Уничтожение церкви Успения по постановлению Моссовета (председателем его «исполкома» был тогда небезызвестный Булганин) — одна из прискорбнейших страниц истории отечественной культуры… И если ставить вопрос о восстановлении тех или иных утраченных творений русского зодчества, эта церковь по праву должна быть в первом ряду вероятной очереди.
О церкви Успения можно многое сказать, но моя цель заключается в уяснении того, что она была необходимым
Но эти строки вполне можно отнести и к церкви Успения.
Глава вторая
ЗАМЫСЕЛ ПАВЛА КОРИНА
В 1911 году он познакомился с великим художником М. В. Нестеровым и стал помогать ему в росписи церкви Марфо-Мариинской обители на Ордынке. По совету Нестерова в 1912–1916 годах прошел курс обучения в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Корин говорил, что половина его как художника — от Нестерова. Именно Нестеров увидел громадные творческие силы Корина и сказал ему: «Я — тенор, а вы, Павел Дмитриевич, — бас».
Уже в молодости прообразом собственного пути стало для Корина полотно Александра Иванова «Явление Христа народу». В 1925 году начал складываться замысел главного его творения. Как и Иванов, он создал несколько десятков этюдов к будущей картине; каждый из них — крупное явление в живописи нашего века.
По мере развития своего замысла П. Д. Корин вновь и вновь возвращался к «Явлению Христа народу», хотя готовился создать, так сказать, нечто прямо противоположное — то, что можно бы назвать «Явлением Антихриста народу» (самого Антихриста[92] в картине не могло быть, так как он не имеет лица).
Окончательно замысел художника сложился в 1930-х годах. Эскиз картины «Реквием»[93] в его цельности — это сцена в Успенском (Успения Богоматери) соборе Кремля, который с XV века был главной святыней Руси. Один из величайших деятелей Церкви, Иосиф Волоцкий, писал почти пятьсот лет назад об этом соборе: «Великий святительский престол Церкви Божия Матери, ея же достоит нарещи земное небо[94] сияюшу яко велико солнце посреди Русскыя земля…»[95]
Замысел П. Д. Корина, по-видимому, имел в виду
* * *
Если говорить о культуре в высшем и полноценном смысле слова, она всегда включает в себя стихию
Но сегодня едва ли не громче всего звучат совсем иные «голоса», отвергающие как нечто бессмысленное — и даже нелепое, абсурдное — противостояние вообще, борьбу как таковую. Яркий пример (подчеркну, что подобные примеры можно приводить сколь угодно долго) — статья Екатерины Деготь («Коммерсантъ» от 24 июня 1994 года) о недавней выставке Павла Корина в Третьяковской галерее, где были представлены прежде всего великолепные этюды к неосуществленному полотну «Реквием».
Автор безоговорочно выступает против воплощенной в живописи П. Д. Корина «подчиненности жизни некоему высшему принципу» (по ее определению) и обвиняет Павла Дмитриевича в том, что он — «художник тоталитарного сознания; возможно, его признали бы своим классики германского тоталитарного (то есть, говоря прямее, нацистского. — В. К.) искусства».
Впрочем, этот, пользуясь привычным словосочетанием, «суровый приговор» только венчает статью; чтобы вернее расправиться с Кориным, Е. Деготь на протяжении своего «следствия» по его делу более всего прибегает не к таким грозным разоблачениям, а к иронии, насмешке, издевке («У Корина „все так не на шутку, что действительно почти комично“ и т. п.). Она, в частности, высмеивает „легенду“, которую будто бы распространял о себе Корин: „Он хотел стоять рядом с Микеланджело, Эль Греко…“ А в действительности ему „пришлось делить время со Сталиным и Хрущевым…“
Для невнимательных, автоматически воспринимающих любую псевдоинформацию читателей это может показаться сокрушающим доводом. Но только для невнимательных. Во-первых, в творчестве Микеланджело и Эль Греко «подчиненность жизни высшему принципу» воплощена отнюдь не менее очевидно и не менее резко, нежели у Корина, и если бы Е. Деготь внимала гоголевскому завету и
* * *
И все же я соглашусь принять «правила игры», предложенные Е. Деготь. Допустим, что в самом деле нехорошо воссоздавать жизнь как «шествие на смерть». Правда, невозможно оспорить тот факт, что жизнь любого из нас есть все же в конечном счете именно шествие на смерть… Но, согласно известной реплике некрасовского генерала,
Есть и достаточно влиятельное убеждение, что это касается не только
Но та подчиненность высшему принципу и то противостояние, которым столь враждебна Е. Деготь, превращают смерть в последнее
1. Между Бульварным и Садовым
К западу от Кремля, между Бульварным и Садовым кольцом, простирается от Москвы-реки до улицы Тверской исключительно важный район города. Арбат делит его на две половины, его прорезают расходящиеся лучами улицы — Остоженка, Пречистенка, Поварская, Никитская, Спиридоновка и Малая Бронная.
С начала XIX века эта часть Москвы была настоящим средоточием духовной жизни России. Трудно даже перечислить имена всех выдающихся деятелей русской культуры того времени, жизнь и деятельность которых нераздельно связаны с местностью вокруг Арбатских и Никитских ворот.
Здесь подолгу жили и гостили у друзей Пушкин, Гоголь, Тютчев, Боратынский, Аксаков, Грибоедов, Лермонтов, Языков, Денис Давыдов, Вяземский, Загоскин, Тургенев, Гончаров, Сухово-Кобылин, Герцен, Огарев, Белинский, Грановский, Бакунин, Мочалов, Щепкин, Глинка, Алябьев, Варламов, великие русские ученые Федор Буслаев и Сергей Соловьев…