Вот и вся история. Мы, юнцы, часто докучали бабушке, требуя, чтобы она продолжила свой рассказ. Конец казался нам слишком грустным. Но старушка каждый раз говорила, что это и есть конец. И что Угу Бумс, резчик по рогу и человек, который жил отшельником, вскоре после встречи с девушкой неожиданно исчез без всякого следа — как будто его поглотила земля.
— М-да… — пробормотал Доктор. — И когда, по-твоему, это произошло?
— Понятия не имею, — отвечала обезьянка. — Ведь и сама бабушка очень смутно представляла себе время и место событий, о которых вела речь. Ей, как и нам, обо всем этом рассказывали родители или бабушка с дедушкой. Одно я знаю твердо! Это случилось примерно в те же времена, что и Великий Потоп. Бабушка делила свои истории на два периода: про Дни-Когда-Еще-Не-Было-Луны и про более поздние события. Угу Бумса она упоминала только в рассказах о том, что происходило до появления Луны.
— Понимаю… — задумчиво произнес Доктор. — Но скажи: рассказывала ли бабушка о самой этой перемене, — как кончился один период и начался другой?
— Очень скупо, — ответила Чи-Чи, — как и тогда, когда мы спрашивали ее о Потопе. Реальность этого события не вызывает сомнений; но, за исключением немногих подробностей, наши предания не сообщали почти ничего о том, как именно все случилось и что творилось на Земле непосредственно вслед за этим. Должно быть, оба этих события были великими катастрофами — возможно, они и совершились одновременно; и все живые существа пришли тогда в такое смятение, что им было не до сомнений, а после были слишком растеряны, чтобы постараться сохранить что-нибудь для истории. Но, помнится, бабушка говорила, что в первую ночь, когда Луна появилась на небесах, предки нашего обезьяньего народа видели на вершине горы нескольких человек, которые стояли на коленях и воздавали ей почести. Это были солнцепоклонники, решившие, что отныне следует творить молитвы не только Солнцу, но и Луне, которая, по их словам, была не кем иным, как женою Солнца.
— Но разве люди не понимали, — спросил Доктор, — что Луна отделилась от Земли?
— Трудно сказать, — ответила Чи-Чи. — Мы не раз спрашивали бабушку. Но в ее познаниях были слишком большие пробелы. Все, что рассказывали об этом событии, представляло собой какие-то обрывки — ведь из разных мест на поверхности Земли было видно разное; и нечто целое можно было составить лишь с помощью слухов и домыслов, которые переходили из поколения в поколение… Вначале, по-видимому, произошло нечто страшное. Землю окутала тьма, потом раздался грохот ужасного взрыва; погибло очень много живых существ. А потом в образовавшуюся впадину хлынуло море, производя еще больший хаос и разрушение. Люди и звери искали спасения в пещерах или, обезумев, бегали по склонам гор, или падали наземь, зажимая ладонями глаза, чтобы не видеть кошмарного зрелища. Если верить Обезьяньей Истории, из прямых очевидцев этой катастрофы не уцелел никто. Но мне это всегда казалось сомнительным. А много позже, когда люди оправились от происшедшего и в какой-то мере восстановили прежний порядок, разразилась многолетняя война.
— Но из-за чего, Чи-Чи? — спросил Доктор.
— Это было уже в то время, — отвечала обезьянка, — когда людей снова стало много и повсюду появились большие города. Война началась из-за спора: признавать Луну богиней или же нет? Приверженцы древнего солнцепоклонства объявили, что Луна — это жена или дочь Солнца и потому заслуживает почитания наравне-с ним. Те же, кто считал Луну частью Земли, отказывались поклоняться Солнцу: коль скоро, утверждали они, Земля обладает способностью порождать другие миры, почитать следует не Солнце, а
Надо признать, что ни одна из наших вылазок не была такой удачной и плодотворной, как эта.
Когда мы достигли наконец места обитания шепчущих лоз, оно показалось нам необыкновенно красивым. Это было каменистое ущелье, окруженное джунглями, своеобразный сводчатый «карман», с краев которого ниспадал плотный занавес из вьющихся растений; на дне ущелья, образуя небольшое озерцо, бил ключ. В таком месте по вечерам могут танцевать феи, прятаться дикие лесные звери или сходиться на ночлег разбойники.
Испустив гортанный крик, Полинезия взмыла ввысь и уселась на один из висячих побегов, оплетавших стены ущелья, В то же мгновение по всему их ковру прокатилась волна слитного движения, и мы услышали гулкий, ясно различимый шепот. Видимо, вторжение незнакомой птицы вызвало у них тревогу. Полинезия и сама была напугана: она молниеносно слетела вниз и вновь присоединилась к нам.
— Разрази меня гром! — недовольно проворчала попугаиха, — так и рехнуться недолго. Эти лозы стали шевелиться и шипеть, как змеи, едва я к ним прикоснулась.
— Они же не знают, кто ты такая, Полинезия, — засмеялся Доктор. — Ты, должно быть, до смерти их напугала. Давайте-ка попробуем с ними заговорить.
Навыки, которые Доктор приобрел в беседах с поющими деревьями, сослужили нам очень добрую службу. Я сразу же отметил про себя, что на этот раз он взял с собою лишь самое простое вспомогательное приспособление и гораздо лучше знает, с чего начинать. Действительно: уже спустя несколько минут Доктор беседовал с лозами так, словно делал это всю жизнь.
— Стаббинс, — сказал Доктор через некоторое время. — Легкость, с которой эти растения отвечают на мои вопросы, наводит на мысль, что они уже не в первый раз разговаривают с человеком! Смотрите-ка, фактически, я могу лишь двигать губами, как при обычной человеческой речи, — и они все понимают.
Он отбросил крохотное приспособление, которое держал в руках, и негромко просвистел сквозь зубы короткий ритмизованный пассаж — нечто среднее между мелодией, которую мурлычут про себя, и фразой, сказанной шепотом.
До сих пор Джону Дулитлу приходилось тратить несколько часов, а иногда и дней, чтобы завязать разговор с лунными растениями (столь странно напоминавшими людей) и перейти к свободному обмену мыслями. Лозы же отозвались на его слова так быстро, что и я, и Чи-Чи вскрикнули от удивления. Почти мгновенно развернув свои густолиственные побеги под нужным углом к ветру, они издали точно такое же полугудение-полушепот: более всего этот ответ напоминал фразу, с которой обратился к ним Доктор.
— Они говорят, что рады нас видеть, Стаббинс, — бросил Доктор через плечо.
— О, это просто великолепно, Доктор! — откликнулся я. — Вы сразу добились результата. Такого раньше еще не было.
— Они уже не в первый раз разговаривают с человеком, — повторил Дулитл, — дело ясное. Я, кстати, думаю, что они… — О Господи, это еще что?
Доктор обернулся: Чи-Чи дергала его за левый рукав. Я никогда не видел бедную обезьянку столь перепуганной. Ее зубы стучали, она мычала, давясь словами, и никак не могла произнести что-нибудь членораздельное.
— В чем дело, Чи-Чи? — воскликнул Доктор. — Что с тобой? Какая беда?
— Смотрите! — это было единственное слово, которое наконец выдавила обезьянка.
Она указала рукой на берег озерца, лежавшего внизу, у подножия утеса. (Беседуя с лозами, мы для удобства влезли на скальный уступ.) На желтой полосе песка были отчетливо видны два огромных отпечатка ног — точно такие же, какие мы видели в окрестностях лесного озера.
—
В тот момент, когда мы собирались вернуться к прерванному разговору, над нами, закрыв свет солнца, проплыла огромная тень. Мы инстинктивно подняли головы, опасаясь нападения с воздуха. Это был гигантский мотылек, похожий на того, что доставил нас в этот таинственный мир: он медленно пересек небо и скрылся из виду.
Последовало общее молчание, длившееся минуты три.
— Что ж, — промолвил наконец Доктор, — если это означает, что животный мир Луны решил все-таки с нами познакомиться, тем лучше. Это первые птицы, которых мы видим, и первое насекомое — с тех пор как мы расстались с нашим мотыльком. Любопытно: птицы здесь не такие крупные, как насекомые. Но, думаю, они сами все объяснят, когда сочтут нужным. А пока у нас есть чем заняться. Томми, ты взял с собой блокнот?
— Конечно, Доктор, — ответил я. — Я всегда к вашим услугам.
И Доктор возобновил беседу с шепчущими лозами, сыпля вопросами и ответами с такой скоростью, что я едва успевал записывать.
Как я уже говорил, из всех исследований фауны и флоры, проведенных нами с начала экспедиции, это оказалось самым успешным. Внешне шепчущие лозы были не столь похожи на людей, как кокетливые лилии, но гораздо лучше представляли себе течение жизни на всей планете. Доктор поинтересовался, что им известно о войнах между растениями, — войны эти, как мы узнали во время наших бесед с представителями растительного мира, вспыхивали, когда какой-либо вид, не желая терять свое пространство обитания, вынужден был оттеснять вторгавшихся в него соседей. И тогда мы в первый раз услышали о Совете.
— О, не подумайте, — сказали лозы, — что хоть одному виду растений позволяют начать войну в собственных интересах, не считаясь с безопасностью и правами остальных. Поверьте, это не так! Мы, обитатели Луны, давно уже живем совсем по другим законам. Было время, когда все здесь вели постоянную борьбу: одни виды против других, растения против растений, птицы против насекомых и так далее. Но теперь этому положен конец.
— И как же вы поступаете, — спросил Доктор, — если между двумя видами возникает противоречие?
— Все решает Совет, — ответили лозы.
— Э-э… простите, я не совсем понял. Какой совет?
— Видите ли, несколько веков назад — естественно, большинство из нас прекрасно это помнит, — мы…
— Вновь прошу прощения, — перебил их Доктор. — Вы хотите сказать, что большинство лунных растений, насекомых и птиц живет на свете уже несколько веков?
— Ну конечно, — ответили лозы. — Разумеется, одни из нас старше, другие младше. Но пока лунное растение, птица или мотылек не прожили свыше двухсот лет, они считаются очень юными. А некоторые наши деревья, да и кое-какие животные помнят, что происходило более тысячи лет назад.
— Не может быть! — пробормотал Доктор. — Я, конечно, догадывался, что вы гораздо долговечнее нас, жителей Земли. Но такого многолетия я и вообразить не мог. Боже праведный!.. Но продолжайте, пожалуйста.
— В прежние времена, когда мы еще не учредили Совет, — продолжали шепчущие лозы, — на Луне не прекращались ужасные распри, приносившие опустошение и смерть. Рассказывают, что какое-то время всей Луной правили большие ящерицы. Они достигли столь колоссальных размеров, что почти дочиста истребили лунную растительность. Ни одно дерево, ни один куст, ни одно растение не имели возможности дожить до обсеменения: стоило показаться единственному зеленому листику, как его тут же пожирали эти голодные чудовища. И тогда те из нас, кто еще оставался в живых, собрались и стали обсуждать, что же делать.
— Э-э… простите, — сказал Доктор. — Что значит «собрались»? Ведь вы, растения, лишены способности передвигаться, не так ли?
— О, разумеется, — ответили лозы, — мы не покидаем своих мест. Но мы можем беседовать и совещаться друг с другом и без этого, с помощью наших курьеров — птиц и насекомых.
— И когда это началось? — спросил Доктор. — Когда лунные животные и растения установили между собою связь?
— Мы не можем ответить точно. Видимо, в какой-то форме это сообщение возникло уже очень давно, сотни тысяч лет назад. Поначалу оно не было хорошо налажено, но теперь ни в одном уголке Луны не может произойти сколько-нибудь важного события, о котором тут же не узнали бы растения, деревья, насекомые и птицы в других районах. Нам, к примеру, был известен каждый шаг вашей экспедиции — с того момента, как она высадилась на Луне.
— Что вы говорите! — воскликнул Доктор. — Я и подумать не мог. Но рассказывайте, прошу вас.
— Конечно, — продолжали лозы, — так было не всегда. Однако после учреждения Совета сообщение между нами и общее взаимодействие сразу стали намного слаженней, а в дальнейшем еще более совершенствовались.
— Да, — повторил он внезапно посерьезневшим голосом, — наш мир возомнил, что достиг больших высот, а ему и не снилась мудрость и дальновидность, какие торжествуют здесь, на Луне. Эта борьба, борьба, вечная борьба за существование! Ничего другого мы представить не можем… «Кто лучше приспособлен, тот и выживает!»… Всю свою жизнь я старался помогать так называемым низшим существам — птицам, зверюшкам. Не подумайте, что я жалуюсь, вовсе нет. Мне всегда было очень приятно знакомиться с животными и завоевывать их доверие. Если бы я начал жизнь заново, то поступал бы точно так же. Но часто, слишком часто я думаю о том, что мои усилия изначально обречены на неудачу. Только такое учреждение, как здешний Совет, — Совет Всего Живого, регулирующий жизнь на планете, — и может спасти положение, сделать по-настоящему счастливыми всех и каждого.