— Это друг Сергея. Он бы не хотел распространяться об этом. Его личная жизнь никого не должна интересовать, вас в том числе.
— Даже так! Его личная жизнь меня не интересует. А вот жизнь этого Давида — мой кровный, давний интерес, — Андрон улыбнулся ещё шире и отвернулся в окно. — Недооценил я сучёнка… Соблазнил, значит, спеца-молодца. Ваш брат не выполнил контракт…
— А по условиям контракта он не может покидать территорию страны, не может просто съездить отдохнуть во время своих поисков?
— Нет, такого условия там нет. Да и мы с вами понимаем, что он здесь, в России. Но он по условиям контракта обязался в случае нахождения объекта, во-первых, предоставить полную, достоверную информацию. Во-вторых, предоставить сам объект. Имел право распорядиться только одним документом. И это тоже прописано в условиях.
— Возможно, он не нашёл.
— Нашёл, и вы знаете это. Я это понял по его последнему визиту в С. Нёс какую-то ерунду, противоречил сам себе. А потом мне доложили, что подкопана одна интересная для меня могила, а нанятый мной господин Безуглый покинул родной город с каким-то молодым человеком. Самолётом. Сразу же выяснили имя этого юноши. Опа! А это тот самый подозреваемый. Пришлось ехать в Москву. Искать чёртов паб. И тут сюрприз: нужный нам человечек день назад уволился. Сергей на телефонные звонки не отвечает. Исчезли. Где же они?
— Я не знаю. Сергей сказал, что хочет отдохнуть.
— И вы с ним не на связи?
— Он не отвечает мне так же, как и вам.
— Дивно! А я думал, что он мне захочет хотя бы посылочку прислать… Три дня назад мой конкурент по выборам — Архаров — имел мне сказать, что получил важную посылку. Документ бог знает какой давности. Бумажка, конечно, силы сейчас как бы и не имеет, но мужику неприятственно. Он даже снял свою кандидатуру с предвыборной гонки. Ему, значит, прислали… а мне?
— Я об этом ничего не знаю.
— Зато я знаю. Передайте брату следующее: я, в принципе, готов увеличить его гонорар за документ и за мальчишку. Я сам бы сделал так, как он, я чту чужие материальные интересы. У него есть две недели, после которых этот самый Давид должен явиться ко мне с похищенными документами, причём сделать это тихо, без участия общественности. Но… если он намерен использовать СМИ, публиковать там чьи бы то ни было воспоминания, обвинения, а тем более обнародовать документ, чтобы навредить мне, если он надеется, что у меня до него руки коротки при этом, то пусть знает: проигранные выборы — всего лишь проигранные выборы, потрепать мне нервы — это тоже как-то мелко и проходящее, а вот мама… — Андрон развернулся к Семёну с лучезарной улыбкой. — Мама уже немолода. Её беречь нужно! Вот у моего отца приключился инсульт пять лет назад. Возраст! Надо беречься! Я отправил вашу маму в санаторий на три недели. И жду документов!
Семён соскочил с побелевшим лицом, кинулся к лощёному цинику, что так спокойно угрожал их семье, схватился за лацканы его модного плаща:
— Ты! Ты, ублюдок… если с матерью что-то…
— Тс-с-с… У меня здесь охрана! Руки уберите! Они ещё понадобятся нашей расейской литературе. С Галиной Семёновной всё хорошо! Уверяю! И у меня нет никаких причин желать ей зла, ни ей, ни вам лично. Поэтому просто дозвонитесь до брата, — Андрон с силой оттолкнул от себя растерянного писателя, он спокойно подошёл к столу и, опершись на него, стал рассматривать фотографии на стене. — Тем более документом этим они не могут воспользоваться напрямую, им никто со счетов денег не даст. Пусть просто вернёт мне документ и сучёнка. О! Я знаю, это режиссёр Мостицкий. Это у вас здесь лица для нового романа? Здорово… Интересно. Так… какое лицо… Вот значит, каким ты стал! Давид. И имя-то какое! Героическое.
— Это польская топ-модель Боровец, — прошептал Семён.
— Этот да… А вот этот нет! — Он по-хозяйски оторвал фотографию, на которой Давид выходил из паба. — Вас вдохновляет это лицо? Или почему это здесь висит? Из уважения к братскому выбору? Я позаимствую у вас этот снимок… О чём ваш новый роман?
— Иди-ка ты на хуй! — справился с собой Семён.
— Хорошо, я пойду. Не переживайте так сильно! Вы, главное, доходчиво до Сергея донесите всё это. Через три недели голосование, и я за это время не жду никаких сюрпризов ни от своего братца, ни от своего наёмного работника. Я намерен стать мэром.
— Ты насильник, ворюга, да ещё и убийца. Для полной палитры как раз поста повыше не хватает, — тихо, но жёстко ответил Семён.
— Ладно! Мне пора. Приятно было познакомиться, — Андрон направился к двери, но вдруг остановился, вернулся и пристально посмотрел в лицо писателю: — А собственно, почему вы поверили этому пацану? Он вам врал. Артистично и изощрённо. Я уверен, выдавливал слезу и заставлял хвататься за горло. Он может, он всегда был неплохим сказочником. Где доказательства его словам? Мои слова против его. Моя репутация против его.
— Его слабость против твоей силы. Вот и все доказательства.
— Слабый всегда прав? Гнусная мораль! Да и его слабость вами преувеличена. Он был сильнее меня. Единственный, кто был сильнее меня. Он меня практически сломал тогда. Он, а не я. Так что моя слабость против его силы! Всё, ауфидерзеен! Звоните, пишите, шлите открытки! — Он стремительно вышел вон, кивнув своим шавкам.
Корректорша Полина робко заглянула в комнату.
— Семён Рафаилович, мы ещё будем сегодня работать?
Семён изумлённо увидел свою помощницу, почему-то отметил про себя, что она вроде как и хорошенькая, но тут же заорал:
— Да-а-а! Сегодня корректируем всё! И пусть завтра же Манохин несёт в типографию! — похлопал себя по карманам, нашёл телефон, тыкнул на быстрый набор, несколько секунд ожидания — и опять ор: — Серый! Я убью тебя! Отставить все ваши прекрасные планы мести! Слушай сюда!..
— 14 —
— Ну, я пошёл? — оторвавшись от губ, прошептал Давид.
— Ты боишься?
— Нет. Всё будет так, как должно быть.
— Не должно быть так, чтобы этот ублюдок торжествовал.
— Значит, не будет торжествовать.
— Давид, помни, я рядом. Я слежу за окнами. Будь чутким, если опасность, то бросай что-нибудь в окно, делай что-нибудь со шторами, пиши на стекле… Я ворвусь и перегрызу всем горло.
— Сто раз уже всё слышал. Мне пора.
— Я боюсь за тебя. Я бешусь от того, что он может… Что он просто будет рядом.
— Я справлюсь. И надеюсь, мы с Семёном всё рассчитали правильно.
— Иди… — Сергей сжал пальцами руль, уставился в лобовое стекло; вспомнилось, как они ругались, орали, как он был бессилен переубедить брата и Давида в решении идти к Горинову. И вот он сам его привёз, хотя никто не мог угадать планы Андрона, никто не мог спрогнозировать его первую реакцию. Сергею было страшно и горько, ощущение бессилия его подавляло. Давид открыл дверцу машины, стал выбираться. В руках ни сумки, ни рюкзака, только чёрная папка с документами. Он уже снаружи под грозным осенним небом, обещающим разразиться очередным дождём. Звёзд не видно — сдача «резидента» происходила без свидетелей. Казалось, что даже деревья, облысевшие от осенней биотерапии, нарочито отвернулись и выполняют условия Горинова: прийти, чтобы никто не видел, чтобы никто не знал. Сергей поспешно перехватил дверцу, которая должна была отрезать от Давида, и крикнул: — Прости меня! — Давид, не поворачиваясь, уходя к гориновскому дому, показал «викторию». — Я люблю тебя! — Давид вдруг встал, но ненадолго, но не показывая лицо, но не отвечая этим словам, досчитал до десяти и решительно пошёл к воротам. Позвонил.
За кирпичной оградой залаяли собаки. Раздались и человеческие окрики, в числе которых тошнотворно знакомый:
— Я открою сам, уберите собак!
Через пару долгих минут засов на воротах жалобно лязгнул и дверь открылась, образуя щель, в которую Давид смело шагнул.
Вся эта смелость, уверенность и бодренькая «виктория» стоили Давиду на самом деле значительных усилий. А как он только увидел за воротами знакомый силуэт, то вообще готов был развернуться и трусливо бежать. То, что Андрон сразу ухватил его за плечо, даже помогло преодолеть этот страх. Пришлось поднять взгляд навстречу своему кошмару. Андрон почти не изменился, но всё же возмужал: шея и плечи стали шире, причёска короче, на скулах и подбородке проявлялась щетина «правильной длины», наверняка чтобы выглядеть старше. Он жадно рассматривал Давида: узнавал, сличал. Потом тряхнул головой, как бы прогоняя замешательство, вопросительно выгнул бровь:
— Я полагаю, без сюрпризов? — спокойно спросил хозяин дома. — Ни ментов, ни журналюг, ни неотомщённых призраков за твоей спиной нет?
— Нет. Я один. Вот документ, — услышал свой голос Давид. Он не ощущал себя единым с телом и смотрел на себя как бы со стороны. Этот феномен уже приключался с ним, когда он отходил от анестезии.
— Прекрасно! Идём, дружок! — И Горинов повёл парня в дом. В тот самый — проклятый, забытый, но такой добротный и богатый. Вместо того чтобы направиться в гостиную или в кабинет, Андрон подтолкнул «гостя» к кухне. Прошли по пустому царству кастрюль и свернули к узкой дверце, которая ведёт в подвал. Давид никогда там не был, не случилось… Горинов повернул вставленный ключ, включил свет на лестнице и подтолкнул Давида вниз. — Извини, твоя комната переделана. Апартаментов не жди!
Они спустились на тёмное дно этого помпезного дома. Андрон подталкивал Давида по неосвещённому коридорчику прямо, направо, прямо, направо, почти сразу налево, прямо… Упёрлись ещё в одну дверь. Хозяин загремел ключами, и отсыревшее дерево отворило проход в небольшую комнатку — подвальное помещение. Андрон щёлкнул выключателем, и оба зажмурились от режущего глаза света, исходившего от лампы накаливания, уныло висящей на шнуре. В узком помещении была длинная скамья с рулончиком клетчатого байкового одеяла, в углу стояло ведро, около противоположной стены было небольшое заграждение — по-видимому, за ним должна была храниться картошка. Выше находились пустые полки. Впрочем, на одной из них стояла открытая бутылка водки. Андрон пихнул «гостя» посильнее, и тот оказался на скамье, больно ударившись коленом.
— Ну, вот! Обживайся! Твой телефон? Давай его! — язвительно произнёс Горинов, облапал парня по груди и по бёдрам, вытащил телефон. И тут же присел рядом на скамью, развернул пленника к себе: — Ну-ка я рассмотрю тебя… Давид. — Ухватился за подбородок и стал пристально всматриваться в черты лица Давида, иногда трогал пальцами левой руки то брови, то веки, то уши, то волосы… — Вот ты какой. Интересно. И швов нет? Надо же! Совсем другой человек! Жалко родинку на брови, была прикольная. Ушки стали, конечно, более аристократичными. А вот нос… нет, мне определённо не нравится. Искусственно смотрится, тот маленький был, таким шустреньким и любопытным. Разрез глаз, конечно, красивый, но те глаза были лучше… Жаль. Каким бы ты был сейчас, если бы тогда не вытворил это…
— Скорее всего мёртвым, — холодно ответил Давид. — А если бы был жив, то с выбитыми зубами, сломанным носом, заплывшими, слезящимися глазами, слабый, трясущийся энурезник. Хотя с твоей фантазией, может, портрет был бы ещё ужаснее.
— Не изменился! — торжествующе улыбнулся Андрон. — Всё тот же! Дерзит, наглеет, не боится! Умница! Цвет волос идиотский. Так, что в папочке? — Он открыл папку и вынул оттуда сначала один документ, просмотрел, потом второй документ, потом магнитный ключ. — Фух-х-х… Думаю, восстановят! Мне сейчас эти деньги край как нужны! Если же вы сделали ксероксы счетов, то знайте, они никакой силы иметь не будут!
— Это оригинал, и нет никаких ксероксов. Мы выполнили условия. Теперь ты: Безуглая Галина Семёновна должна приехать домой.
— Приедет, обязательно. Только через недельку: у неё закончится санаторное лечение, а у меня выборы. Я всё делаю так, как условились!
— Скажи, зачем тебе я? Ты получил доступ к счетам. Игрушка тебе уже не нужна, да и мэру опасно иметь такие пристрастия. Конкурентов у тебя уже нет, чтобы с моей помощью их держать в узде…
— Для того, чтобы меня никто в узде не держал, — Андрон сел поглубже на скамье, привалился спиной к грязной бетонной стене, закрыл глаза. — Я никому не могу позволить разрушить всё то, что создано. Ты даже не представляешь, сколько я работал эти пять лет! Ты прав, конкурентов нет. Я ведь подмял под себя Архаровское хозяйство. Был его воспитанником, можно сказать…
— Убил сына и заменил его собой?
— Макса убил ты, сучёнок. Ты, а не я! Сначала мне пришлось импровизировать на ходу, ты же меня не предупредил о своём фортеле, — Андрон так и сидел с закрытыми глазами и с блаженной улыбкой на губах. — Мне пришлось стрелять в плечо ещё раз, потом стенать и разыгрывать депрессию… Матвей Архаров как только услышал о похищенных документах, так сразу же поверил в твою вину. Судил по себе: он бы убил, значит, и другие должны… Труднее было с дружком твоим. Он не хотел верить. Он решил тебя найти. И мне нужно было найти тебя раньше. Ты высосал из меня кучу денег: Безуглый ведь не единственный, кого я нанимал, тем более что найти нужно было не только тебя…
— Ты нашёл охранника Владимира?
— Глупый вопрос! Он-то не делал пластики!
— Он жив?
— Зачем тебе знать? Пусть тебя интересует твоя судьба.
— И какова же моя судьба?
— Конечно, тебя тоже нужно убирать. Твои останки даже искать никто не будет. Но… во-первых, у тебя появился неожиданный друг. Соблазнил мужичка? Если он узнает, что ты мёртв, то молчать не будет, а у него ещё и брат знаменитый. Вот, блядь, запара! Во-вторых, как-то жалко уничтожить то, во что вложено так много усилий, денег, времени. Искал, ловил, преследовал — и просто пристукнуть? В-третьих, у меня сейчас другое положение, я во много крат осторожнее, чем раньше. Понятно, что электорат схавает любую лажу, но народная любовь изменчива, любая сплетня, всплывшая история, подозрительные связи могут разрушить созданное. А я что-то так устал… Бегу, бегу… Вокруг одни тугодумы или слабаки, отец — не помощник, а вздумаешь передохнуть — тут как тут борзые новички или старые бандюганы разных мастей. Устал…
— Уж не пожалеть ли мне тебя? — ехидно вставил в эту неожиданную лирику Давид.
— Сучё-о-онок! Я по тебе так соскучился! Ты знаешь меня настоящего, никакого притворства, никаких рамок, я чувствую себя с тобой свободным!
— Отличное объяснение! Я рад за тебя. Только вот я по тебе не соскучился нисколько. Я ненавижу тебя. Ты насильник, шантажист, садист, псих, убийца, в конце концов.
— У-ха-ха! — заржал Горинов. — Ну вот кто мне ещё такое скажет? Только ты, мой щеночек! Насильник! Это звучит гордо! Я был просто первооткрывателем. И тебя, и нового мира для тебя. Я же видел, что ты не смотришь на девчонок. А мальчики в этом возрасте должны и порнуху смотреть, и дрочить, и за старшенькими подглядывать, и к девулькам под юбчонки лезть. А ты нулёвенький был! Я хорошо запомнил, как однажды мы трахались с кем-то… не помню даже, с кем, с какой-то блядью, а ты в уголочке на коврике типа спал. В стенку уткнулся! И ни разу не повернул свой любопытный носик! Ни разу! А деваха-то ноги раскинула, рачком встала, булками крутит, лижет показательно. Смотри и наслаждайся! Нет. Ты никогда не смотрел. Тебе было нужно другое. Мы, пожалуй, возобновим наш радостный секс, но после… Всё будет после. Осталась одна неделя. И там я решу, что с тобой делать…
— У родного города появится мэр-извращенец! Что ж, веяние времени!
— Пф-ф-ф… Я ещё душка по сравнению с некоторыми уродами! Заметь, со старыми уродами! Мне весь мозг выклевали уже своим главным упрёком: «Молод! Слишком молод!» Им нужны старые пердуны, которые боятся даже зад поднять со стула, которые не знают, что такое бизнес и зачем нужна власть.
— А ты знаешь! Ты ужасен, жаль, что ты этого не понимаешь…
— Я не понимаю, с чего это ты растявкался? И ещё не понимаю, почему мне не весело? Вроде практически решил проблему, победил. Ты у меня, счета тоже, пять лет поисков не прошли зря… Почему же нихрена это не радует? — Андрон растёр ладонями виски.
— Это предчувствие. Не всегда тебе побеждать!
— Не говори ерунды! Я всегда «в дамках»! Это моя роль! Просто устал, наверное. Ну-ка, — Горинов ухватил Давида за толстовку и дёрнул на себя. — Может, попробовать нового сучёнка? — Больно впился в губы, прокусил до крови, вжал парня в угол тюремной ямы. Давид с силой оттолкнул и лягнул по нападавшему так, что тот отлетел к двери, ударив локоть.
— Запомни, я не позволю тебе этого! — выдохнул Давид.