Это предполагает разделение исторического процесса на три части. Первой была досознательная фаза, когда у людей не было свободной воли и они действовали непосредственно и без раздумий по приказу богов. За ней следует социально сознательная фаза, в которой свободная воля регулируется через социальные контракты (10 заповедей), провозглашенные человеком (Моисей), обладающим особой способностью слышать бога. Фокус направлен на общество и церемонии. В третьей фазе — личностно сознательная фаза — отношения между человеком и Богом снова носят внутренний характер (как в досознательной фазе), но теперь они сознательны: свободная воля подразумевает возможность греха как в мыслях, так и в поступках.
Все политеистические религии принадлежат к первой фазе, в то время как иудаизм и частично романский католицизм принадлежат ко второй. Протестантизм — это чистый результат третьей фазы.
Вопрос, однако, заключается в том, удалась ли попытка христианской традиции превратить человека в полностью сознательного и понятного. Если Бенджамин Либет прав и сознание может накладывать вето на подсознательные стремления, чтобы они не реализовались в жизни, но не в состоянии контролировать возникновение таких стремлений, человек вовсе не настолько понятен, как это пытается представить западная философия и религия со времен Возрождения. От тотального отсутствия сознания в былые времена современная эра перешла к попыткам настаивать на отсутствии бессознательного.
Две очень важные концепции в анализе происхождения сознания Джейнса — это концепции «я» и «Я». «я» возникает одновременно с идеей мира. Когда у вас есть картина внешнего мира, о которой вы можете думать, вы также можете задуматься и о себе в этом мире: вы можете увидеть себя извне; вы можете думать о себе в ситуациях и спрашивать, как вы будете реагировать. Концепция «я» тесно связана с возможностью видеть себя извне, иметь карту мира, где присутствуете и вы. Концепция «Я», которую сам Джейнс признает неясной в сравнении с концепцией «я», у Джейнса также включает видение себя извне.
В свете различия «я» и «Я» мы можем сказать по-другому: досознательный человек — это только «Я», в то время как сознательный человек верит, что он — это только «я». Человек перешел от периода, где было только «Я», к периоду, где, по всей видимости, есть только «я». Во время Я-периода поведение контролировалось голосами, а в я-периоде сознание полагает, что все контролируется им.
Появившись, «я» должно обязательно настаивать, что оно контролирует человека. Это и есть сама идея «я». Идея «я» со свободой воли несовместима с кучкой богов, которые действуют через руководящие голоса, ведь в этом случае решение будет принимать не «я».
Но верно и противоположное: «я» сталкивается с проблемой, когда оно не может объяснить или принять все, что происходит с человеком в рамках этого «я». Взгляд «я», который провозглашает, что это оно за всем наблюдает и все видит, сталкивается с проблемой: совершенно очевидно, что это не так. Ни счастье и радость, которые может испытывать человек, ни ненависть или подлость, которые могут у него присутствовать, не являются тем, что «я» способно объяснить.
«я» должно неизбежно склониться и преклонить колени перед чем-то более значительным, чем оно само. Но главная черта «я» заключается в том, что это более значительное не может быть самим человеком, ведь «я» его контролирует.
Решение — монотеизм: идея, что есть один и только один Бог.
Понятие Бога — это спасение для «я», когда оно сталкивается с теми проявлениями «Я», которые не может объяснить: сила намного более великая, чем «я», проявляющаяся в каждой вещи и в каждом событии в мире. Божественное вмешательство может быть использовано для объяснения всего, что не может объяснить «я» в человеке, которого оно предположительно видит насквозь и контролирует.
Мы даже можем пойти дальше и сделать следующее утверждение: концепция Бога покрывает все, относящееся к «Я», что не является «я». Вместо признания подпорогового восприятия, подсознательного мышления и кучи других видов деятельности в человеке, которые не может объяснить «я», это «я» может сказать, что все эти способности и провидение воплощены не в человеке. Это Божественные принципы.
Неспособность «я» объяснить «Я», следовательно, защищена понятием Бога. Это понятие разрешает все то иррациональное, которое, как провозглашает «я», не может существовать в человеке.
Сознание не может признать, что оно не контролирует человека. С другой стороны, сознанию приходится признать, что оно знает не все. Отсюда и появляется монотеизм.
Почти в каждой монотеистической религии существует более или менее доминирующая традиция, что «рай находится внутри тебя» — что божественные черты есть в каждом человеке, не только извне, но и внутри.
В своей попытке обобщить тысячелетие религиозной мысли в «Вечной философии» Олдос Хаксли обращает внимание как раз на этого Бога внутри: «Бог внутри и Бог снаружи — это два абстрактных понятия, которые могут быть поняты и выражены в словах. Но факт, к которому относятся эти понятия, нельзя осознать и воспринять иначе как «в самой глубокой и центральной части души». И это правда, что внутри Бога не меньше, чем снаружи».
Религии культивировали убеждение, что «я» обязательно должно осознавать: есть нечто большее, нежели оно само. Они также разработали серию методов, помогающих «я» обрести спокойствие по отношению к этому. Религия предлагает свое участие людям, готовым культивировать эти факторы.
Молитвы и медитации, церемонии и благословения можно рассматривать как контакт с этим божественным внутри себя. Но мы можем сделать еще один шаг и предположить, что через молитвы, пение и писания «я» пытается войти в контакт с тем самым «Я», существование которого оно сознательно отрицает.
Очень существенная часть того, что Хаксли называет «Бог внутри» — это аспекты человека, которые не может объяснить сознание. Если это допустить, то мы сможем сказать, что темой религии на самом деле является переработка темы сознания и, следовательно, темы «я»: беспристрастный взгляд на то, что мы являемся чем-то большим, чем сами знаем о себе.
Следовательно, есть все основания воспринимать религиозный опыт серьезно. Даже с атеистической точки зрения можно сказать, что религии включают в себя нечто настоящее и истинное, что связано не просто со стремлением к простоте и невинности бикамерального ума, но и с подлинной современной драмой: взаимоотношениями сознательного и бессознательного в человеке. Атеистам тоже приходится жить с конфликтами, которые описываются религиями. Религия слишком важна для атеистов, чтобы оставить ее только верующим.
Американец Джулиан Джейнс — далеко не единственный человек, который исследовал происхождение сознания. Немецкие и французские историки ментальности также изучали историю сознательного «я». Их заключения не всегда совпадают с мнением Джейнса.
Европейские исследования показывают, что установление сознания определенно не происходило так гладко, как об этом говорит Джейнс в своей теории 1976 года о том, что сознание впервые появилось около 1000 года до н. э. Позже сознание снова исчезло!
Это произошло около 500 года н. э. и продолжалось в течение около пяти сотен лет. Морис Берман пишет о недавних исследованиях этого периода: «Человеческое самосознание по не вполне ясной причине, похоже, в это время исчезло и затем таинственным образом снова появилось в 11 веке. Поведение людей в период с 500-1050 гг. н. э. было каким-то «механическим» или похожим на роботов». Изменился и взгляд на преступления: «В это время практически не велись обсуждения вопроса намеренности в акте преступления. Во внимание принимался только сам акт, явное физическое поведение».
Конец средних веков характеризуется повторным появлением сознания, прорывом самосознания. Берман описывает период около 1050 года н. э. следующими примечательными словами: «Мы обнаруживаем резкое, одновременное повышение самосознания и рост количества и технического качества производства зеркал».
Зеркала начали широко использоваться во время Возрождения, в период, который отмечен возрождением личности — начало современной эры. Желание смотреть на себя в зеркале, видеть себя со стороны было буквальным проявлением самосознания или осознания «я». В то же время начали распространяться и книги по этикету, наставляя людей, как вести себя в присутствии других: как есть, одеваться, разговаривать и в целом быть культурными.
Может показаться полностью абсурдным рассматривать распространение зеркал подобным способом. Но зеркало — это как раз тот инструмент, который дает возможность видеть себя таким, каким тебя видят другие. Досознательный человек видел только мир и свои действия в мире — изнутри. Идея сравнения себя с другими людьми предшествует идее, что человек может видеть себя таким, каким его видят другие. И зеркала позволяют это сделать.
(Или нет? В зеркале мы видим себя отраженным дважды — не только оптически, но и социально. На самом деле мы не видим то, что видят все остальные, так как мы видим человека, который не видит никого, кроме себя. Это замкнутый круг: нет социальности — как тогда, когда мы смотрим на кого-то другого).
Французская историческая школа «Анналов», немец Герман Норберт Элиас и многие другие исследовали удивительный исторический факт, что зеркала и сознание идут рука об руку. Важны, конечно, не зеркала сами по себе — важно отражение. В конце концов, если мы хотим себя увидеть, мы можем посмотреть в спокойную воду. Технология изготовления зеркал, как и многие другие технологии — это просто метод, гарантирующий, что мы сами можем устанавливать, когда хотим получить тот или иной эффект. В данном случае это возможность видеть себя со стороны — и не только тогда, когда море спокойно.
Древнегреческий миф о Нарциссе, который влюбился в собственное отражение, может быть истолкован многими способами и имеет множество уровней. Сегодня наиболее распространенной является версия, что это миф о человеке, который влюбляется в собственное отражение и не видит интересную и заинтересованную в нем женщину, Эхо. Этим он навлекает на себя гнев богов, которые превращают его в цветок.
В этом контексте мы можем интерпретировать миф как отражение риска, характерного для человека, слишком сильно поглощенного тем, как он выглядит со стороны — так, как его видят другие. В результате человек теряет возможность напрямую и немедленно ощущать потребности других. Проблема Нарцисса — мятежная любовь к самому себе, любовь к себе в глазах окружающих.
Основные события в истории сознания.
Когда у нас есть самосознание, зеркала и хорошие манеры за столом, возникает проблема: сфера деятельности человека более не ограничена тем, к чему стремятся его желания и что позволяет закон: внезапно для него становится важным взгляд других. «я» неизбежно берет контроль, так как только «я» может представить себе, что могут подумать другие люди — «Я» известны только его собственные импульсы.
Британский психоаналитик Дональд Уинникот указывал, что лицо матери — это первое зеркало младенца. «В индивидуальном развитии предшественником зеркала является лицо матери», — писал Уинникот. Исследования показывают, что реакции младенца становятся беспокойными и дезорганизованными, если лицо матери не отражает никаких эмоций, когда она на него смотрит.
Но у ребенка еще нет ощущения себя. «Нет такой вещи, как младенец», — утверждает Уинникот в своем знаменитом замечании. Младенец существует только вместе с матерью или другими людьми. Понятие «я», личность, не появляется до третьего года жизни. Естественное состояние младенца — это восприятие неотделимости и неидентичности.
Морис Берман называет это познание разницы между собой и другими людьми «основным недостатком» современного взгляда человека на мир. «Где именно человек приходит к осознанию, полностью условно: постоянным остается осознание того, что я «здесь» и что «там» (то, на что смотрит человек, или то, что находится вне его) — это там».
Установление различия между «внутри» и «снаружи» — это фирменный знак сознания — и его проблема. «До этого момента (в жизни) все мы чувствуем себя более-менее продолжением своего внешнего окружения. Появление сознания означает разрыв этой непрерывности, появление разделения между Собой и Другим. Вместе с мыслью «Я — это я» для нас открывается новый уровень существования», — пишет Берман.
Этот процесс не является безболезненным. В 1951 году Уинникот предположил, что плюшевый мишка, с которым играет ребенок — это переходный объект между внешним и внутренним. Чтобы смягчить переход от себя к остальному миру, дети используют соски и плюшевых мишек. Позже появляются более совершенные вещи: искусство, религия, алкоголь, таблетки и книги. Фундаментальный страх, исходящий из идеи о том, что мы отделены от мира, смягчается теми средствами, которые мы можем найти.
В своей замечательной книге «Возвращение к чувствам» Берман использует это детское отделение как ключ к пониманию того, почему мы отрицаем собственное тело и те чувства, которые в нем ощущаем. Потому что когда мы начинаем проводить различие между собой и остальным миром, возникает конфликт: как они соотносятся друг с другом? Мы можем отрицать существование нашего сознания (и ощутить экстатическое чувство единения с миром, забывая о себе), или мы можем отрицать существование внешнего мира и его «отличность от нас», позволяя сознанию и «я» управлять всем, не встречая возражений.
Вопреки своим знаниям, полученным в результате изучения огромного многообразия психоаналитических и философских традиций, включая работы таких фигур, как Уинкотт, Элиас, психоаналитик Жак Лакан и философ М. Мерло-Понти, Берман утверждает, что эта последняя стратегия доминирует в нашей культуре. Разница между собой и «отличностью» постоянно воспроизводится: мы учимся отличать друзей от врагов, ручное от дикого, мирское от небесного. Более-менее отчаянная попытка сохранить идею о том, что мы обладаем контролем над собой, проявляется в образовании национальных государств и армий (которые появляются в то же время, что и зеркала и самосознание).
Но настоящая драма заключается не в этих внешних конфликтах: по Берману, настоящая драма — это внутренний конфликт. Вы — это личность, наделенная телом, но вы не хотите признать это тело, так как оно неконтролируемо, непонятно и отвратительно. А ведь по-настоящему пугает как раз то, что мы не можем контролировать: пауки, сексуальность, эмоции, страх и наше тело.
Другими словами, это все, что не может контролировать «я» — хотя и очень хочет. Результат подобного отрицания того, что мы не можем контролировать — ощущение глубокой пустоты, внутреннее беспокойство, которое постоянно приходится компенсировать с помощью переходных объектов. Как диктаторы, которые в конце концов сходят с ума, так как никто не осмеливается им перечить, «я» приходит к пожизненному отчаянию: все неконтролируемое — это угроза для «я», и мы пытаемся от этого избавиться путем интенсивного использования пестицидов, зоопарков и телевидения. Мы должны взять иное под контроль, так как «сама идея Внешнего — это настоящий источник страха», — как писали в 1944 году немецкие философы Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно.
«В то время как с одной стороны тело характеризуется неизменным и неизбежным присутствием в нашей жизни, другая его существенная характеристика — отсутствие», — написал американский философ Дрю Ледер в своей книге «Отсутствующее тело» (1990). Он задает вопрос: «почему тело, которое является основанием для получения опыта, тем не менее стремится отойти от непосредственного восприятия».
В философии 20 века Ледер придерживается взглядов так называемой феноменологической школы, созданной немецким философом Эдмундом Хассерлом, который пытался найти базис всех знаний в науке и повседневной жизни. Хассерл начал с изучения «явления» — того, что мы воспринимаем в данный момент. Примерно в 1913 году он начал описывать все виды восприятия с точки зрения «трансцендентального я». Слово «трансцендентальный» указывает на то, что Хассерл говорит о чем-то, что выходит за пределы восприятия и предшествует ему. Трансцендентальное я — это не то же, что эмпирическое я, личность, но скорее — в контексте этой книги — принципы симуляции, лежащие за иллюзией пользователя. Но жизненно важно то, что Хассерл показал: мы можем анализировать человеческое восприятие — явления, которые мы воспринимаем в данный момент — а не просто абстрактные концепции.