Сейчас, когда я пишу эти строки, фильм только-только закончен. Его еще никто не видел, кроме ближайших друзей. Скоро его представят на суд зрителей.
Случилось так, что работа над этим фильмом совпала с моим семидесятилетием и пятьюдесятью годами работы в кино. И если бы у меня сейчас брали интервью, то на последний стереотипный вопрос "ваши планы на будущее?" я бы ответил: "У артистов, за редким исключением, планов не бывает. Бывают надежды".
Ну а надежды иногда сбываются.
Порой даже самые фантастические.
* * *
"Гончарный круг" стал настоящей творческой победой и режиссера, и актеров. Роль Лукича стала последней значительной работой Андрея Файта в кино. В январе 1976 года он умер.
Его сын, Юлий Файт, стал режиссером. В 1960 году окончил ВГИК, мастерскую Михаила Ромма. Отец не только отказался помочь ему в поступлении, но даже старался не появляться рядом с институтом. В этом вопросе он был очень принципиальным - никогда не просил за себя, не станет просить и за сына. Юлий Файт учился, а затем и дружил с Тарковским, Шукшиным, Миттой. Он увлекся детским кино, снял фильмы "Мальчик и девочка", "Марка страны Гонделупы", "Пограничный пес Алый", "Зеленый остров", создавал документальные и научно-популярные фильмы, сюжеты для "Ералаша".
В 1998 году Юлий Андреевич передал мне рукопись отца, благодаря которой и родилась эта глава.
Евгения Мельникова
ТА САМАЯ "РАШЕН РАЙКА"
Евгения Мельникова оставила профессию в начале восьмидесятых годов. Ее последняя роль в кино была отмечена Государственной премией России. Фильм "Не хочу быть взрослым" полюбился зрителям, но мало кто из них ассоциировал добрую бабушку с яркой, эксцентричной Раечкой из легендарной комедии Александрова "Цирк" или отважной Галей Быстровой из "Летчиков". Эти героини ушли в далекое, кажущееся чем-то нереальным прошлое. Это уже история. А Евгения Константиновна, единственный живой свидетель и участник тех событий, обрекла себя на неузнаваемость, очень рано перейдя на характерные и эпизодические роли. Сделала она это ради семьи, ради дочери. Она выпала из жестокого конвейера под названием "советское кино 30-х". Но работа всегда оставалась при ней. Она много играла в Театре-студии киноактера, вела шефскую работу и, конечно же, снималась: "Школа мужества", "Дело было в Пенькове", "Жизнь сначала", "До свидания, мальчики!", "Снежная королева"...
- Я - коренная москвичка,- рассказывает Евгения Константиновна.- Мое детство прошло на 1-й Тверской-Ямской. Наш дом фасадом выходил на Тверскую улицу, а двором - на 1-ю Брестскую, где была церковь Василия Кесарийского. Там меня, кстати, и крестили. Мой папа работал слесарем-механиком, мама была домашней хозяйкой. У родителей нас было четыре девочки. Сейчас я осталась одна.
- Какое самое большое впечатление детства сохранилось у вас в памяти?
- Вы знаете, в моей памяти сохранился один случай. Папа как-то сказал: "Сейчас пойдем встречать царя..." Ну кто такой для меня был царь? Мы выписывали журнал "Нива", и там я видела большой портрет Николая II красивый, весь в регалиях. Я его таким и запомнила. Что ж, думаю, надо посмотреть и в жизни. По-моему, это был 1914 год. Царь как раз должен был ехать с Ходынки. Народу на улице было не так уж и много. Вижу - едет машина военная. И двое там сидят. Папа говорит: "Смотри, вон царь". Я смотрю и не понимаю - где же? Потом вижу вторую машину, тоже военную. Я кричу: "А вон еще царь!" И так на весь кортеж: "И вон там царь! И там!.." Папа стал меня успокаивать: "Тише, тише, это не царь, а его сопровождение". Таким образом я уже проявила свои демократические наклонности.
- А когда же проявились наклонности актерские?
- Тоже довольно рано. В пять лет я прочла книгу "Жил да был Крокодил..." Корнея Чуковского, и так она мне понравилась, что я запомнила ее на всю жизнь. Эти стихи и стали моим первым репертуаром. Меня преследовало желание обязательно всем их рассказать. Очевидно, что-то актерское было заложено во мне природой. И я стала заставлять всех меня слушать. Рядом с нашим домом находилась Головачевская гимназия, куда я поступила учиться. И даже во время поступления я тоже читала эти стихи.
А однажды подруга пригласила меня посмотреть любительский спектакль: "У нас есть замечательный художественный руководитель, он поставил "Золушку". Это очень интересно, приходи". Конечно, я пошла. И так мне понравилось! И спектакль хороший, и руководитель такой молодой, интересный. Но, как ни странно, я поняла, что сама не хотела бы сыграть Золушку. А злую сестру Берту - вполне. Так во мне проснулись задатки характерной актрисы.
Меня приняли в эту группу, и с тех пор я стала работать у Федора Михайловича Никитина - именно он и был тем самым молодым интересным художественным руководителем. Впоследствии он стал народным артистом, много работал в Ленинграде, снимался в кино. А тогда возился с нами, малышней. Студия носила название "Потешное кольцо" и даже имело свое собственное знамя - фиолетовое с зеленым кольцом. С этим знаменем мы ходили хоронить Вахтангова.
- Выходит, вы уже выходили на вполне профессиональный уровень?
- Да. Больше того, прошло какое-то время, и мы приготовили пьесу "Новая шапочка Андерса". В театре "Летучая мышь", где Никитин играл, был устроен утренник, и мы играли спектакль. И вы представляете: в ложе сидел Константин Сергеевич Станиславский! Не знаю, по каким причинам и кто его пригласил. Но ему очень понравился спектакль, и он предложил нам прийти во МХАТ - показать свой репертуар.
И вот мы в старом МХАТе. Константин Сергеевич вошел - высокий, стройный, красивый, седые волосы - сел за столик. А тогда был страшный голод, 21-й год. На столике у Станиславского стоял в серебряном подстаканнике стакан с чаем и лимонной долькой, а рядом - маленькая тарелочка с двумя сухими пирожными. Мы смотрели на эту тарелочку и думали, что перед нами Бог!
Но это я отступила. Константин Сергеевич предложил нам сыграть сцену из "Синей птицы" - "царство будущего", как мы его себе представляем. Мы начали... Мне досталась роль Тильтиля.
Когда мы закончили, он подошел к нам, поблагодарил, а меня погладил по головке.
- Так значит, вас коснулась рука гения. Он вас благословил...
- Да, я считаю, что он меня благословил. Но тогда я даже не обратила на это внимание. Безусловно, мне было приятно, но для нас самым главным был наш худрук Никитин. Константин Сергеевич сказал, что ему очень понравились ребята и он бы хотел, чтобы при МХАТе была организована детская студия. Он, очевидно, предлагал Федору Михайловичу заняться этим вопросом, но так сложилось, что Никитин уехал в Ленинград, стал много сниматься, и идея не осуществилась. И только тогда, когда я стала актрисой и прочла книгу Станиславского "Моя жизнь в искусстве", когда пересмотрела все спектакли старого МХАТа, я поняла, что меня коснулся наш художественный гений.
- Евгения Константиновна, до "Цирка" вы много снимались? Нравилась ли вам работа в кинематографе?
- Дело в том, что по окончании ГТК я попала в штат "Мосфильма". Но мы, молодежь, главным образом были заняты на субботниках - киностудия переезжала с Житной на Потылиху. Мне, конечно, хотелось сниматься. Тем более что я уже успела поработать в немом кино лет семь, правда, в эпизодах. Например, была такая картина "Изящная жизнь". Главную роль советской милиционерши играла Жизнева, моряка-американца - Тенин. А я играла буфетчицу Лизу. Мой эпизод заключался в следующем: этот моряк-Тенин хотел меня поцеловать, а я, естественно, не могла такого стерпеть и ударила его по лицу. Такой была моя первая роль в немом кино.
И вдруг однажды мне попал в руки сценарий фильма "Летчики". Я спросила одну из актрис: "Там какая-нибудь женская роль есть?" - "Да,- ответили мне.- Там есть высокая стройная девушка с голубыми глазами". Я решила, что это мне совсем не подходит, так как у меня таких данных нет. Пробовались почти все актрисы, какие тогда существовали. Режиссер Райзман все никак не мог на ком-нибудь остановиться. Не знаю, как так случилось, что обратились ко мне. Я сказала: "Там же у вас высокая стройная девушка с голубыми глазами. Я не подхожу".- "Ну а как ее видите вы?" - спросил Райзман. "Как? Если это летчица, если это учлет, то должна быть обыкновенная современная девушка. Такая, как все". Юлий Яковлевич задумался: "Ну, давайте попробуем..." Вы представляете? В общем, меня покрасили, постригли, сшили летный костюм, и я поверила, что смогу сыграть летчицу.
- Вы проходили какую-нибудь профессиональную подготовку?
- Да, конечно. Когда меня утвердили, я была счастлива. Даже почувствовала себя летчицей, вошла в образ. И вдруг сказали, что нам нужно дать возможность взлететь... Ощутить, так сказать, полет...
Ну что я? Кроме как на велосипеде, ни на чем не ездила! Ну играла в баскетбол, волейбол... А тут - взлететь! Приехали на Ходынку, увидели знаменитый "У-2". Первым сел Борис Васильевич Щукин, игравший начальника нашей школы. Летчиков предупредили, чтобы нас возили поосторожнее, "все-таки артистов только что утвердили", а у Щукина еще и сердце пошаливало. Самолет взлетел, мы стоим, смотрим. Сделал он несколько кругов и сел. Мы подбегаем, Щукин вылезает. Все наперебой закричали: "Ну как? Ну что там?" Он говорит: "Все хорошо, но у меня почему-то нос все время в сторону заносило. Я его рукой поправляю, а он опять в сторону".
Я думаю: "Боже мой, какой же там ветер?" Вдруг слышу: "А теперь давайте прокатим Женю!" Я сделала вид, что мне все равно, а в мыслях одно: или роль, или смерть. Сажусь на "У-2", впереди - молодой летчик. Он оглядывается, а я сижу, улыбаюсь. Делаю вид, что все в порядке. И вот мы взлетели. Ощущение прекрасное! Как будто тебя несет к Богу поближе. Летчик несколько раз оглянулся, а я стараюсь улыбаться. Потом чувствую, что летим мы куда-то вверх, вдруг что-то перевернулось внутри меня, потом опять улеглось, потом опять - вверх. Я ничего не понимаю, но думаю, что так и надо. Держусь, хотя и ремнем пристегнута.
Когда мы налетались, сели, смотрю - бежит вся съемочная группа: "Ну как? Что там?" Я говорю: "Все прекрасно. А что такое?" - "Так он же делал с вами мертвые петли!"
Если бы он мне сказал: "Садитесь, я сейчас сделаю с вами мертвую петлю" - со мной уже был бы обморок.
- После фильма вы почувствовали успех, стали знаменитой?
- Да. Я была счастлива. Даже дело доходило до того, что на праздник в 36-м году мы ходили на демонстрацию от "Мосфильма" как учлеты, надевали свои костюмы из фильма и приветствовали на Красной площади все наше правительство. В общем, картина "Летчики" пользовалась большим успехом. Я даже дочку свою назвала Галиной в честь моей первой главной роли. Она родилась у меня в 38-м году.
- А как вы попали в поле зрения Александрова?
- Тоже благодаря "Летчикам". В Доме кино была премьера. Очень хорошо принимали. И вдруг наш художник говорит мне: "Женя, там Григорий Васильевич Александров и Любовь Петровна Орлова просят тебя подойти". Я подошла, они меня поздравили, сказали, что им очень понравилось. И вдруг Григорий Васильевич говорит: "Я хочу, чтобы вы у меня снялись в "Цирке".
- Как? Там же у вас есть актриса.
- Да, но она нас не устраивает, нам хочется, чтобы вы сыграли.
Я говорю:
- Как же, я не читала сценарий, ничего не знаю, я не готова...
- Не беспокойтесь, мы дадим вам сценарий, все будет хорошо.
- А когда сниматься?
- Послезавтра.
- Как?..
Понимаете мое удивление?
- Мне кажется, что вы все время себя недооценивали.
- Ну что делать? Такая уж. В общем, меня сняли для пробы, и этот кадр, где я прихожу к Марион Диксон и говорю: "Товарищ Диксон, кому вы писали это письмо? Не Скамейкину?" - как записали, так эта сцена и вошла в фильм.
"Цирк" имел огромный успех. И, между прочим, он популярен вот уже 60 лет. Из группы никого уже не осталось, а мы с Джимом Паттерсоном довольно часто выступали перед зрителями, и они всегда принимали картину так, будто лучше нас знали все реплики.
И мне, и Любови Петровне приходило очень много писем. Однажды она мне сказала: "Женя, вы больше не присылайте ко мне девочек. Их и так много собирается, а тут стали еще и от вашего имени приходить". Я удивилась: "Любовь Петровна, у меня на лестнице такая же история! Девчонки и рисуют меня, и цитируют реплики из фильма, и называют Раечкой. Но никого никуда я не направляла".