Все дурные дела порождались благими намерениями.[1685]
Наглость сильнее там, где защита слабее.[1686]
Не обеты и не бабьи молитвы обеспечивают нам помощь богов; бдительность, деятельность, разумные решения – вот что приносит успех во всем; пребывая в беспечности и праздности, умолять богов бесполезно: они разгневаны и враждебны.[1687]
Быть честным, а не казаться им предпочитал он. Таким образом, чем меньше искал он славы, тем больше следовала она за ним. (О Катоне Младшем.)[1688]
Один лишь победитель достигает мира ценой войны.[1689]
Сознание неизбежности (…) даже трусов делает храбрыми.[1690]
Большинство повелителей заблуждается, полагая, что чем ничтожнее те, кем они повелевают, тем надежнее их защита.[1691]
Всякая жестокая власть скорее сурова, чем долговечна и (?) того, кто внушает страх другим, в конце концов самого охватит ужас.[1692]
Мудрые ведут войну ради мира.[1693]
Большинство отказывается от нее [свободы] из страха.[1694]
Все возникшее уничтожается, а растущее стареет.[1695]
[Югурта] больше всех делал, меньше всех говорил о себе.[1696]
Согласием малые государства укрепляются, от разногласия величайшие распадаются.[1697]
Во всякой борьбе более могущественный, даже если он терпит обиду, все же, так как он сильнее, кажется обидчиком.[1698]
Для человека, охваченного каким-либо желанием, все делается недостаточно быстро.[1699]
Всякую войну развязать легко, но очень трудно прекратить, ее начало и завершение – не во власти одного и того же человека; начать ее способен любой, даже трус, но кончится она – когда на это будет воля победителей.[1700]
Все люди – одинакового происхождения, но все храбрейшие – они и самые благородные.[1701]
Чем славнее жизнь предков, тем позорнее нерадивость потомков; она не оставляет во тьме ни их достоинств, ни их пороков.[1702]
Изящество подобает женщинам, мужчинам – труд.[1703]
Трусость еще никого не сделала бессмертным.[1704]
[Тому], кто взял в руки оружие, не подобает искать помощи у безоружных ног.[1705]
Многие люди, рабы желудка и сна, проводят жизнь без образования и воспитания, подобно бродягам, причем, вопреки природе, тело служит им для наслаждения, а душа – в тягость.
При единении и малое растет, при раздоре и величайшее распадается.
Прихоть случая управляет миром.
Ставь божеское на один уровень с человеческим.
Для тела и имущественных благ есть как начало, так и конец, и все, что зарождается, гибнет, и что умножается, оскудевает.
Каждый кузнец своего счастья.
Трудным представляется писать историю.
Дела важнее слов.
Слова сопоставлять с делами.
Стоя – одно, сидя – другое (говорит).
Мы в цвете лет, мы сильны духом.
Всякую войну легко начать, но крайне трудно кончить.
Победа, купленная кровью.
Дорогой мужества стремиться к славе.
Отвага заменяет крепостные стены.
Иметь общие желания и общие отвращения – именно в том состоит прочная дружба.
Кто больший друг, как не брату брат?
Страстность и гнев – худшие советчики.
На кого не действуют ни слава, ни опасности, того напрасно уговаривать.
Хороший человек, если на него не обращать внимания, становится только менее деятельным, а дурной более преступным.
Люди свое ценят дешево, желают чужого.
Богатство не уменьшает жадности.
Корыстолюбие отнимает у людей самые заветные чувства – любовь к отечеству, любовь семейную, любовь к добродетели и чистоте.
Скупость, словно пропитанная вредоносными зельями, расслабляет дух.
Больший позор – потерять приобретенное, чем совсем не быть приобретшим.
В печали и в несчастьях смерть не мучение, а упокоение от тягот.
Гай Светоний Транквилл
Самых хищных чиновников (…) он [Веспасиан] нарочно продвигал на все более высокие места, чтобы дать им поживиться, а потом засудить, – говорили, что он пользуется ими, как губками, сухим дает возможность намокнуть, а мокрое выжимает.[1706]
Загладить позор былой своей скупости ему [Веспасиану] не удалось. (…) И даже на его похоронах Фавор, главный мим, выступая, по обычаю, в маске и изображая слова и дела покойника, во всеуслышанье спросил чиновников, во сколько обошлось погребальное шествие? И услышав, что в десять тысяч миллионов, воскликнул: «Дайте мне десять тысяч и бросайте меня хоть в Тибр!»[1707]
До сих пор речь шла о правителе, далее придется говорить о чудовище.[1708]
Под конец жизни он [Цезарь] стал осторожнее принимать бой: чем больше за ним побед, рассуждал он, тем меньше следует полагаться на случай, так как никакая победа не принесет ему столько, сколько может отнять одно поражение.[1709]
[Клавдий] уверял, будто нарочно притворялся глупцом при Гае [Калигуле], так как иначе не остался бы жив и не достиг бы своего положения, однако никого этим не убедил, так как немного спустя появилась книжка под заглавием «Вознесение дураков», в которой говорилось, что притворных глупцов не бывает.[1710]
Правителям (…) живется хуже всего: когда они обнаруживают заговоры, никто им не верит, покуда их не убьют.[1711]
Насколько Нерон потерял добродетели своих предков, настолько же он сохранил их пороки, словно родовое наследство.[1712]
Тиберий долго колебался, прежде чем принять верховную власть после смерти Августа. (…) Кто-то в лицо ему заявил, что иные медлят делать то, что обещали, а он медлит обещать то, что уже делает.[1713]
Цезарю подобает умереть стоя.
Хороший пастух снимает с овец шерсть, а не шкуру.
Кто не порицает клеветников, тот поощряет их.
Лиса меняет шкуру, но не нрав.
Луций Анней Сенека (младший)
Смысл благодеяний прост: их только дарят; если что возвращается, то уже прибыль, не возвращается – нет убытка. Благодеяние оказано для благодеяния.[1714]
Вина не должна падать на наш век. И предки наши жаловались, и мы жалуемся, да и потомки наши будут жаловаться на то, что нравы развращены, что царит зло, что люди становятся все хуже и беззаконнее. Но все эти пороки остаются теми же (…), подобно тому как море далеко разливается во время прилива, а при отливе снова возвращается в берега.[1715]
Страх внушают не только самые отважные животные, но и самые неподвижные, благодаря своему вредоносному яду.[1716]
Поздно оказал благодеяние тот, кто оказал его просящему.[1717]
Не следует принимать благодеяний от всех. От кого же принимать? (…) От тех, кому мы сами желали бы их оказать.[1718]
В благодеяниях кредитора следует выбирать с большей тщательностью, чем в деньгах.[1719]
Кто принял благодеяние с благодарностью, тот (…) уплатил уже первый взнос за него.[1720]
Кто приносит благодарность, удаляя свидетелей, тот человек неблагодарный.[1721]
Некоторые знатные и благородные женщины считают свои годы не по числу консулов, а по числу мужей, и разводятся, чтобы выйти замуж, а выходят замуж, чтобы развестись.[1722]
Дело дошло уже до того, что ни одна женщина не имеет мужа для чего-либо иного, как только для возбуждения любовника.[1723]
Награда за высокие подвиги заключается в них самих.[1724]
Никто, обладая здравым умом, не боится богов, так как неразумно страшиться спасительного, и никто не любит тех, кого боится.[1725]
Бывает красноречивым даже тот, кто молчит, и храбрым даже тот, кто сидит сложа руки, или даже – у кого руки связаны.[1726]
Общественное мнение – (…) дурной истолкователь.[1727]
Лучше (…) помогать и злым ради добрых, чем лишать помощи добрых ради злых.[1728]
Луций Сулла уврачевал отечество средствами более тяжкими, чем были самые опасности.[1729]
Пусть каждый спросит себя: не жалуются ли все на чью-нибудь неблагодарность? Но не может быть того, чтобы все жаловались, если не надо жаловаться на всех. Следовательно, все неблагодарны.[1730]
«На этой стороне явное большинство». – Значит, именно эта сторона хуже. Не настолько хорошо обстоят дела с человечеством, чтобы большинство голосовало за лучшее: большая толпа приверженцев всегда верный признак худшего.[1731]
Когда я вспоминаю все свои речи, я завидую немым.[1732]
Всякая жестокость происходит от немощи.[1733]
Что я хочу извлечь из добродетели? Ее саму. (…) Она сама себе награда.[1734]
Не наука добродетели, а наука нищеты была главным делом его жизни. (О кинике Деметрии, который доходил до крайностей аскетизма).[1735]
Перестань корить философов богатством: никто не приговаривал мудрость к бедности.[1736]
Карман у него [мудреца] будет открытый, но не дырявый: из него много будет выниматься, но ничего не будет высыпаться.[1737]
Некоторые из мудрых мужей называли гнев кратковременным помешательством.[1738]
Что-что, а вредить все люди умеют неплохо.[1739]
Никакое лечение не может считаться жестоким, если его результат – выздоровление.[1740]
Любое чувство – столь же плохой исполнитель, сколь и распорядитель.[1741]
Всякое почти вожделение (…) мешает осуществлению того, к чему стремится.[1742]