Конан-Дойль Артур
Артур Конан Дойл
Мой ученый друг Уорд Мортимер был известен как один из лучших специалистов своего времени в области археологии Ближнего Востока. Он написал немало трудов на эту тему, два года провел в гробнице в Фивах, когда производил раскопки в Долине Царей, и, наконец, сделал сенсационное открытие, раскопав предполагаемую мумию Клеопатры во внутренней усыпальнице храма бога Гора на острове Филе. Ему, сделавшему себе к тридцати одному году имя в науке, прочили большую карьеру, и никого не удивило, когда он был выбран хранителем музея на Белмор-стрит. Вместе с этой должностью он получал место лектора в Колледже ориенталистики и доход, который снизился с общим ухудшением дел в стране, но тем не менее по-прежнему представляет собой идеальную сумму - большую настолько, чтобы служить стимулом для исследователя, но не настолько, чтобы размагнитить его.
Лишь одно обстоятельство делало положение Уорда Мортимера в музее на Белмор-стрит немного щекотливым - исключительно высокая научная репутация его предшественника. Профессор Андреас был серьезным ученым с европейским именем. Его лекции слушали студенты со всех концов света, а образцовый порядок, в котором он содержал музейную коллекцию, доверенную его заботам, стал притчей во языцех в ученых кругах. Поэтому, когда он в возрасте пятидесяти пяти лет неожиданно отказался от своей должности и сложил с себя обязанности, которые были для него и отрадой, и средством к существованию, его решение вызвало немалое удивление. Он с дочерью съехал с удобной квартиры при музее, предназначаемой для хранителя, и в ней поселился мой неженатый друг Мортимер.
Узнав о назначении Мортимера, профессор Андреас написал ему очень любезное и лестное поздравительное письмо. Я присутствовал при их первой встрече и вместе с Мортимером совершал обход музея в тот раз, когда профессор показывал нам восхитительную коллекцию, которую он столько лет лелеял. В этом осмотре нас сопровождали дочь профессора, настоящая красавица, и молодой человек, капитан Уилсон, который, как я понял, должен был вскоре стать ее мужем. Всего в музее имелось пятнадцать залов, но лучше всех были Вавилонский, Сирийский и Центральный зал, в котором хранились иудейские и египетские древности. Профессор Андреас, спокойный, суховатый пожилой человек с чисто выбритым лицом, держался бесстрастно, но его черные глаза начинали сверкать, а на лице появлялось восторженное выражение, когда он показывал нам особенно прекрасные и редкостные экспонаты. Его рука с такой любовью задерживалась на них, что сразу было видно, как он гордится ими и как горюет теперь в глубине души, передавая их на попечение другому человеку.
Он поочередно демонстрировал нам мумии, папирусы, редкие изображения священных скарабеев, резные надписи, иудейские древности и копию знаменитого светильника о семи ветвях из иерусалимского храма, который был доставлен Титом в Рим и который покоится сейчас, как полагают некоторые, на дне Тибра. Затем профессор Андреас подошел к витрине, расположенной в самом центре зала, и склонился над стеклом в благоговейной позе.
- Для такого знатока, как вы, мистер Мортимер, тут нет ничего нового, сказал он, - но, полагаю, вашему другу мистеру Джексону будет интересно взглянуть вот на это.
Нагнувшись над витриной, я увидел небольшой прямоугольный предмет: двенадцать драгоценных камней в золотой оправе с двумя золотыми крючками на углах. Все камни были разные и разного цвета, но одинаковой величины. По форме, порядку расположения и последовательности тонов эти камни чем-то напоминали коробку акварельных красок. На поверхности каждого камня имелась какая-то иероглифическая надпись.
- Известно вам, мистер Джексон, что значит урим и туммим?
Название было мне знакомо, но я очень смутно представлял, что это такое.
- Урим и туммим, или наперсник, - это украшенная драгоценными камнями пластинка, которую носил на груди иудейский первосвященник. Иудеи относились к этой святыне с величайшим почтением - подобное же почтение мог питать древний римлянин к "сивиллиным книгам" в Капитолии. Как видите, здесь двенадцать великолепных камней с вырезанными на них тайными знаками. Начиная с левого угла верхнего ряда, камни идут в таком порядке: сердолик, хризолит, изумруд, рубин, лазурит, оникс, сапфир, агат, аметист, топаз, аквамарин и яшма.
Я был поражен разнообразием и красотой драгоценных камней.
- Известна ли история этого наперсника? - спросил я.
- Он очень древний, и ему нет цены, - ответил профессор Андреас. - Хотя нельзя утверждать наверняка, есть много оснований считать, что это подлинный урим и туммим из иерусалимского храма, построенного Соломоном. Ни в одной европейской коллекции нет подобного сокровища. Мой друг капитан Уилсон специалист-практик по драгоценным камням, и он подтвердит, какой чистой воды эти камни.
Капитан Уилсон, мужчина со смуглым, резко очерченным лицом, стоял рядом со своей невестой по другую сторону витрины.
- Да, - коротко сказал он. - Лучших камней я не видал.
- А посмотрите, какая ювелирная работа! Древние достигли совершенства в искусстве... - Наверное, он хотел обратить мое внимание на отделку камней, но тут его перебил капитан Уилсон.
- Еще лучший образчик их ювелирного искусства - вот этот светильник, проговорил он, - поворачиваясь к другой витрине, и все мы разделили его восхищение резным стеблем светильника и изящно украшенными ветвями. Профессор Андреас повел нас дальше, и я с интересом непосвященного слушал пояснения этого великого знатока, рассказывающего о музейных редкостях; когда же наконец он по завершении экскурсии официально препоручил эту бесценную коллекцию заботам моего друга, я невольно пожалел профессора и позавидовал его преемнику, чья жизнь станет проходить в отправлении столь приятных обязанностей. Вскоре Уорд Мортимер удобно устроился в своей новой квартире и стал полновластным хозяином музея на Белмор-стрит.
А недели через две мой друг устроил по случаю своего назначения небольшой обед в кругу нескольких приятелей-холостяков. Когда гости расходились, он потянул меня за рукав и сделал знак, чтобы я задержался.
- Вы живете в двух шагах отсюда, - сказал он. (Я жил тогда в меблированных комнатах в Олбани, этом знаменитом доме на Пиккадили).
- Останьтесь, выкурите со мной в тишине сигару. Мне очень нужно посоветоваться с вами.
Я погрузился в кресло и раскурил ароматную "матрону". Проводив последнего из своих друзей, он вернулся, сел в кресло напротив и достал из кармана домашней куртки какое-то письмо.
- Это анонимное письмо я получил сегодня утром, - начал он. - Я хочу прочесть его вам и получить от вас совет.
- Охотно его дам, если только он чего-нибудь будет стоить.
- Так вот, там написано следующее: "Милостивый государь, я бы настоятельно рекомендовал вам самым внимательным образом следить за многочисленными ценностями, доверенными вашему попечению. Я полагаю, что существующая ныне система охраны с одним-единственным ночным сторожем недостаточна. Примите меры предосторожности, пока не произошло непоправимое несчастье".
- Это все?
- Да, все,
- Ну что ж, - сказал я, - во всяком случае очевидно, что письмо написал человек, которому известно, что ночью музей охраняет только один сторож, а знают об этом немногие.
Уорд Мортимер с загадочной улыбкой протянул мне письмо.
- Вы знаете толк в почерках? - спросил он. - Вот взгляните на это! - Он выложил на столик передо мной еще одно письмо. Сравните хвостик у "д" в словах "поздравляю" и "доверенными". И написание заглавного "Я", а так же эти точки, больше похожие на черточку, в обоих письмах!
Оба безусловно написаны одной рукой - правда, в первом автор пытался изменить почерк.
- А второе, - сказал Уорд Мортимер, - это поздравительное письмо, которое написал мне профессор Андреас по случаю моего назначения на должность хранителя.
Я удивленно уставился на него. Затем перевернул страницу - и точно, в конце письма стояла подпись "Мартин Андреас". Для человека, хоть мало-мальски знакомого с графологией, не могло быть никакого сомнения в том, что профессор написал своему преемнику анонимное письмо, предостерегая его от грабителей. Это было непонятно, но факт оставался фактом.
- Зачем понадобилось ему это делать? - спросил я.
- Именно этот вопрос я хотел задать вам. Раз у него появились такие опасения, почему бы ему не прийти и не высказать мне их прямо?
- Вы поговорите с ним?
- Просто не знаю, как быть. А вдруг он станет отрицать, что написал это?
- Как бы то ни было, - сказал я, - предостережение сделано в дружеском духе, и я бы на вашем месте обязательно принял его к сведению. Достаточно ли надежны теперешние меры предосторожности? Гарантируют ли они от ограбления?
- Думаю, что да. Публика допускается только с десяти до пяти, и на каждые два зала приходится по смотрителю. Они стоят в дверях между залами и держат в поле зрения все их пространства.
- А ночью?
- Как только уходят посетители, мы тотчас же закрываем большие железные ставни, которые не сможет взломать никакой грабитель. У нас опытный и добросовестный ночной сторож. Он сидит в караульной, но каждые три часа совершает обход. В каждом зале оставляется включенной на всю ночь одна электрическая лампочка.
- Не представляю, что бы можно было предпринять еще, разве что оставлять на ночь ваших дневных стражей.
- Это нам не по средствам.
- Во всяком случае, я бы обратился в полицию - пусть они поставят полицейского снаружи, на Белмор-стрит, - заметил я. - Что до письма, то я считаю так: раз автор пожелал остаться неизвестным, это его право. Может быть, в будущем разъяснится, почему он избрал столь странный образ действий.
На том наш разговор и закончился, но, вернувшись домой, я всю ночь ломал голову, пытаясь разгадать мотивы, побудившие профессора Андреаса написать своему преемнику анонимное письмо с предостережением, а в том, что письмо написал он, я был уверен так же, как если бы застал его за этим занятием. Он явно предвидел какую-то опасность для музейной коллекции. Не из-за этого ли он и отказался от должности хранителя? Но если так, почему он не решился предупредить Мортимера лично? Тщетно искал я ответа на эти вопросы, пока наконец не погрузился в тревожный сон.
Проснулся я позже обычного, разбуженный весьма необычным и энергичным способом: часов в девять утра в спальню ворвался мой друг Мортимер с выражением ужаса на лице. Обычно он являл собой образец аккуратности, но сейчас воротник у этого аккуратиста загнулся, галстук выехал наружу, а шляпа сидела на затылке. Я все понял по его безумным глазам.
- Ограблен музей?! - воскликнул я, рывком приподнимаясь в постели.
- Боюсь, что да! Те драгоценные камни! Урим и туммим! - он проделал весь путь бегом в теперь не мог перевести дух. - Я иду в полицейский участок. Как можно скорее, Джексон, приходите в музей! Пока! - Он как угорелый выскочил из комнаты, и я услышал, как загромыхали его башмаки вниз по лестнице.
Я не заставил себя долго ждать, но по прибытии увидел, что он уже вернулся с полицейским инспектором и еще с одним пожилым джентльменом - мистером Первисом, одним из партнеров известной ювелирной фирмы "Морсон и компания". Как специалист по драгоценным камням, он всегда был готов проконсультировать полицию. Они сгрудились вокруг витрины, в которой экспонировался наперсник иудейского первосвященника. Сам наперсник был вынут и положен сверху на витринное стекло, и три головы склонились над ним.
- Вне всякого сомнения, кто-то приложил к нему руку, - говорил Мортимер. Мне это сразу бросилось в глаза, когда я проходил сегодня утром по залу. Я осматривал наперсник вчера вечером, так что это наверняка произошло в течение ночи.
Сомнений и впрямь быть не могло: кто-то явно поработал над наперсником. Оправы четырех камней верхнего ряда - сердолика, хризолита, изумруда и рубина - были шероховаты и зазубрены, как будто кто-то скоблил их. Камни остались в своих гнездах, но прекрасная ювелирная отделка, которой мы восхищались совсем недавно, была грубо повреждена.
- Сдается мне, кто-то пытался выковырять камни, - предположил полицейский инспектор.
- Боюсь, не только пытался, но и преуспел, - сказал Мортимер. - Думается мне, эти четыре камня - искусная подделка. На место подлинных камней вставлены фальшивые.
Очевидно, эта же мысль пришла в голову и эксперту-ювелиру, так как он внимательно рассматривал камни через лупу. Затем он подверг их нескольким испытаниям и наконец с довольным видом повернулся к Мортимеру.
- Могу вас поздравить, сэр, - с искренней радостью сказал он. - Я ручаюсь своей репутацией, что все четыре камня подлинные и удивительной чистоты.
Испуганное лицо моего бедного друга просветлело, и из его груди вырвался глубокий вздох облегчения
- Слава Богу! - воскликнул он. - Только непонятно, что же тогда было нужно вору?
- Вероятно, он хотел взять камни, но ему помешали.
- В этом случае логичнее предположить, что он вынимал бы их по одному, но все камни здесь, хотя оправа отогнута, и их легко было вынуть из гнезда.
- Да, все это в высшей степени странно, - произнес инспектор. - Никогда не слыхал ни о чем подобном. Давайте теперь допросим сторожа.
Позвали сторожа, мужчину с солдатской выправкой и честным лицом, которого этот случай, похоже, обеспокоил не меньше, чем Уорда Мортимера.
- Нет, сэр, я не слышал ни одного звука, - ответил он на вопрос инспектора. - Как всегда, я четыре раза обошел залы, но не заметил ничего подозрительного. Вот уже десять лет, как я тут работаю, но ничего такого раньше не случалось.
- Через окно вор не мог залезть?
- Никак не мог, сэр.
- А проскользнуть мимо вас в дверь?
- Нет, сэр: я покидал свой пост у входа, только когда совершал обход.
- Каким еще путем можно попасть в музей?
- Через дверь из квартиры мистера Уорда Мортимера.
- Ночью эта дверь заперта, - пояснил мой друг. - И прежде чем добраться до нее, злоумышленник должен был бы также проникнуть с улицы через входную дверь ко мне в квартиру.
- Как насчет ваших слуг?
- У них совершенно отдельное помещение.
- Так, так, - заключил инспектор, - дело очень темное. Однако же, уверяет мистер Первис, похищения не было.
- Я готов поклясться, что эти камни - подлинные.
- Итак, дело, похоже, сводится к злоумышленному причинению вреда. Тем не менее я бы очень хотел облазить здесь все помещения и посмотреть, не оставил ли ваш ночной посетитель каких-нибудь следов.
Его расследование, весьма тщательное и умелое, продолжалось все утро, но в конечном счете так ничего и не дало. Он обратил внимание на то, что в залы можно проникнуть еще двумя способами, не принятыми нами в расчет, из подвала через люк в коридоре и из чулана наверху через световое окно в потолке того самого зала, где орудовал незваный гость. Поскольку и в подвал, и в чулан вор мог попасть только в том случае, если он уже проник внутрь запертого помещения, практического значения это все равно не имело. Кроме того, слой пыли в подвале и на чердаке убедил нас в том, что ни одним из этих путей вор не воспользовался. В конце осмотра мы знали не больше, чем в начале. Кто, каким образом и зачем повредил оправу четырех драгоценных камней, так и осталось полной загадкой без единого ключа к ее решению.
Мортимер решил воспользоваться единственной имевшейся у него возможностью пролить свет на это дело. Предоставив полиции продолжать тщетные поиски, он пригласил меня сразу же отправиться вместе с ним к профессору Андреасу. Захватив с собой оба письма, Мортимер намеревался в открытую обвинить своего предшественника в том, что это его рукой написано анонимное предупреждение, и потребовать, чтобы он объяснил, как мог он столь точно предвидеть то, что произошло в действительности. Профессор жил на небольшой вилле под Лондоном, в местечке Аппер-Норвуд, но служанка сказала, что хозяин уехал. Видя разочарование на наших лицах, она спросила, не хотим ли мы поговорить с мисс Андреас, и проводила нас в скромно обставленную гостиную.