Мозг проверяет свою способность симулировать реальность, опробуя новые связи или создавая новые (или очень старые) образы памяти и восприятия. Но предварительное условие нашей способности испытывать самые сумасшедшие возможности — это именно то, что они не могут быть использованы. Поэтому и движения специально заблокированы, в то время как остальные функции тела работают на полную мощность: пульс и дыхание учащаются, глаза двигаются и кислородный метаболизм в мозгу находится на таком уровне, как будто мы бодрствуем.
Если сны — это тренировка перед новыми симуляциями, то это как раз пример ситуации, когда сознание присутствует, но «я» удерживается в стороне. Мы не можем привести в движение тело, как не можем и повлиять на сновидения с помощью своего «я». Но когда мы спим, мы находимся в полном сознании. Иллюзия пользователя без пользователя.
И напротив, хождение во сне мы можем описать как «пользователь, лишенный иллюзий»: когда он ходит во сне, он производит действия, но тот, кто действует, не обладает осознанностью.
Поэтические возможности, присущие термину «иллюзия пользователя», можно расширить и дальше: гипноз — это иллюзия другого пользователя; медитация — состояние, когда нет ни пользователя, ни иллюзии.
В декабре 1958 года в ходе операции в Королевском госпитале Бирмингема в Англии 52-летний мужчина получил новую роговицу. Его собственная роговица была разрушена инфекцией, когда ему было всего 10 месяцев от роду. С тех пор он полностью ослеп.
Операция была воспринята как большой успех и получила в Великобритании широкое освещение. В «Дейли телеграф» прошла серия статей, в которой рассказывалась о вновь обретенном зрении, которым пациент смог пользоваться всего через несколько часов после операции.
Среди читателей оказался и психолог Ричард Грегори, который интересовался темой психологии познания (и с чьей работой по зрительным иллюзиям мы встречались в Главе 8). Вместе со своим коллегой Джином Уоллесом Грегори начал изучать то, каким образом воспринимал мир пациент, который в научной литературе получил известность как С.Б.
До операции С.Б. был активным, счастливым человеком, освоившим многие виды деятельности, считающиеся недоступными для слепых. Он умел ездить на велосипеде (вместе со зрячим ассистентом, который держался за его плечо) и пользоваться инструментами, и он ходил без специальной палочки. С.Б. осязал окружающий мир, и ему очень нравилось мыть машину зятя, представляя себе ее форму.
Грегори пишет о том, что произошло после операции: «Когда повязки впервые были сняты с его глаз и он более не был слеп, он услышал голос хирурга. Он повернулся на голос, но не увидел ничего, кроме расплывчатого пятна. Он понял, что это должно было быть лицо, так как оттуда исходил голос — но не мог его видеть. Он не увидел внезапно окружающий мир и предметы в нем, как это делаем мы, когда открываем глаза».
Но когда зрение С.Б. восстановилось за несколько последующих дней, у него не было никаких проблем с узнаванием многих предметов, которые ранее были ему знакомы только по прикосновениям: животные, машины, буквы, стрелки часов. Он быстро освоил рисование, но делал странные ошибки. Он пририсовал автобусу колеса со спицами, хотя в 60-е годы у автобусов не было спиц. Он сделал так потому, что когда он был маленьким, ему позволили ощупать автобус, у которого действительно были такие колеса.
Одной из немногих вещей, которые действительно поразили С.Б, была луна. Он увидел четверть луны в небе и спросил, что это такое. Ответ его удивил, так как он всегда полагал, будто четверть луны выглядит как четверть торта.
С.Б. опирался на свои воспоминания прикосновений, чтобы видеть; если и было что-то, что он не мог потрогать, так это луна.
Среди того, что С.Б всегда мечтал опробовать, был токарный станок. Грегори и Уоллес показали ему станок в стеклянном ящике в Музее науки в Лондоне, но С.Б. сказал, что не видит его. Ящик открыли, он закрыл глаза, ощупывал станок в течение минуты, отошел, открыл глаза и сказал: «Теперь, когда я его почувствовал, я могу его увидеть».
Поначалу С.Б. Мог видеть только то, что было ему известно через осязание.
История С.Б. закончилась трагически. Всего через год после операции он умер, став жертвой депрессии. Увидеть мир стало для него разочарованием. По вечерам он часто сидел без света. История С.Б. говорит нам о том, как сложно видеть что-то, чего мы до этого не симулировали. Это неправда, что увидеть — значит, поверить. Поверить — вот что значит, увидеть.
В восприятии мира нормального человека ощущения от различных органов чувств объединяются, чтобы сформировать единую внутреннюю картину, которую мы и воспринимаем. Один наш орган чувств поддерживает другой: речь легче слушать, когда мы можем видеть спикера.
Но не только в том случае, если от одного органа чувств поступает мало информации, мы начинаем пользоваться другим. Вся работа нашего восприятия, а, следовательно, и нашего сознания заключается в том, чтобы собрать несколько различных видов информации в единую симуляцию, которая нам известна.
На основе истории С.Б. Ричард Грегори, наряду с другими, задал и такой вопрос: «Сколько бы мы смогли увидеть, если бы с детства росли в похожем на зеркало мире без прикосновений, не имея возможности пощупать предметы? Ответ почти наверняка будет — очень мало, так как мы видели бы только формы, а не предметы, и у нас отсутствовала бы корреляция, которая позволила бы выработать перцепционную «гипотезу объекта».
Участие Грегори в работе эксплораториев — научных музеев, в которых реализован принцип прикосновений и получения личного опыта — как раз и объясняется его опытом того, насколько важным является для нашего зрения осязание.
Урок, который, как говорит Грегори, учителя должны извлечь из этого знания, касается важности осязания. Он проводит разницу между тремя способами познания:
Формальное познание характеризуется освоением формального математического аппарата, чтобы мы могли решать примеры и обращаться с цифрами, не зная того, что за этим стоит. Это старый добрый способ.
Интуитивное познание состоит в том, чтобы дать объяснение, базирующееся на здравомсмысле, которое обучаемый сможет понять. Смысл передается не с помощью языка или символов (как в случае формального познания). Понимание достигается интуитивным ощущением, которое передается учителем с помощью жестов.
Интерактивное познание — это когда мы можем касаться предметов, включает в себя ихисследование, проверку на практике и пачканье рук.
Идея эксплораториев (по всему миру было открыто не так много подобных заведений) заключается как раз в этом — обеспечить взрослым и детям возможность «сыграть» свой путь к познанию, физически манипулируя экспериментальными инструментами. Основанием этой стратегии является не только то, что формальный метод обучения отчаянно скучен (к правильному результату человек приходит, не понимая почему). И не то, что в долгосрочной перспективе обучение интуитивным методом, где передаётся понимание учителя посредством в частности невербальных сигналов, оказывается неудовлетворительным.
Стратегия интерактивного обучения важна, так как она говорит нам, что мы учимся не только через сознание.
Первая стратегия, формальная — это чистая сознательность, чистая информация: мы изучаем коды, а не то, что они собой представляют. Нет ничего, кроме определенных символов.
Вторая стратегия, интуитивная, включает в себя как сознательное, так и частично бессознательное: и информацию, и эксформацию. Обучаемый воспринимает учительскую симуляцию: воспроизводит ее, базируясь на аргументах и состояниях ума, которые передаются учительскими словами и жестами. Общение происходит на высокой пропускной способности, так как применяется не только вербальная, символическая пропускная способность, но еще и визуальная.
Третья стратегия, интерактивная, подразумевает гораздо более высокую пропускную способность, нежели чистое формальное обучение. Но учителя нет: обучающийся сам получает и отсеивает информацию. Тем не менее тщательно продуманные экспериментальные приборы позволяют обучаемому изменять свою симуляцию, свое восприятие того аспекта реальности, к которому относятся эти приборы.
Если бы мы обучались только сознанием, и, следовательно, наше «я» отвечало бы за все знания, которые мы приобретаем, как бы мы смогли научиться ездить на велосипеде, танцевать или думать?
Существует множество навыков, которые мы можем применять, не отдавая себе в этом отчета. На самом деле гораздо чаще мы не отдаем себе такой отчет.
Как выглядит Мэрилин Монро? Опишите ее! Блондинка — да, улыбающаяся — да, мушка на лице — да. Можете ли вы сказать еще что-то? Большинство людей не смогут — но если есть картинка, даже часть картинки, мы немедленно узнаем ее лицо.
Как выглядит ваша семья? Ваш начальник? Ваши коллеги? Ваш сосед? Вы знаете, вы, конечно же, знаете — но не можете облечь свое знание в слова. Невозможно описать лицо с помощью большого количества деталей, хотя всего одной из этих деталей может быть для вас достаточно, чтобы вспомнить ее обладателя.
Британский философ Майкл Полани описал этот феномен в 50-е годы как неписаное знание. Большинство того, что мы знаем, не может быть выражено словами. Пример с лицами — это как раз пример Полани, чья точка зрения была обобщена шведским философом Ингваром Йоханссоном: «Полани говорит, что когда мы направляем наше внимание, к примеру, на лицо, в то же время мы отводим свое внимание от деталей лица. Мы отводим внимание от того, о чем у нас имеется неписаное знание. Можно сказать, что мы всегда уделяем внимание тому или другому, получая знание — но если так, мы должны также и отводить свое внимание. Неписаное знание необходимо, если вообще необходимо само знание.»
Жизненно важный аспект идеи неписаного знания в том, что навык, к примеру, такой, каким обладает искусный мастер, содержит больше знания, чем мы можем описать. Умение обращаться с растениями («зеленые пальцы») не может быть передано путем описания: вы можете стать обладателем зеленых пальцев, только испачкав свои собственные пальцы в земле (а некоторые из нас так никогда и не получают этих знаний).
Повседневная жизнь содержит бесчисленные примеры, подобные этому, но они так же часто встречаются и в науке — деятельности, которая, возможно, более, чем все остальные, должна базироваться на установленном и точном знании. Но в 1962 году, в русле открытий Полани, американский научный историк Томас Кун сформулировал свою знаменитую теорию парадигм науки. Фундаментальная идея Куна заключалась как раз в том, что наука не может отвечать за свои собственные ценности и нормы — и даже за свои теории. Человек становится ученым, проведя определенное количество опытов, которые он повторяет. Он просчитывает уравнения ньютоновской физики, чтобы получить неписаные знания. Он экспериментирует с менделевскими генетическими законами, повторяя несколько опытов. Он изучает в процессе — то есть учится путем повторения действий, а не слов (хотя способ «попугайного обучения» награждает лишь тех людей, которые хорошо могут повторять слова, не вдаваясь, могут ли они повторить их значение).
В современной научной философии термин «парадигма» означает нечто иное, чем то, что он означал для Куна, когда тот его вводил. В настоящее время парадигма означает то, что находится в рамках «картины мира», и многие люди говорят о новой парадигме, под которой они подразумевают новую картину мира, что бы это ни значило.
Когда Куна критиковали за использование термина «парадигма» (который на самом деле является переводом с греческого — «изменение существительных, глаголов и других частей речи») двадцатью двумя разными способами, он решил сменить свою лексику и начал говорить об эталонах: «Конкретных решениях задач, которые студенты встречают с самого начала своего научного образования, в лабораториях, на экзаменах или в конце глав научных учебников», — пишет Кун.
Эталон содержит все неписаное знание, о котором не говорят нам формулы — это значение символов. Воспринять его можно, только попытавшись применить символы на практике, используя их для отсеивания информации. Мы не можем ничего выучить, просто уставившись на символы. Они раскрывают свою силу только тогда, когда объединяются с живым человеческим мозгом, который способен восстановить определенную часть эксформации, присутствовавшей в то время, когда эти символы формулировались.
Изучение первичного подпорогового восприятия, которое оказывает влияние на сознательное восприятие, в настоящее время применяется для того, чтобы провести разницу между так называемой скрытой и явной памятью — то есть памятью, которая работает без использования сознания или с его использованием соответственно.
На выполнение задачи могут оказывать влияние воспоминания, которые не ощущаются сознательно. То, что вспоминается, было сознательным, когда запоминалось — но не тогда, когда оно применяется. Джон Килстром пишет об этом феномене так: «Эффект неявной памяти концептуально схож с эффектом подпорогового восприятия в том, что оба они раскрывают влияние на переживания, мысли и события, недоступные сознанию. Однако эти два эффекта нужно отличать друг от друга. В противоположность подпороговому восприятию события, оказавшие влияние на эффект скрытой памяти, были четко обнаруживаемы сознанием, к ним было привлечено внимание, и они присутствовали в сознании в тот момент, когда совершались».
Эти феномены ярче всего проявляются у пациентов с серьезной потерей памяти, когда воспоминания, которые они не могут воспроизвести сознательно, все же оказывают влияние на их способность угадывать, к примеру, конец слова, когда им предлагается его начало. Пациенты не могут вспомнить, что они знают это или откуда они это знают — но их поведение показывает, что им это известно. На самом деле именно демонстрации, в ходе которых пациенты с серьезной амнезией показывали способность «угадывать» все слово, когда им предлагались его части, и привели к современному интересу к праймингу.
Но этот феномен обнаруживается не только у пациентов. Наша повседневная жизнь также отмечена большим количеством подобных проявлений скрытой памяти, когда воспоминания оказывают влияние на поведение, а мы этого не осознаем. Узнавание лиц основано на знании, которое мы не можем описать. Это наблюдение Майкла Полани было радикально подтверждено изучением пациентов с серьезной потерей памяти как раз в связи с их способностью узнавать лица — прозопагнозия (греч. ????????, prosopon — лицо и ???????, agnosia — неузнавание).
Двум пациентам с прозопагнозией показывали 50 черно-белых фотографий лиц. 42 из них были пациентам совершенно не известны, а последние 8 были им знакомы — это были либо члены семьи, либо узнаваемые публичные персоны.
Оказалось, что пациенты не способны узнать лица людей, которых они знали, а также не могли отличить незнакомые лица от знакомых. Не могли сознательно. Но это могло сделать их тело!
Даниэль Транель и Антонио Дамасио из Университета Айовы не просто спрашивали, могут ли пациенты узнать лица — они также измеряли электрическую проводимость их кожи, чтобы понять, есть ли какая-то реакция. Этот метод известен как детектор лжи, несмотря на то, что измерение электрических параметров кожи является гораздо более ценным научным методом, чем сомнительная практика, которая кроется за этим термином.
Транель и Дамасио так прокомментировали то, что им удалось обнаружить: «Диссоциация между отсутствием узнавания и положительная электродермальная идентификация могут значить, что у этих субъектов процесс узнавания на ранних стадиях все же происходит, но результаты этой операции не становятся доступны сознанию».
На базе более ранних исследований Транель и Дамасио предложили модель того, как мы узнаем лица: за непосредственным восприятием лица следует распознавание воспоминаний, визуальных и полученных с помощью других органов чувств, связанных с этим лицом. И только после этого, по мнению Транеля и Дамасио, следует сознательное восприятие. Другими словами, имеет место последовательность, похожая на модель «ощущение-симуляция-восприятие».
У этих пациентов тело помнит лица лучше, чем сознание. Работает ли восприятие у всех нас подобным же образом? Если да, и это знание станет широко известным, может возникнуть повод поверить и в то, что однажды мы сможем сказать: «Я помню, что раньше вас видел, но не помню, кто вы такой» и при этом не оскорбить своего собеседника.