Прошло несколько дней. Вызвал к себе Суворов секунд-майора.
- Узнал, - говорит, - я имя того главнейшего злодея, который вам много вредит.
- Капитан Пикин? - выпалил Калачинский.
- Нет.
- Полковник Лепешкин?
- Нет.
- Поручик Вяземский?
- Нет.
Стоит Калачинский, думает, кто бы это мог быть еще.
- Знаю! - закричал. - Знаю! Генерал-квартирмейстер князь Оболенский!
- Нет, - опять произнес Суворов, посмотрел на Калачинского загадочным взглядом, поманил к себе пальцем.
Подошел секунд-майор, наклонился к Суворову. А тот таинственно, шепотом:
- Высунь язык.
Калачинский высунул.
- Вот твой главнейший враг, - произнес Суворов.
СТОРОНИСЬ!
Суворов любил лихую езду. То ли верхом, то ли в возке, но непременно так, чтобы дух захватило, чтобы ветер хлестал в лицо.
Дело было на севере. Как-то Суворов уселся в санки и вместе с Прошкой отправился в объезд крепостей. А в это время из Петербурга примчался курьер, важные бумаги привез Суворову. Осадил офицер разгоряченных коней у штабной избы, закричал:
- К фельдмаршалу срочно, к Суворову!
- Уехал Суворов, - объяснили курьеру.
- Куда?
- В крепость Озерную.
Примчался офицер в Озерную:
- Здесь Суворов?
- Уехал.
- Куда?
- В крепость Ликолу.
Примчался в Ликолу:
- Здесь Суворов?
- Уехал.
- Куда?
- В Кюмень-град.
Прискакал в Кюмень-град:
- Здесь Суворов?
- Уехал...
Уехать Суворов уехал, да застрял в пути. Один из коней захромал. Пришлось повернуть назад. Двигались шагом, едва тащились. Прошка сидел на козлах, дремал. Суворов нервничал, то и дело толкал денщика в спину, требовал погонять лошадей.
- Нельзя, нельзя, ваше сиятельство, конь в неисправности, - каждый раз отвечал Прошка.
Притихнет Суворов, переждет и снова за Прошкину спину. Не сиделось фельдмаршалу, не хватало терпения тащиться обозной клячей.
Проехали версты две, смотрит Суворов - тройка навстречу. Кони птицей летят по полю. Снег из-под копыт ядрами. Пар из лошадиных ноздрей трубой.
Суворов аж привстал от восторга. Смотрит - вместо кучера на козлах молодой офицер, вожжи в руках, нагайка за поясом, папаха на ухе, кудри от ветра вразлет.
- Удалец! Ой, удалец! - не сдержал похвалы Суворов.
- Фельдъегерь, ваше сиятельство, - произнес Прошка. - Видать, не здешний, из Питера.
Смотрит Суворов, любуется. Дорога зимняя узкая, в один накат. Разъехаться трудно. А кони все ближе и ближе. Вот уже рядом. Вот уже и храп и саночный скрип у самого уха.
- Сторонись! - закричал офицер.
Прошка замешкал: не привык уступать дорогу.
- Сторонись! - повторил офицер и в ту же минуту санки о санки - бух!
Вывалились Суворов и Прошка в снег, завязли по самый пояс.
Пронесся кучер, присвистнул, помчался дальше.
Поднялся Прошка, смотрит обозленно фельдъегерю вслед, отряхивает снег, по-дурному ругается.
- Тише! - прикрикнул Суворов и снова любуется: - Удалец! Помилуй бог, какой удалец!
Три дня носился офицер по северной русской границе. Наконец разыскал Суворова.
- Бумаги из Питера, ваше сиятельство.
Принял Суворов бумаги, взглянул на фельдъегеря и вдруг снял со своей руки перстень и протянул офицеру.
- За что, ваше сиятельство?! - поразился курьер.
- За удаль!
Стоит офицер, ничего понять не может, а Суворов опять:
- Бери, бери. Получай! За удаль. За русскую душу. За молодечество!
БАРИН
Суворов жил во времена крепостного права. Он и сам был крупным помещиком. Под Москвой, под Владимиром, Костромой, Пензой и Новгородом находились земли и имения графа Суворова. Несколько тысяч душ крепостных крестьян принадлежало фельдмаршалу.
В новгородском имении графа Александра Васильевича Суворова крестьяне с нетерпением ждали приезда барина.
Изнемогли мужики. Замучил их своими придирками графский управляющий Балк. Вот и решили мужики дождаться приезда Суворова, прийти к нему и все рассказать. Прибыл Суворов. Явились крестьяне.
- Как звать? - обратился фельдмаршал к первому.
- Денис Никитин.
- Про что жалоба?
- Сечен, батюшка.
- За что сечен?
Принялся Никитин объяснять, что зимой, проходя по барскому полю, нашел он подгнивший сноп хлеба. Подобрал его Никитин, поволок домой. Однако дорогой был встречен Балком, схвачен управляющим и выпорот.
- Правильно выпорот, - сказал Суворов, - на барское рот не разевай.
- Так сноп же подгнивший. Завалящий. Ему же все равно пропадать...
- Не твое дело, - прервал Суворов. - За порчу с управляющего спрос. Ступай. А что у тебя? - обратился ко второму мужику.
- Сечен, батюшка.
- За что сечен?
- Шапку не снял перед Балком, ваше сиятельство.
- Шапку снимай, - ответил Суворов. - Правильно сечен.
- Так я же не заметил. Без злого умысла, ваше сиятельство.
- Впредь замечай. Будет наука. Ну, а ты? - обратился к горбатой старухе.
- Сечена, батюшка, сечена, - зашамкала та, - недоимки у меня: три рубля двадцать копеек.
- Помилуй бог, - воскликнул Суворов. - Три рубля двадцать копеек! Верни. Немедля верни.
- Так где же их взять?
- Корову продай.
- Так нет же коровы.
- Займи.
- Так у кого же занять?!
- Ступай, - прекратил разговор Суворов. - Верно сечена. За недоимки управляющему наказ и впредь батогами жаловать.
Больше жалобщиков не нашлось. Расходились мужики разочарованные.
- Барин, как есть барин! - говорили они.
НЕВЕСТЫ
Приехал как-то Суворов под Владимир в свое имение Ундол, прошелся по улице, повстречал группу парней:
- Женаты?
- Нет, ваше сиятельство.
- Почему не женаты?
- Так невест на селе нет.
Вызвал Суворов управляющего, стал кричать:
- Парни как дубы выросли. Почему не женаты?
- Невест же нет на селе.
- Купить невест, - распорядился Суворов.
Любил Суворов, чтобы крестьяне вовремя заводили семью и детей, чтобы свое хозяйство вели в исправности. Хозяйство в исправности - барину лишний доход.
На следующий день, получив двести рублей, управляющий двинулся за невестами.
- На лица не смотри, - наставлял Суворов. - Лишь бы здоровы были. Не задерживайся. Купил - и в Ундол. Отправляй на подводах. Вези осторожно, сохранно.
Через несколько дней невесты прибыли.
Суворов вызвал парней:
- Становись!
Стали по росту.
Подошел к невестам, согнал с телег:
- Становись!
Невесты построились.
- На-пра-во!
Парни и девки повернулись, оказались теперь попарно.
- Шагом марш! Под венец. В церковь! - скомандовал Суворов и сам пошел первым.
Тут же молодых оженили. А так как времени было мало и невесты и женихи друг друга как следует не рассмотрели, то после обручения перепутались. Где муж, где жена, разобраться не могут.
Построил тогда Суворов снова парней и девчат по росту. И сразу стало все на свое место.
Суворов остался доволен. Женил. Доброе дело сделал. А о том, понравились ли друг другу женихи и невесты, и не подумал. Барин. И молодые смолчали: барская воля - надобно слушаться.
КОНЬКИ
Мало кто в те времена на коньках катался. А вот Суворов катался.
Живя зиму в Ундоле, фельдмаршал каждый день ходил на замерзший пруд, проводил там часа два, а то и три сряду.
Пристрастился ходить на пруд вместе с Суворовым и мальчишка Федька Ухов. Вначале просто ходил, смотрел. А потом смастерил для себя коньки из старой железки. Видит фельдмаршал - шустрый мальчишка, принялся его обучать.
- Не робей. Не робей! - наставляет Суворов.
А Федька вовсе и не робеет. Только ноги у него разъезжаются.
- Стой так. Держись прямо, - объясняет Суворов. - Шаг левой. Шаг правой. Пошел. Живее. Живее, давай!
Заторопится Федька - бух, и на спину.
Смеется Суворов.
Подымется мальчишка, отряхнет снег, закусит губу и опять за учение. Упрямый Федька.
- Шаг левой! Шаг правой! - командует Суворов. - Пошел. Живее. Живее. Давай!
Неделю мучился Федька. Падал. Шишки себе набил. Однако своего добился. Держится на ногах крепко, хотя и бегает пока тихо.
Мчит впереди Суворов.
- Давай шибче! Давай шибче! - кричит Федьке.
Отстает Федька.
Прошла еще неделя. Мальчишка освоился. Не уступает теперь Суворову.
Прошла третья неделя, и Федька стал обгонять фельдмаршала. Обгонит:
- Давай шибче! Давай шибче! - кричит барину.
Напрягается Суворов изо всех сил, пыжится, однако обогнать Федьку уже не может.
Все чаще и чаще к пруду стали собираться другие мальчишки. Сгрудятся, смотрят, как фельдмаршал и Федька бегают. Весело им смотреть на Суворова, радуются, что свой барина обгоняет. Смеются.
Обидно стало Суворову, стал отгонять он мальчишек. Отойдут те, а потом незаметно снова к пруду приблизятся. Снова смеются. Злится Суворов.
- Пошли вон! - кричит на ребят.
Надоело это Суворову. Стал он тогда выбирать такое время, чтобы Федьки поблизости не было. Видит - нет Федьки, схватит коньки, скорей на каток. Пробежит по пруду круг-другой, смотрит - и Федька тут, словно из-под земли вырос. И снова бегут ребята. Снова смеются.
Разозлился вконец Суворов, позвал управляющего:
- Знаешь мальчишку Федьку Ухова?
- Знаю, ваше сиятельство.
- Так отвези его во Владимир и продай, - приказал Суворов. - Чтоб духу его тут не было!
Приказал Суворов, а потом передумал: все же понравился мальчишка своим умельством фельдмаршалу.
Остался Федька в Ундоле.
Через три года Суворов снова вспомнил о мальчике и приказал управляющему отдать его в ученики к железных дел мастеру.
Выучился Федька, вернулся в родную деревню и вскоре стал прославленным мастером на всю округу.
БОБЫЛЬ
В селе Моровки-Шушки, что находилось в Пензенских владениях графа Суворова, жил бобыль Григорий Нектов.
Дома не имел, жены не имел, родных тоже. Побирался он по селу - чем кто накормит, а то и вообще пропадал из Шушек, а где он скитался, толком никто не знал.
А тут подошел набор крестьян в армию. Во времена Суворова солдатская служба была долгой-предолгой - двадцать пять лет. Из семьи уходил работник надолго, навечно. Вот и решили шушкинские мужики: чего же думать, пусть-ка Нектов идет в рекруты*.
_______________
* Р е к р у т - молодой солдат.
Суворов же страшно не любил отдавать своих крепостных в солдаты. Невыгодно. Завел он такой порядок: рекрутов покупать со стороны. Полцены вносил Суворов, вторую половину собирали сами крестьяне. Роптали мужики на денежные поборы, однако мирились. А вот на этот раз решили: зачем же им тратить лишние деньги, раз есть бобыль Гришка.
Стали мужики упрашивать старосту Ивана Агафонова, чтобы тот немедля же написал о Гришке Суворову.
Поначалу Агафонов уперся: а ну как барин начнет ругаться? Потом согласился: пользы же все равно никакой от Нектова. Принялся сочинять письмо. Писал хитро. Начал с того, что в Шушках второй год неурожай, что крестьяне пришли в скудность, денег на рекрута нет. Потом упомянул, что при покойном родителе рекрутов не покупали и что, мол, менять порядок не стоит. А уже в самом конце упомянул о Григории Нектове: мол, бобыль, делом не занят, бродяжничает, мол, его и отдать в солдаты.
Ждут в Шушках ответа от Суворова. Вот и прибыл ответ. Взял староста бумагу - в глазах потемнело.
"Рекрута немедля купить, - грозно писал Суворов. - И впредь покупать, иначе быть вам розгами битыми". Далее в письме наказывалось, чтобы Нектову всем миром "завести дом, ложку, плошку, скотину и все прочее" и чтобы помогать Гришке до тех пор, пока хозяйство его не наладится. А в конце... "Раз Нектов до сей поры бобыль, - писал Суворов, - то главный ответчик староста Иван Агафонов, а посему повелеваю оженить того бобыля на Агафоновой дочке Лукерье и даю на тот случай сроку 15 ден".
- Бог ты мой, - вскричал Агафонов, - бобыля Гришку - да на моей Лукерье!
Прибежали крестьяне.
- Ну что, что там в письме, чего барин в нем пишет?
- Пошли вон! - заревел Агафонов. - Господи милый! За что покарал! За что же Лукерью... - заскулил староста. - Все из-за вас, проклятое семя! набросился он на крестьян. - Сгною!.. Засеку!.. По миру пущу!..
Разбежались крестьяне.
Повздыхал, поохал староста Агафонов, да что же делать.
Знал он крутой нрав барина - оженил на пятнадцатый день Лукерью и Гришку, завел им дом, ложку, плошку, скотину и все прочее.
И не стало с той поры в Шушках бобыля Гришки. А в солдаты ушел рекрут, купленный за общий крестьянский счет, с приложением, как и полагалось, суворовской половины.