— Убери свои руки, ублюдок… — тихо и совсем негрозно говорю я, продолжая висеть на нём. Сил на борьбу нет.
— Я ещё не подобрел, и за «ублюдка» можешь схлопотать, — угрожает мне Май. — И, вообще, я весь в пятнах, как гепард! Ты не боишься меня, что ли?
— Боюсь, — сознаюсь я.
— Что-то не видно этого! Короче, ты тоже сейчас в пятнах будешь. Только цвета другого!
— Меня нельзя по лицу бить, я через неделю на отчётном выступать должен, — скулю я, вспоминая слова специалиста.
— Я приду на тебя посмотреть!
На этом моменте Май прислоняет меня спиной к стене, вбирает правой рукой волосы на затылке и приближается ртом к шее. Он вампир? Нет, он ублюдок! Втягивает, кусает мою кожицу на шее, в простонародье это засосом называется! Блин, останутся синяки! Гад! И не вырваться, впечатан им в стенку, руками упёрся в его плечи, да разве я смогу пересилить? Да и страшно, расцарапаю его, так он вообще меня убьет! Ублюдок ставит один засос, второй, третий, четвёртый, каждый раз присасывается надолго, урчит от удовольствия, извращенец! А я могу только лепетать:
— Что ты делаешь? Я больше не буду! Прекрати, пожалуйста! Я лучше постираю тебе штаны, я умею! Не надо! Я обещаю, что приду на репетицию! Сыграю хоть «Мурку»! Май, ну не надо! Прости меня, мне нельзя, у меня концерт! Ты - чёртов ублюдок, как я тебя ненавижу! — за последнее получаю ещё одну отметину.
Он отрывается от меня, облизывает губы, сглатывает, с удовлетворением рассматривает мою измученную шею, потом внимательно исследует лицо:
— Не могу удержаться! — с восторгом сообщает мне. — Может, и заживет до концерта. А если нет, замажешь!
И ставит засос по центру лба:
— А во лбу звезда горит! — цитирует Пушкина ублюдок и тут же ставит засос в щеку, рядом с губой. И мне становится всё равно: и его волнительная близость, его жар, его левая рука, которая, видимо, бессознательно шарит по моему боку, спине и заднице, его жестокие губы и те знаки, какими он меня пометил. Я сосредотачиваюсь на одном: не зареветь. Стискиваю зубы и сжимаю веки. Не буду реветь! Не дождётся! Ублюдок напоследок опять выдыхает в меня:
— Не могу сдержаться! Хочу!
И заглатывает губы, мучает, жует. Агрессивно, жадно, по-хозяйски. Там тоже будут синяки? Я не впускаю его язык, стараюсь вывернуть голову, мычу ему в губы:
— Ублюдок, ненавижу, не приду, отомщу… — но я думаю, что вместо этих слов он слышит лишь возмущенное «ммеммаммимму». И он даже что-то отвечает мне, гудит в меня : «Ммммом. Мммому мымонном». Сомневаюсь, что это «извини».
Когда у него закончился воздух, оторвался от меня и с восторгом и упоением оглядел мое лицо!
— Класс! Вот теперь я отомщен! И ещё… Стой, не рыпайся!
Он лезет куда-то во внутренний карман, под толстовку, достает оттуда маленькую шариковую ручку. Рукавом стирает свои слюни с моего лба, левой рукой прижимает меня за шею. И ручкой что-то старательно пишет на лбу. Потом освобождает от себя и подталкивает к зеркалу. «Здесь был я!» - с ужасом читаю я буковки на красном лбу, вижу пунцовые пятна засосов, всклокоченные волосы, опухшие губы, дрожание влаги в моих глазах. Ублюдок становится за мной и придерживает меня за плечи, с гордостью взирает на результаты своего «творчества» в зеркало.
— Хорош! Не понимаю, как я раньше тебя не замечал? — искренне и почти влюбленно заявляет Май.
— Не понимаю, как я умудрился перейти дорогу такому ублюдку, как ты? — отвечаю я почти без слезы в голосе, получаю нежный подзатыльник, видимо, мучитель насытился издевательствами.
— Ну, а теперь на уроки! Учиться, учиться и ещё раз учиться! Жаль, что мы в разных классах! Пойдём, ещё двадцать минут до конца урока.
Я вырываюсь из его рук и молча иду вон. Во-первых, нужно шмотки свои собрать по школе. Во-вторых, ни на какие уроки я идти не собираюсь, позорище! Пойду домой. Тетя Анечка что-нибудь придумает, как-нибудь залечит! Есть и в-третьих, не могу больше видеть того придурка, а то, что он ещё не отцепился от меня на сегодня - это факт.
Иду по школе, мысли вразбег, и ярость, и обида, и стыд, и возбуждение какое-то во мне. Всё перемешалось, как бы ещё никого не встретить из тех, кто может спросить, что это со мной? Ублюдок весело идет за мной, в собирании вещей не участвует. Когда же я благополучно дошёл до входной-выходной двери с курткой в охапку, он подскочил ко мне и схватил за руку:
— Куда?
— Домой! Меня только что перевели на домашнее обучение, чтобы не встречался с некоторыми … хорошими людьми.
— Ты идёшь в класс! Более того, если я увижу, что ты стёр надпись, изувечу твои пальчики! Понял? — и не дожидаясь ответа, ибо у меня отнялся голосовой аппарат от предвкушения позора, Май потащил меня мимо гардероба, где закинул мою куртку в угол, и дальше в кабинет математики. Он даже расписание моё посмотрел! Ублюдок постучал, открыл дверь, втолкнул меня в кабинет и выкрикнул:
— Не ругайте парня, он у директора был!
Нина Андреевна сначала начала причитать:
— Что это за наглость! Я тебя, Ли, намечала сегодня спросить, а ты где-то шляешься, о чём ты думаешь? О ЕГЭ надо думать…
Но потом учительница уловила, что, во-первых, класс шокировано молчит, во-вторых, я трусь у двери, низко опустив голову. Нина Андреевна подошла ко мне, подняла мою голову, прищурившись сквозь очки, прочитала лобовое извещение и вдруг меня обняла. Мне захотелось плакать еще сильнее.
— Ступай в лаборантскую, там есть жидкое мыло, сотри…
— Мне нельзя, — шепчу я.
— Льзя! — решительно заявляет Нина Андреевна.
— Он мне пальцы сломает!
— А ты ему жизнь! Следующий урок сидишь на алгебре, на перемене в лаборантской, а потом иди домой - под мою ответственность. Подонков слушаться нельзя!
Я даже улыбнулся от такого её настроя и пошёл в лаборантскую. На третьем уроке, когда наши пошли на русский, а к Нине Андреевне пожаловал седьмой класс, я выскользнул из школы и на такси поехал домой.
Вскоре я получил смску: «Мышонок, ты и вправду смылся? Надеюсь, что температура не помешает тебе быть на репетиции! В 7!»
Через сорок минут ещё одна: «Быстро ответил мне! Тебе плохо?»
Через двадцать минут: «Мышь! Вызвать скорую?»
Ещё через пять минут: «Али, я не сержусь, что ты стёр надпись».
Ещё через три минуты: «Ты спишь, что ли? Проснёшься, позвони».
Ещё через две: «Только попробуй не позвони!»
Ещё через минуту: «Ты сам во всём виноват!»
Ещё: «в 77777777 вечера».
Ещё: «Вредная мышатина! Я ведь приеду!»
И ещё 12 смсок ! Идиот! Неужели он думает, что после того, что он устроил сегодня, я приду? «Подонков нельзя слушаться!» Пусть мне будет хуже! В начале седьмого иду на ужин к соседям и остаюсь у них ночевать. Дядя Илья выдает мне мазь от синяков, мне пришлось ему про сегодняшнюю экзекуцию рассказать. Сосед тоже Мая ублюдком окрестил. Как много хороших людей меня окружает!
Комментарий к 4.
========== 5. ==========
Тетя Анечка с утра ругала меня: к чему беспокоить чужих людей? Если мне страшно ночевать одному, то она может оставаться. Еле её переубедил. Это она еще не видела засосы на мне! Настина мама мне их замазывала своим кремом, так что я теперь красавец! Тюбик с этим кремом мне тоже дали с собой, обновлять грим. Хотя не знаю, что меня ждёт в школе? Может, новая порция засосов? Я думал полночи о том, что Май странный способ выбрал меня раскрасить. Мог бы зеленкой или масляной краской разрисовать. Слова матершинные написать на лбу. Нет, ему надо было ко мне присосаться! Это что-нибудь значит? И позавчера он принялся меня целовать, разве нет другого способа попросить? Одно из двух: либо это просто его обычные методы, он других не знает. Либо… он запал на меня? Про «влюбился» я не говорю даже, этот не умеет влюбляться! Просто возбуждается, ко мне прикасаясь, и он и не собирается себя сдерживать. Надеюсь, что первое, иначе не отстанет.
Переступал порог школы со страхом, озирался на кучку парней-одиннацатиклассников с Маем во главе, которые курили на улице чуть в стороне от крыльца. Ублюдок меня не заметил? Или не ждал, как вчера? Даже не посмотрел в мою сторону, не выкрикнул привычное «мышонок», не проверил наличие засосов, не схватил за шкирку, требуя ответить, почему не отэсэмэсил, почему не пришёл в студию? Неожиданно. Но воодушевляет!
А весь день меня ни разу не беспокоили. Первые две перемены я ещё как-то нервничал, ожидал нападок с его стороны. А на третьей перемене столкнулся с ним нос к носу в туалете, он выходил, я входил. Май посмотрел сквозь меня, как это он обычно раньше делал, толкнул плечом и, не оборачиваясь, пошёл по коридору к Никите, который его поджидал. Я же успел пережить шок, сердце застучало, хотел тут же бежать, ладони стали горячими. Май повёл себя так, как будто не знает, кто этот жалкий мышонок. Почему? Доставал меня три дня, лазил на балкон, целовал в губы, а теперь смотрит мимо. Нарочито мимо. Это он так обиду проявляет? Хм, так мне это подходит! Пусть всю жизнь обижается, я согласен. Или он что-то задумал, и это очередная роль? Тогда я не согласен, эта роль может оказаться опасной для меня. Я пытался вспомнить, как он в школе себя вёл по отношению к Олечке Владимировне и к Мигелю. Демонстрировал равнодушие. Чёрт! Может, я просто ему надоел, Май - натура импульсивная, быстро увлекается, еще быстрее остывает. Нашёл себе другого скрипача, в конце концов! Уговорил Ленку Карамышеву из девятого класса, она одарённая скрипачка. Последний вариант мне нравился больше всего.
В столовой наши классы едят рядом. Я настороженно ожидал, что продвигающийся между рядами Май вывернет на меня тарелку с пюре, сидел к нему спиной и украдкой посматривал. Но ублюдок как бы и не ублюдок сегодня! Даже не задел меня! К шестому уроку я совершенно расслабился. Тем более что девчонки из класса принялись меня опекать: на четвёртой перемене замазали проявившиеся засосы кремом. Одноклассники ничего не говорили про вчерашнее, так условились, это мне Тит сказал.
Тит рассказал, что вчера Май меня приходил искать, и когда узнал, что я ушёл домой, то был в ярости. Одноклассники наврали ему, что у меня поднялась температура, что мне на математике стало плохо и Нина Андреевна велела стереть надпись на лбу и отправила домой.
— Старая перечница! — зарычал ублюдок, но тут же добавил: — А что у Али болело? Не живот?
Одноклассники сказали, что не знают. И он ушёл, мне смски писать. Хм, запереживал, что своим ударом мне внутренности повредил? Тогда ещё удивительнее то, как он себя сегодня ведёт. Я решил не думать, в школе на уроках и так есть о чем подумать, о ЕГЭ, например…
После шестого урока я задержался, был дежурным. Тит отправился в магазин за вкусненьким, так как мы договорились пойти к Арсену в больницу. В гардероб я пришёл, когда основная толпа учеников, спешащих по домам, схлынула, то есть я был один. На подоконнике восседал Май, тоже один. Не заметить меня он не мог. Он и не стал отворачиваться или нарочито смотреть в окно. Он стал с любопытством смотреть на меня. На лице еле заметная ухмылка, водит за мной внимательным взглядом, наблюдает за моими замедлившимися движениями, но молчит и не двигается. Под этим прицелом я оделся и поскорее вывалился из школы, где меня уже ждал Тит с печеньками и газировкой. Уходя, я всё же оглянулся на окно в гардеробе. Май уже не сидел на подоконнике, а стоял, опершись на него руками, смотрел на меня, не отворачивался. Когда я встретился с ним взглядом, он вдруг улыбнулся мне, подмигнул и показал мне свой телефон. Он хочет, чтобы я ему позвонил? По душам поговорить захотелось? Придурок!
Арсен возлежал в отдельной палате, и когда мы открыли дверь, он судорожно накрыл одеялом ноутбук. Увидев нас, выдохнул трубочкой и засиял.
— У меня тут всю технику забирают! Я уж испугался, что кранты моему ноуту! Что принесли мне? — заявил нам друг, потирая руками. На лице у Арсена красовался фингал, но он нам рассказал, что сотрясение мозга не от фингала, а от того, что после удара он головой стукнулся о стенку. Сказал, что Май не бил, что смотрел со стороны, а его шестёрки — Никита и Кир — старались. А потом, когда уже Арсен лежал на полу третьего этажа, ублюдок присел на корточки и ласково вопросы задавал: как мышонок Али добирается до школы из такой дали? Как он учится? Где отец у мышонка Али? С кем вообще он живет? С кем дружит мышатина? Есть ли у Али зазноба? Чем кроме скрипки увлекается? Есть ли он вконтакте? Какую мышатина музыку слушает кроме классики? И еще какие-то тупые вопросы, типа, есть ли у Али джинсы, хотя бы одни.
— Ты уж, Али, извини, но на большую часть вопросов я ответил. Ну, что знал!
— Всё нормально! Я не шифруюсь, открыт для добрых людей. Пусть выспрашивает, мне в отличие от него скрывать нечего!
— А что ему нужно-то от тебя?
И я рассказал друзьям о его визите ко мне через балкон, о его требовании играть в «Маевке».
— Ух ты! Круто! Так сыграй! Он и отвянет!
— Это же нужно на репетиции к ним ходить, общаться с ним! А потом, ту пошлятину, которую они исполняют, я украшать не собираюсь. Для классического исполнителя — это позор!
— ЧО ты! Очень хОрОшОя ихняя музыка, Деев крОсивО испОлняет! Школу вОт прикОнчит и будет знаменитым рОкерОм! ЭтО тОООчнО! — вступился за деевскую музыку знаток Тит.
— Мне не нравится! Мелодия, может, ещё и ничего, но тексты и аранжировка — ужас.
— Жаль, что ты упорствуешь, он ведь не отстанет! Засосы — это мелочевка, думаю, он способен придумать что-то и более страшное и унизительное! — предупреждает Арсен.
— Он вроде бы отстал от меня сегодня…
— Сомневаюсь, это какой-то ход!
— Да и не Отстал ВОООще! МОринку рОсспрашивал прО твОё нОстрОение, а меня прО тО, где ты крОме дома нОчь нОчевать мОжешь? На каждой перемене хОдил туды-сюды прОверял тебя, шпиёон. В стОлОвОй с такрелкОй мимО тебя шёл, и стОп такОй над ТобОю, стОит и чтО-тО Очень думает! Мы ажнО припухли на все глаза, думОли Он тебе еду на бОшку накладёт! — вытягивая губы, сообщает Тит, а я живо представляю, как можно на глаза припухнуть.
— Он тебя расспрашивал? Он в класс на переменах заходил? Стоял надо мной? А ты почему мне не сказал-то об этом?
— Так, этО, чтобы не рОсстроился бы ты…
Почему же я не видел этого майского внимания к себе, и чего это он тактику сменил? Тревога! Оранжевый уровень! От школьного спокойствия не осталось и следа, что-то начало грызть внутри. Откуда ожидать нападения?
После больницы мы с Титом разошлись по домам. Тетя Анечка меня кормила голубцами и опять ругала, теперь за то, что ем мало. Завтра в школе факультативы только, на них домашку делать не надо, но я решил алгебру к понедельнику и даже пять раз прочитал стихотворение по литре, которое наизусть нужно учить. Перед уроком еще пять раз прочитаю и расскажу, у меня с этим проблем нет! Потом отправился на репетиторство к Гельдовичу с ученической скрипкой.
Зиновий Веньяминович сегодня мучил меня особенно рьяно. Фрагмент с открытой струны G на фермате начинается с пиано, а потом до tutti переходит к форте, причём на вибрации и в высшую позицию. И это крещендо мне, по мнению наставника, не удавалось, было невыразительно. Длинный звук иногда прерывался, глиссандо нужно отрабатывать. Зиновий Веньяминович велел вообще вибрато убрать. «Ты только свои ошибки прикрываешь дребезжанием! И вообще, где витаешь сегодня? Влюбился? Нет ничего, кроме музыки!» И так два часа! Отработали только два пассажа! Прогресс минимален! На финал меня еще обязали возобновить зарядку для пальцев и кисти. Дал домашнее задание: разобрать аппликатуру еще двух фрагментов и повторить школьную программу Бартока с «Румынскими танцами» для отчётного. Зиновий Веньяминович сказал, что ему звонил отец, интересовался моими успехами. Хм. Сыну не звонит! Хотя я не в обиде, с отцом, кроме концертной деятельности, особо разговаривать не о чем, только неловкое молчание.
Домой припёрся разбитый и подавленный. В меня насильно втолкали какую-то пищу в виде ужина. Тетя Анечка ещё раз сказала мне, что может ночевать у нас. Я решительно воспротивился! И остался один. Что поможет мне поднять настроение? Есть только один способ и одно существо, которое всегда успокаивает и умиротворяет, – это Лидочка. Хоть недолго, но поиграю, пусть и не Грига, а что-нибудь душевное.
Сердце закололо сразу, как только вытащил из шкафа футляр. Футляр был ужасающе легок. В какой-то бессмысленной надежде открываю – пусто. Лидочки нет. Искать где-либо бессмысленно, никогда не оставлял скрипку неприбранной. Даже ученическую. А у Лидочки свое ложе, куда я её, любовно укачивая, укладывал после занятий или концертов. Скрипки нет! В футляре бумажка. «На всякий случай мой телефон – 965…….» И я знаю автора записки.