«Вследствие мышления, ставящего во главу угла окружающую среду, и исследований, основанных на нем, — пишет профессор Уильямс, — доктрина, провозглашающая фундаментальное сходство всех человеческих младенцев, была повсеместно принята и проповедуется социопсихологами, социологами, социальными антропологами и многими другими, включая историков, экономистов, педагогов, юристов и публичных лиц. Эта доктрина воплотилась в основной образ мышления для людей, в той или иной мере ответственных за формирование образовательных программ и политического курса государства, и люди, не склонные к самостоятельному критическому мышлению, часто беспрекословно принимают ее на веру».
Этическая система, основанная на реалистичной оценке данных и предшествующего опыта, вероятно, принесет больше пользы, чем вреда. Но многие этические системы строятся на совершенно нереалистичной оценке предшествующего опыта и искаженном восприятии природы вещей. Подобная этика скорее навредит, чем принесет пользу. Поэтому до недавнего времени люди верили, что плохая погода, падеж скота и сексуальная импотенция могли быть вызваны — и во многих случаях вызывались — злонамеренными действиями колдунов. Поймать и убить колдуна почиталось долгом, предопределенным Всевышним в «Исходе»: «Ворожеи не оставляй в живых» [10]. Этическая система и законодательство, основанные на ошибочном видении природы вещей, на протяжении веков, когда эти системы воспринимались всерьез власть имущими, становились причиной злодеяний. Вплоть до наших дней никакой кошмар не мог сравниться со слежками, линчеваниями и убийствами, которые в системе ошибочных взглядов на колдовство становились логичными и обязательными. Но в двадцатом веке этика коммунизма, основанная на ошибочных экономических теориях, и этика нацизма, основанная на ошибочных взглядах на человеческую расу, стали провоцировать и оправдывать более масштабные зверства.
Едва ли менее неприятные последствия повлечет за собой и повсеместное принятие доктрин социальной этики, основанной на ошибочном предположении, что мы полностью общественный вид, дети рождаются одинаковыми, и каждая личность — продукт обусловливания, проводимого внутри социальной среды самой социальной средой. Если бы эта система воззрений соответствовала действительности, люди были бы подлинно общественным видом, их индивидуальные различия являлись бы минимальными, и их можно было бы легко сгладить надлежащим обусловливанием, тогда, очевидно, не возникало бы необходимости в свободе и государство имело бы полное право преследовать стремящихся к ней еретиков.
Для каждого отдельного термита служение термитнику — лучшая свобода. Но человеческие существа не полностью социальны, они обладают лишь умеренным стадным инстинктом. Их сообщества в отличие от улья или муравейника не представляют собой единого организма, это всего лишь организации — иными словами, механизмы, специально разработанные для коллективной жизнедеятельности. Более того, различия между индивидами столь велики, что, несмотря на усиленные попытки культуры сгладить врожденные различия, крайний эндоморф (пользуясь терминологией Уильяма Шелдона) будет всегда проявлять себя как висцеротоник, крайний мезоморф в любой ситуации останется соматотоником, а крайнему эктоморфу, замкнутому и чувствительному по своей природе, всегда будут свойственны церебротонические черты.
В придуманном мной Дивном Новом Мире социально приемлемое поведение формировалось и закреплялось при помощи двойного процесса — генетической манипуляции и обусловливания в младенчестве. Младенцев выращивали в бутылях, и высокая степень единообразия конечного продукта обеспечивалась тем, что использовались яйцеклетки, взятые у ограниченного числа матерей. Каждую яйцеклетку заставляли снова и снова делиться, порождая целые партии идентичных близнецов. Это давало возможность производить стандартизованных машинистов для стандартизованных машин. А стандартность машинистов оттачивалась при помощи обусловливания во младенчестве, гипнопедии и химических препаратов, вызывающих эйфорию в качестве замены удовлетворению от осознания собственной свободы и способности творить.
Как я отмечал в предыдущих главах, в нашем мире обширные безличные силы способствуют централизации власти и строгой регламентации общества. Генетическая стандартизация индивидов пока еще невозможна, но правительство и большой бизнес уже овладели — или овладеют в ближайшем будущем — методиками манипуляции разумом, а также техниками, на которые у меня не хватило воображения. Не имея возможности свести к единообразию эмбрионы, правители перенаселенного и заорганизованного мира завтрашнего дня попытаются привить культурное и социальное единообразие взрослым и их детям. Для достижения этой цели они станут использовать все имеющиеся в распоряжении методики управления умами и без колебаний будут подкреплять их экономическими санкциями и угрозой физического насилия. Если мы хотим избежать подобной тирании, то должны начать учиться и учить наших детей свободе и самоуправлению.
Подобное обучение свободе должно, как я уже говорил, основываться в первую очередь на фактах и ценностях — таких фактах, как существование личностных различий и генетической уникальности, и таких ценностях, как свобода, терпимость и взаимовыручка, которые являются этическими следствиями из них. Но к сожалению, осознания истины и разумных принципов недостаточно. Скучную правду может затмить привлекательная ложь. Умелая игра на человеческих страстях часто оказывается сильнее самых логичных решений. Эффекты ложной и тлетворной пропаганды нельзя нейтрализовать иначе, чем путем тщательного обучения искусству анализа пропагандистских методик и распознаванию их софистики.
Язык позволил человечеству эволюционировать от звероподобного состояния до цивилизации. Но он же породил устойчивое безумие и дьявольские злодеяния, которые встречаются в человеческом поведении не реже, чем систематическая предусмотрительность и постоянная ангельская благожелательность. Язык позволяет говорящему обращать внимание на предметы, людей и события даже в отсутствие их. Язык придаст ясность нашей памяти и, переводя опыт в символы, превращает мимолетное ощущение желания или отвращения, ненависти или любви в устоявшиеся принципы чувствования и поведения. Незаметно для пас ретикулярная система мозга отбирает из бесчисленного множества стимулов несколько переживаний, которые представляют практическую ценность. Из этих бессознательно отобранных переживаний мы более или менее сознательно отбираем и абстрагируем небольшое количество, обозначаем его словами и затем классифицируем в пределах системы, одновременно метафизической, научной и этической, сформированной из других слов с более высоким уровнем абстракции. В случаях, когда отбор и абстрагирование определяются системой, состоящей из относительно верных суждений о природе вещей, и когда вербальные определения выбираются с умом, а их символическая природа ясна и понятна, мы склонны к здравому, адекватному поведению. Но под влиянием плохо подобранных слов, прикрепленных без понимания их сугубо символической натуры к переживаниям, которые отбирались и абстрагировались в рамках системы ошибочных идей, мы склонны проявлять нечеловеческую жестокость и систематическую глупость. На нее тупые животные не способны — именно потому, что тупы и не могут говорить.
В своей иррациональной пропаганде враги свободы последовательно извращают языковые ресурсы с целью украдкой или прямым напором заставить своих жертв думать, чувствовать и действовать так, как угодно им. Обучение свободе, а также любви и интеллектуальной деятельности, которые являются одновременно и условиями, и последствиями свободы, должно включать в себя и обучение правильному использованию языка. В последние столетия философы посвятили много времени анализу символов и значений. Как слова и предложения, которые мы произносим, соотносятся с предметами, людьми и событиями, с которыми мы сталкиваемся ежедневно? Обсуждение данного вопроса увело бы нас слишком далеко от основной темы. Ограничимся тем, что скажем: все материалы, необходимые для качественного обучения правильному использованию языка — обучению на всех уровнях, от детского сада до аспирантуры, — сейчас есть в открытом доступе. Можно было бы немедленно приступить к обучению искусству различать правильное и неправильное использование символов. На самом деле к нему можно было приступить в любой момент за последние тридцать — сорок лет. Тем не менее детей нигде систематически не учат отличать истинные утверждения от ложных или осмысленные от бессмысленных. Почему? Потому что власть даже в демократических странах не хочет, чтобы дети проходили подобное обучение.
В данном контексте примечательна короткая и печальная история Института анализа пропаганды. Он был основан в 1937 году филантропом Филеном из Новой Англии, когда нацистская пропаганда была на пике эффективности. Под эгидой этого института проводились исследования иррациональной пропаганды и создавались пособия для изучения старшеклассниками и студентами университетов. А затем началась война на всех фронтах — и на физическом, и на психологическом. Когда все правительства коалиции так заботились о «психологическом благополучии», казалось бестактным настаивать на анализе пропаганды. Институт был закрыт в 1941 году, но еще до начала боевых действий его деятельность вызывала у многих неодобрение. Педагоги, например, осуждали преподавание анализа пропаганды на том основании, что это раньше времени сделает подростков циничными. Не в восторге были и военные ведомства, которые боялись, что новобранцы станут анализировать приказы сержанта-инструктора. А еще возмущались религиозные деятели и работники сферы рекламы. Церковники возражали против анализа пропаганды, поскольку он мог ослабить веру и уменьшить число прихожан в церквях, рекламщики считали, что анализ пропаганды подорвет приверженность брендам и снизит продажи.
Эти страхи и возражения имели под собой основания. Когда простые люди начинают пристально изучать слова своих духовных наставников, последствия могут оказаться серьезными. Существование социального порядка в нынешней его форме держится на том, что люди, не задавая неудобных вопросов, принимают на веру пропаганду, проводимую власть имущими и поддерживаемую местными традициями. И снова наша задача — найти золотую середину. Индивиды должны быть достаточно внушаемы, чтобы иметь возможность и способность поддерживать функционирование своего общества, но не настолько внушаемыми, чтобы пасть беспомощными жертвами трюков профессиональных манипуляторов умами. Точно так же люден нужно учить анализировать пропаганду, чтобы они не шли на поводу у абсолютной чепухи, но не настолько, чтобы категорически отвергали не всегда разумные доводы поборников традиций, действующих из лучших побуждений. Вероятно, золотую середину между излишней доверчивостью и полным скептицизмом нельзя отыскать и сохранить при помощи одного только анализа. Этот весьма негативный подход к проблеме важно дополнять чем-то более позитивным — провозглашением набора общепринятых ценностей, имеющих прочную фактическую базу. Первой из этих ценностей должна быть свобода личности, основанная на том, что человечество разнообразно и каждый уникален с точки зрения генетики. Далее — милосердие и сочувствие, опирающиеся на старый известный факт, недавно подтвержденный современной психиатрией: какими бы ни были психологические и физические различия, любовь так же необходима человеческим существам, как пища и кров. И наконец, разум. Без него любовь бессильна, а свобода недостижима. Этот набор ценностей предоставит нам критерии, и по ним можно судить о пропаганде. Пропаганду, которую можно счесть одновременно бессмысленной и аморальной, нужно сразу отвергнуть. Та пропаганда, которая просто иррациональна, но совместима с любовью и свободой и по сути своей не отрицает интеллектуальную деятельность, может быть принята — временно и с осторожностью.
XII. Что можно сделать?
Нас можно научить быть свободными, и это обучение станет гораздо успешнее того, что проводится сейчас. Но угрозы свободе, как я попытался показать, надвигаются из самых различных направлений, и они могут быть самые разнообразные — демографические, социальные, политические, психологические. К нашему общему недугу приводит взаимодействие многих причин, и излечит его лишь сочетание лекарств. Имея дело с любой многоаспектной человеческой ситуацией, мы должны принимать во внимание все релевантные факторы, а не только какой-то один. Нельзя довольствоваться частичными решениями. Свобода находится под угрозой, ощущается острая необходимость в обучении свободе. Но для ее обеспечения необходимо множество факторов помимо обучения — социальная организованность, контроль рождаемости, адекватное законодательство. Начнем с последнего пункта.
С тех пор как была принята Хартия вольностей, английские законодатели стремились защитить физическую свободу индивидов. Человек, которого держали в тюрьме на сомнительных основаниях, мог, согласно законодательному акту от 1679 года, подать апелляцию в один из судов высшей инстанции, требуя приказа о доставлении его в суд для выяснения правомерности содержания под стражей. Судья адресовал этот приказ начальнику тюрьмы и сопровождал требованием доставить заключенного в течение определенного времени в суд для рассмотрения его дела. Заметьте, самого заключенного, а не его письменную жалобу и не его законных представителей. Человека, которого заставляли спать на досках, дышать зловонным тюремным воздухом, есть отвратительную тюремную пищу.
Следить за соблюдением основных условий свободы — то есть обеспечивать отсутствие физических ограничений, — несомненно, необходимо, но недостаточно. Человек может не сидеть в тюрьме и при этом быть несвободным — быть свободным от физических ограничений и при этом чувствовать себя психологическим пленником, которого вынуждают думать и действовать так, как того хотят представители государства или какого-то частного лица. В этом случае не появится никаких приказов, поскольку никакой начальник тюрьмы не сумеет обеспечить, чтобы плененный разум предстал перед судом, и никто из людей, чей разум был захвачен при помощи методов, которые я описал в предыдущих главах, не сможет жаловаться на свое положение. Природа психологического принуждения такова, что тот, кто находится под его влиянием, продолжает считать, будто действует по доброй воле. Человек, ставший жертвой манипуляции, не осознает себя жертвой. Для пего стены его тюрьмы невидимы, и он верит, что свободен. То, что он несвободен, очевидно только окружающим. Его рабство строго объективно.
Нет, повторю, плененный дух не предстанет перед судом. Но может существовать превентивное законодательство — объявление вне закона психологической работорговли, законодательные акты, защищающие разумы от нечистых на руку распространителей отравляющей пропаганды, составленные по образцу актов, защищающих людей от нечистых на руку распространителей некачественной пищи и опасных наркотиков. Например, можно и нужно принять законы, ограничивающее право официальных лиц, гражданских и военных подвергать людей, находящихся у них под командованием или под их опекой, обучению во сне. Необходимо принять законы, запрещающие использование подсознательного проецирования в общественных местах и на телеэкранах. Должно существовать законодательство, не только не позволяющее политическим кандидатам тратить сумму свыше фиксированного максимума на свои предвыборные кампании, но и предотвращающие использование ими иррациональной пропаганды, которая превращает в бессмыслицу демократический процесс.
Подобное превентивное законодательство может принести пользу, но если безличные силы, угрожающие свободе сейчас, продолжат набирать вес, то в долгосрочной перспективе это не поможет. Самые лучшие конституции и превентивные законы окажутся бессильны против постоянно возрастающего давления перенаселенности и заорганизованности, нагнетаемого приростом населения и развитием технологий. Конституции не будут упразднены, а хорошие законы будут зафиксированы на страницах кодексов, но эти либеральные формы станут служить для прикрытия и приукрашивания глубоко нелиберальных явлений. Учитывая неконтролируемую перенаселенность и заорганизованность, мы можем увидеть в демократических странах процесс, обратный тому, что превратил Англию в демократическую страну при сохранении всех внешних форм монархии. Под безжалостным напором перенаселенности и заорганизованности при помощи эффективных методов управления разумом демократия в разных странах изменит свою природу. Ее старомодная форма — выборы, парламенты, Верховные суды и все прочие атрибуты — сохранится. А вот содержание будет новым ненасильственным видом тоталитаризма. Традиционные названия, все священные лозунги останутся такими же, как в старые добрые времена. Демократия и свобода будут основным мотивом каждой трансляции и печатного издания, но исключительно в фигуральном смысле. А тем временем правящая олигархия и ее тщательно обученная элита военных, полицейских и манипуляторов умами станет править бал как сочтет нужным.