовника.
— Ты что-то сегодня не в духе? — спрашивает он осторожно.
Алтоша чешет загривок, глядя в сторону.
— У Наставника Изинботора брат заболел. Тамошний целитель не справляется, так что наш час назад вылетел на Орл. Не знаю теперь, когда вернётся.
— О, так ты хочешь сказать, что у меня в ближайшее время будет много клиентов? — не выдерживаю я.
— Будет, будет, — ворчит Алтонгирел. — А ты и рада, что хорошему человеку плохо!
— Ничего подобного, просто прикидываю перспективы.
— Ну да, — продолжает он в том же тоне. — Перспективы… Замужняя женщина, супруг всем обеспечивает, о чём только мечтать можно, и на тебе, работает! Вот стыдобища! Ты хоть понимаешь, как Азамат выглядит в этой ситуации?
— Да ладно тебе, Алтонгирел, — примирительно говорит Азамат. — Она ведь такая необычная, от неё и не ждут нормального поведения. Ну подумаешь, хочется человеку собственный доход иметь…
— Да не будет никто ей платить! — отмахивается Алтонгирел. — Ну ты сам подумай, кто станет давать деньги чужой жене за работу? Тем более, если все знают, что муж богатый? Это тебе «ну подумаешь», а нормальный мужик бы за такое рёбра ломать пошёл!
— Интересненькое дело, а что же, предполагается, что я бесплатно лечить должна? Или за еду? — встреваю я.
— Да нет, просто будут платить целителю. Ты же вроде как вместо него, — пожимает плечами Алтонгирел.
— Ну, а он будет мне отдавать?
Азамат поджимает губы.
— Это вряд ли. Я, конечно, с ним поговорю на эту тему, но он никогда с Муданга не вылетал и вряд ли поймёт… Что-то он тебе давать будет, вроде как ребёнку карманные деньги, хотя и то будет считать, что это я должен делать.
— Просто чудесно, — бормочу я расстроенно. Что-то мне резко разонравилось на этой чудесной планете… Карманные деньги, тоже мне… А как там насчёт моей ставки в команде, на которую я шла? — Слушай, Азамат, всё это чушь. Я ведь с тобой контракт заключила, правильно? Ты мне по нему должен платить, на это есть документ в межпланетной юрбазе. И ты на моё имя открывал счёт, так ведь? Значит, теперь, если я кого-то лечу, они должны платить тебе, а ты это будешь переводить на мой счёт, вот и всё. И пенсионные отчисления тут, и налоги уплачены. А если кто заартачится, что за женскую работу не платят, вот тут уже ты можешь пригрозить переломанными рёбрами. Как тебе такой план?
Оба мужика на несколько секунд замолкают, прикидывая, потом обмениваются взглядами.
— Хороший план, — говорит Азамат. — Удачный.
— Только тебе придётся всем объяснять про контракт и суровое земное законодательство, — добавляет Алтонгирел. — Иначе Азамата сочтут жадиной и эксплуататором. А так — закон есть закон, это все понимают. И если ты собираешься таким образом зарабатывать много лет, лучше накинь срок контракта, а то если скажешь, что на год, а на следующий перезаключишь, то тебя не поймут.
— Боже, Алтоша, неужели я слышу от тебя дельный совет? — не выдерживаю я и тут же проклинаю всё на свете, потому что приходится объяснять, что это я сделала с его прекрасным именем и надо ли на это обижаться. Заодно выяснила, что оно означает «золотой свет». Да уж, солнышко… Наконец он уходит.
Мы с Азаматом так и стоим на улице, он всё чешет за ухом своего коня.
— А твоё имя значит что-то типа «великий вождь»? — спрашиваю.
— А ты откуда знаешь? Унгуца подоила?
— Нет, просто у нас на Земле это имя тоже есть.
— Да? — он страшно удивляется. — А ещё какие-нибудь местные имена у вас есть?
— По-моему, есть Дорчжи, хотя немного по-другому звучит. Тирбиш тоже есть, только немного с другим произношением. Это ведь значит «не тот», да?
— Да, да, так называют, чтобы отвести шакала, если ребёнок рождается слабым или больным.
— Угу, в земных энциклопедиях имён то же самое написано, только вместо шакала другой демон. Так что не удивляйся, бывают и международные имена.
— Здорово, — улыбается он. — Значит, мы и правда когда-то пришли с Земли.
— Слушай! — я вспоминаю, что давно хотела спросить. — А что значит слово «бормол»?
— А это просто звук, как они гремят в коробочке. У них есть ещё другое, истинное название, но Старейшины стали их так называть между собой, и это приросло.
Наконец Азамат отводит лошадей в… ой, а у нас, оказывается, есть стойла! Вон там в кустах за сараем ещё домик стоит, а в нём натурально три загончика для муданжских исполинских коней. В этих бешеных кустах тут небоскрёб потерять можно, право слово. Маму бы сюда запустить, да где ж её возьмёшь…
Пудинг, по-моему, сразу отрубается, а вот Князь явно недоволен, что на сегодня развлекательная программа закончена.
— А что они есть будут? — интересуюсь, обозревая тёмный сарай.
— Сейчас Тирбишев младший брат подойдёт с кормом, я с ним ещё вчера договорился. Парень лошадей обожает, вот и пусть поработает с ними, то и деньги в семью. А если хорошо справляться будет, я ему на будущий год жеребца подарю.
Мы забуряемся обратно в дом, где оба наши постояльца уже просятся баиньки, так что продолжение урока приходится перенести в спальню. Мы растягиваемся на стопке одеяломатрасов, которая служит тут кроватью, и принимаемся листать пластиковые книжки с яркими блестящими картинками. Муданжцы не жалеют краски на свою этнографическую литературу, и если в узоре что-то вышито серебром и золотом или украшено драгоценными камнями, то на фотографиях оно отпечатано сверкающей краской.
— Ну как, — спрашивает Азамат, — есть идеи, что будешь плести?
— Я думаю, надо начать с чего-нибудь простого и милого. Пустить по контуру вот такие примитивные молоточки, а в серединке… ну не знаю, что попроще можно красиво сделать? Вот тут где-то красивая картинка мелькала…
— Я думаю, тебе надо начать с воды. У тебя много синих ниток? Ладно, завтра покажу тебе магазин, где всё это продаётся. Вот смотри, простая картинка. Синий ромб, по углам рога, в середине узор из стилизованных рыбок. В принципе, это пожелание удачной рыбалки, но с молитвой по кругу получится вообще пожелание удачи и благоволения водной стихии.
— Звучит убедительно. А почему ты думаешь, что мне именно с воды надо начинать? Она самая простая?
Азамат делает странный жест руками — разводит и роняет.
— Я даже не знаю, с чего начать объяснять… Вода — женская стихия, особенно важная во время беременности. Воду на Муданг принесла Укун-Танив, а ты ей родственница. Сейчас весна, и это время воды… Лиза, тут надо искать специальные причины, чтобы начать с чего-то другого!
— Хм, как скажешь. А какая стихия — мужская? Земля?
— Нет, конечно. У тех, кто живёт на Муданге — это огонь. Земля — это сосуд жизни, из неё рождается наша пища, в неё же уходят наши мёртвые. Небо — стихия богов и странников, то есть, тех, кто не живёт на планете.
Я хотела было спросить, почему небо, а не воздух, но вспомнила, что в муданжском это почти одно и то же слово. То ли я не расслышала, то ли разницы нет. У меня есть более насущный вопрос.
— А как это с цветами соотносится? Вода синяя, а дальше?
— Вода синяя или зелёная, это зависит от того, с чем она сочетается. Небо синее, белое или жёлтое. Поэтому если у тебя небо и вода, то их надо красить по-разному. Земля зелёная или коричневая. Огонь жёлтый или оранжевый.
— А красный?
— А это люди.
— Они тоже стихия?
— Да нет, какая из людей стихия, они же везде… Просто люди. Красным можно что угодно красить, получится просто смысловое выделение, дескать, тебе вот это важно. Только учти, что красные нитки, которые у нас делают, быстро выцветают, их надо подновлять, так что лучше не усердствовать.
Хм! А кто сказал, что я должна вышивать муданжскими нитками? На Земле-то уж научились делать стойкие красители. Ладно, пока надо освоиться с техникой, а там уже буду переделывать под себя. Я зарисовываю себе этот и ещё несколько согласованных с Азаматом простых узоров, после чего мы откладываем книжки и переходим к занятию, более соответствующему нашему положению. А потом мне всю ночь снится верховая езда по пересечённой местности.
На следующий день Азамат, как и обещал, отводит меня в магазин. Это первый муданжский магазин, в котором я была, и мне, конечно, интересно.
Мы звоним в домофон у калитки небольшого опрятного домика, и нам открывают без спросу. Витриной этому заведению служат два больших верандных окна и резная вывеска над дверью «Козьи, овечьи, оленьи».
— Козьи что? — немедленно спрашиваю я.
— Шкуры. Ребята, которые работают по коже и шерсти, обычно ленятся уточнять.
Мы заходим по крутому крыльцу внутрь. На веранде очень светло, и не только из-за больших окон. В потолке светятся десятка полтора маленьких экономных лампочек, так что теней нет вообще, и все мотки шерсти сияют чистым цветом. А их тут есть… Собственно, половина веранды заставлена стеклянными этажерками, на которых разложены стандартные мотки. Пастельных цветов очень мало, всё сочное, чистое и яркое. Правая половина веранды увешена изделиями из кожи — обувью, куртками, какими-то ковриками с резными орнаментами, всевозможными чехлами, поясами, хайратниками…
В тот же момент, как мы вошли, навстречу нам из глубины дома вышел хозяин. Он не очень высокий, зато в плечах пошире Азамата, с огромными ручищами — закатанные рукава вот-вот лопнут.
— Чего желаете? — осведомляется он с крокодильей улыбочкой.
— Ниток для гобелена, — отвечает за меня Азамат, потому что я несколько замешкалась при виде этого Кинг-Конга.
— Эт' легко, — он делает широкий жест правой лапищей, едва не снеся пару этажерок. — Вот тут у нас гобеленные живут. Смотрите-берите, чистый цвет, запаха нет, весь дом одет.
Мне становится немного смешно. На Муданге вообще часто появляется ощущение, что участвуешь в юмористической инсценировке народной сказки.
Нитки у него и правда очень красивые. Мягкая овечья шерсть поблёскивает в ярком свете, от пестроты кружится голова. Я, конечно, набираю вагон этого дела, а потом до кучи ещё прихватываю пару поясов и сапоги. Ещё в отдельной витринке у него насыпано немножко цветного бисера, но очень уж дорого. У меня, конечно, найдётся и на него, а у Азамата и подавно, но что ж такие бешеные деньги платить, если можно попросить маму прислать мои залежи, которые у меня ещё в школьные годы скопились?
Азамат как-то тоскливо косится на куртки, но ничего не берёт.
— О чём задумался? — спрашиваю его, пока счастливый торговец упаковывает мне товар. — Куртку хочешь?
— Да хотеть-то хочу… — протягивает он, подходя поближе к предмету вожделений. Я никак не могу понять, что его смущает. Обошёл два раза, пощупал подкладку, подёргал швы. По-моему, даже если эта штука не очень хорошо сделана, тут за одну красоту заплатить не жалко. Тёмно-коричневая кожа с выдавленными растительными узорами, да и покрой такой изящный… Видимо, Азамат приходит к тому же выводу, потому что внезапно с видом отчаянной решимости подзывает меня.
— Лиза, слушай, можно тебя попросить об одолжении?
Я только глаза таращу.
— Ты меня можешь просто попросить, без одолжения.
Он вздыхает и снимает куртку с крюка, чтобы показать мне поближе.
— Понимаешь, у нас ведь не принято покупать одежду, сделанную вручную. Но мастеров по коже не так много, а спрос на изделия очень большой. Поэтому кожаную одежду всё-таки продают, но как бы недоделанную. Вот тут, видишь? По рукавам и спереди такие сеточки вставлены? Это чтобы вышить узор, не протыкая кожи. Так вот… Ужасно неловко о таком просить, но тебе ведь неоткуда узнать об этих тонкостях…
И стоит, с ноги на ногу переминается. Я фыркаю.
— Ну конечно я тебе вышью! Тут делов-то на два вечера. И вообще, не стесняйся, а то я могу ещё десять лет не узнать, что тебе чего-то такого хочется.
Азамат сияет и кидается к продавцу. Мне еле удаётся его удержать и заставить померить куртку, а то вдруг не тот размер. И очень кстати, потому что она и правда маловата. Хозяин, поняв, что кроме всего прочего мы прицелились на дорогое штучное изделие, улыбается в полтора раза шире и кидается в дом за нужным размером. На том экземпляре немного другие узоры, даже благороднее, чем на витринном. Азамату как раз впору — в плечах не жмёт, и на талии плотно. Он даже несколько удивляется.
— Вы как на заказ делали, — говорит он хозяину. — Мне обычно вся одежда в поясе широка, а тут точнёхонько.
— Да уж, что же вы, семейный человек, а такой тощий, — мимо вопроса отвечает хозяин. Потом знающе подмигивает: — Жена, небось, все соки выпила?
Азамат как-то неприятно криво улыбается, что с учётом особенностей его физиономии, выглядит уж вовсе зловеще. Хозяин тут же извиняется за фамильярность. Азамат расслабляется и, как ни в чём не бывало, продолжает разговор.
— Жена-то наоборот только что с ложки не кормит, да мне всю жизнь еда впрок не идёт.
Мы расплачиваемся муданжскими смешными квадратными монетками. Их делают из какого-то редкого и очень ценного, но также и очень лёгкого сплава, так что можно носить с собой целый капитал, и это не тяжело. Они коричневатого оттенка с искрой и гремят в кошельке, как орехи. Единственное неудобство — они работают по двенадцатеричной системе. То есть, не десять, а двенадцать мелких монет ( них ) составляют одну покрупнее ( хёр ). Всего есть восемь монет, но восьмую, самую ценную ( мингь ), с собой не носят, а хранят дома про запас. За один масштабный заход по рынку я трачу пять-шесть монет пятого калибра или одну-две шестого, если покупаю решительно всё. Собственных банков на Муданге нет, но в каждом Доме Старейшин стоит терминальчик, через который можно снять деньги со счёта где-нибудь на том же Гарнете, а можно и положить. Не знаю уж, кто заправляет терминалы, но, наверное, Старейшины…