— Дайте мне ваш флот на один день, — пробормотал русский, — и я живо разберусь с этими паскудниками и со всей этой проблемой.
— Да уж, — согласился сэр Уильям и добавил на беглом русском: — Извините, мой дорогой граф, но мы прибыли сюда, чтобы решить проблему средствами дипломатии, предпочтительно. — Затем на английском: — Проводите их туда, где они могут подождать, Иоганн. Итак, джентльмены? — Он поднялся, деревянно поклонился и первым прошел в гостиную. Проходя мимо Филипа Тайрера, он бросил, не останавливаясь: — Побудьте с ними, держите глаза и уши открытыми.
Все посланники первым делом направились к высокому ночному горшку, стоявшему в углу приемной.
— Фу-у-уф, господи, — благодарно выдохнул сэр Уильям. — Я уже думал, мой чертов пузырь сейчас лопнет.
Вошёл Лун, за ним следовали слуги с подносами.
— Хейа, масса. Чай-йа, сам'вича! — Он презрительно ткнул большим пальцем в направлении другой комнаты. — Такой же малтышки давать, хейа?
— Клянусь Богом, тебе стоило бы говорить потише. Вдруг кто-нибудь из них говорит на пиджине.
Лун тупо уставился на него.
— Что масса говорить?
— А, ладно.
Лун вышел, умирая про себя от хохота.
— Итак, джентльмены, как и ожидалось, прогресс равен нулю. Сератар раскуривал трубку, беспечно наслаждаясь замешательством сэра Уильяма. Андре Понсен сидел рядом с ним.
— Что вы предлагаете делать, сэр Уильям?
— А каков будет ваш совет?
— Это британская проблема и лишь отчасти французская. Если бы мне пришлось заниматься ею целиком, я бы уже разрешил её с обычной для французов стремительностью — в тот же день, когда она возникла.
— Но сначала, mein Негг, вам, разумеется, понадобился бы такой же прекрасный флот, — довольно резко произнес фон Хаймрих.
— Разумеется. В Европе их у нас довольно, как вам известно. И если бы политика императорской Франции была такова, что мы должны быть представлены здесь крупными силами, как наши английские союзники, мы имели бы у берегов Японии один-два своих флота.
— Да, следовательно... — Сэр Уильям устал. — Мне ясно, что ваш общий совет — держаться с ними жестко.
— Жестко и непоколебимо, — сказал граф Сергеев.
— Ja.
— Безусловно, — кивнул Сератар. — Я полагал, именно к этому решению вы уже и пришли, сэр Уильям.
Британский посланник пожевал бутерброд и допил свой чай.
— Хорошо. Тогда сейчас я объявлю сегодняшнюю встречу законченной, назначу повторную на завтра, на десять часов, с ультиматумом: аудиенция у сёгуна не позже чем через неделю, выдача убийц, выплата репарации или... С вашего общего одобрения, разумеется.
— У меня есть предложение, сэр Уильям, — сказал Сератар. — Принимая во внимание, что им, очевидно, сложно устроить эту встречу с сёгуном, почему не оставить её на потом, когда прибудут подкрепления и у нас появится действительный повод для встречи с ним. В конце концов, цель настоящей экспедиции — продемонстрировать нашу способность к исправлению зла, а не осуществлять политику империи, вашей или нашей.
— Разумно, — с неохотой признал пруссак.
Сэр Уильям задумался над причинами такого предложения, но не смог отыскать в нем ни изъянов, ни скрытых опасностей.
— Очень хорошо. Мы потребуем «скорейшей встречи» с сёгуном. Вы согласны?
Они кивнули.
— Извините меня, сэр Уильям, — вежливо вмешался Андре Понсен, — могу я предложить, чтобы о вашем решении им доложил я? Если вы возобновите встречу, а потом тут же её закроете, это может быть истолковано как известная потеря лица. Да?
— Весьма мудрое замечание, Андре, — кивнул Сератар. Для всех остальных Понсен был лишь средней руки торговцем, который обладал некоторым знанием японских обычаев, мог худо-бедно изъясняться на японском, являлся его личным другом и, время от времени, переводчиком. На самом же деле Андре Понсен был высокооплачиваемым шпионом, которого наняли с целью вскрывать и нейтрализовывать любые происки британцев, немцев и русских на Японских островах. — А, сэр Уильям?
— Да, — задумчиво произнес сэр Уильям. — Да, вы правы, Андре, благодарю вас, самому мне этого делать не стоит. Лун!
Дверь тут же отворилась.
— Хейа, масса?
— Приведи молодой масса Тайрер, быстро раз-раз! — Он повернулся к остальным. — Тайрер сделает это за меня. Раз уж это «британская проблема».
Вернувшись в зал для аудиенций, выходивший окнами на передний двор, Филип Тайрер приблизился к Иоганну со всем достоинством, на какое был способен. Чиновники бакуфу не обратили на него внимания и продолжали переговариваться. Ёси сидел чуть поодаль, Мисамото рядом с ним — из японцев хранили молчание только эти двое.
— Иоганн, сэр Уильям передает им своё почтение и объявляет, что сегодняшняя неудовлетворительная встреча откладывается. Они должны прибыть сюда снова завтра в десять часов утра, с тем, что, как он ожидает, явится удовлетворительным разрешением сего недопустимого инцидента, а именно: с убийцами, денежной компенсацией и гарантиями скорейшей встречи с сёгуном. Или пусть пеняют на себя.
Иоганн побледнел.
— Прямо так и переводить?
— Да, слово в слово. — Тайрер тоже устал от всех этих бесконечных препирательств, постоянно напоминавших ему о страшной кончине Джона Кентербери, жестоком ранении Малкольма Струана и об ужасе, пережитом Анжеликой. — Переводите!
Он смотрел, как Иоганн передает короткий ультиматум на гортанном голландском. Японский переводчик вспыхнул и начал свой пространный перевод услышанного. Тайрер внимательно наблюдал за чиновниками, но так, чтобы это не было заметно. Четверо прилежно слушали, а вот пятый — нет, коротышка с узкими глазами и грубыми руками, покрытыми мозолями, — руки остальных бакуфу были хорошо ухоженными. Снова этот человек начал что-то шептать на ухо самому молодому и красивому чиновнику, Ватанабэ, как делал это время от времени в течение всего дня.
«Господи, как бы я хотел понимать, о чем они говорят», — раздраженно подумал Тайрер, решительнее, чем когда-либо, настроившись на то, чтобы сделать все возможное и выучить язык быстро.
Когда потрясённый и смущенный переводчик умолк, наступила глубокая тишина, нарушаемая лишь свистящим всасыванием воздуха через стиснутые зубы, хотя лица у всех оставались бесстрастными. Во время перевода Тайрер заметил, как двое из чиновников украдкой бросили взгляд на Ватанабэ.
Почему?
Теперь они, казалось, ждали чего-то. Ватанабэ опустил глаза, прикрылся веером и пробормотал что-то. В ту же секунду его узкоглазый сосед неловко поднялся и что-то коротко сказал. Все поднялись, с облегчением вздохнув, и без поклонов молча вышли, Ватанабэ — последним, не считая лишь переводчика.
— Иоганн, на этот раз они все поняли как надо, — радостно произнес Тайрер.
— Да. И при этом изрядно взбеленились.
— Совершенно очевидно, что именно этого сэр Уильям и добивался.
Иоганн промокнул вспотевший лоб. Он был среднего роста, худой, сильный, с твердым, изрезанным морщинами лицом и темно-каштановыми волосами.
— Чем скорее вы станете переводчиком, тем лучше. Пора мне возвращаться домой, к своим горам и снегам, пока голова цела. Слишком много тут этих кретинов и слишком уж они непредсказуемы.
— Как переводчик, вы ведь пользуетесь многими преимуществами, — встревоженно проговорил Тайрер. — Узнаёте обо всем первым.
— И к тому же разношу дурные вести! Все вести теперь дурные, mon vieux. Они ненавидят нас и ждут не дождутся, когда смогут выкинуть нас отсюда. Я подписал контракт с вашим министерством иностранных дел, подлежащий возобновлению по взаимному согласию. Так вот, срок контракта истекает через два месяца и три дня, и мой английский может идти к черту. — Иоганн подошел к буфету у окна и сделал большой глоток пива, которое заказал себе вместо чая. — Никакого продления, чем бы меня ни соблазняли. — Он вдруг широко улыбнулся. — Merde, это единственное, что мне будет жаль здесь оставить.
Тайрер рассмеялся, глядя на его хитрое, как у гнома, лицо.
— Мусуме? Вашу девушку?
— Вы быстро учитесь.
Во дворе чиновники рассаживались по паланкинам. Вся работа в саду прекратилась, с полдюжины садовников замерли на коленях, уткнувшись головами в землю. Мисамото ждал рядом с Ёси, сознавая, что достаточно одной ошибки, и ему уже никогда не стоять прямо, и отчаянно надеясь, что благополучно прошел первое испытание. Так или иначе, я буду полезен этому ублюдку, думал он на английском, я буду служить ему, пока не смогу попасть назад на американский корабль, в мой рай, где я расскажу капитану, что эти подлые мерзавцы похитили меня из свиты Харриса...
Он поднял глаза и окаменел. Ёси пристально смотрел на него.
— Господин?
— О чем ты думал сейчас?
— Я надеялся, что был вам полезен, господин. Я... Оглянитесь, господин! — вдруг прошептал он.
Андре Понсен спускался по ступеням миссии, направляясь к Ёси. В тот же миг телохранители образовали заслон вокруг своего господина. Не испугавшись, Понсен вежливо поклонился и сказал на сносном, хотя и несколько нетвердом японском:
— Господин, пожалуйста, извините, могу передать послание от моего господина, французского повелителя, пожалуйста?
— Какое послание?
— Он говорит, пожалуйста, возможно, вам нравится видеть пароход внутри, машину, пушки. Смиренно просит пригласить вас и чиновников. — Понсен подождал. Единственной реакцией был повелительный взмах веера, приказывающий ему удалиться. — Благодарю вас, господин, пожалуйста, извините меня. — Он зашагал назад к миссии, уверенный, что не ошибся. На нижней ступеньке он заметил Тайрера, наблюдавшего за ним из окна зала для приемов, стиснул зубы, чтобы не чертыхнуться, и махнул ему рукой. Тайрер помахал ему в ответ.
Когда последний самурай покинул двор миссии, садовники осторожно вернулись к работе. Один из них вскинул лопату на плечо и захромал прочь. Хирага, голова которого была обмотана какой-то грязной тряпкой, в рваном и вымазанном землей кимоно, был очень доволен успехом своего переодевания. Теперь он знал, как, когда и где должно будет произойти завтрашнее нападение.
На обратном пути к замку, вновь в безопасности своего паланкина — с Мисамото, который, по его приказанию, сидел в дальнем углу, — Ёси предался свободному течению мыслей. Он был все ещё поражен невоспитанностью, с которой их выпроводили; не взбешен, как остальные, просто терпелив: месть свершится, я сам выберу время и способ.
Приглашение взглянуть на машины боевого корабля, осмотреть его весь? И-и-и-и, такой возможностью нельзя пренебречь. Опасно принимать такое предложение, но оно будет принято. Его глаза остановились на Мисамото, который неподвижно смотрел в узкое окошко. Нет сомнения, этот преступник Мисамото был пока что полезен ему. Переводчики поступают глупо, не давая точного перевода. Глупо со стороны русского угрожать нам. Глупо повели себя все они, проявив такую грубость. Слуга-китаец совершил глупость, когда назвал нас мартышками. Очень большую глупость. Что ж, я разберусь с каждым из них, с одними раньше, с другими позже.
Но как быть с их вождями и с их флотом?
— Мисамото, я решил не отсылать тебя назад в караульное помещение. В течение двадцати дней ты будешь жить с моими вассалами и будешь и дальше учиться вести себя как самурай.
Голова Мисамото немедленно коснулась пола паланкина.
— Благодарю вас, господин.
— Если останусь тобой доволен. А теперь, что произойдет завтра?
Мисамото заколебался, похолодев от ужаса. Первое правило выживания гласило: никогда не приноси самураю дурную весть, не открывай рта, держи все, что знаешь, при себе, но если тебя заставят сказать, говори любому только то, что он, по-твоему, хочет услышать. Совсем не так, как там, в Америке, в этом рае на земле.
Ответ очевиден, хотел выкрикнуть он, возвращаясь к своей привычке думать на английском — единственное, что не дало ему сойти с ума за годы его заточения, — если бы ты видел, как относятся гайдзины друг к другу в семье, где я жил, как они обращались со мной, слугой, конечно, но и в этом случае как с человеком — я даже представить себе не мог, что ко мне могут так относиться; как каждый человек в их стране может ходить с высоко поднятой головой и иметь при себе нож или пистолет, исключая только большинство черных; с каким нетерпением они стараются решить одну проблему, чтобы скорее взяться за следующую, — решить, если нужно, кулаком, пулей или пушками — и почти все они равны перед своим законом, и нет у них ни вонючих даймё, ни самураев, которые могут убить тебя когда вздумается...
— Отвечай мне правду всегда, если тебе дорога жизнь, — тихо произнес Ёси, угадав его опасения.
— Конечно, господин, всегда. — Замирая от ужаса, Мисамото подчинился и сказал, зажмурив глаза, словно прыгнул в пропасть: — Мне очень жаль, господин, но если они не получат то, что хотят, я думаю, они... они сровняют Эдо с землей.
«Я согласен, но только в случае, если мы окажемся полными глупцами», — подумал Ёси.
— Их пушки в состоянии сделать это?
— Да, господин. Замок они не разрушат, но город сожгут.
А это было бы глупой растратой запасов рода Торанага. Нам лишь пришлось бы заменить их всех: крестьян, ремесленников, куртизанок, торговцев, чтобы они продолжали обслуживать нас, как обычно.
— Тогда как бы ты дал им немного супа, но ни кусочка рыбы? — спросил Ёси.
— Прошу извинить меня, я не знаю, господин, не знаю.
— В таком случае подумай. И дай мне свой ответ на рассвете.
— Но... слушаюсь, господин.
Ёси откинулся на шелковые подушки и сосредоточился на вчерашнем заседании старейшин. В конце концов Андзё принужден был отменить свой приказ об оставлении замка, ибо без неоспоримого большинства этот приказ все равно не имел бы силы — поэтому Ёси, как официальный опекун, наложил запрет на отъезд сёгуна.
Я победил на этот раз, но только потому, что этот упрямый старый дурень Тояма настоял на том, что голосует за свой безумный план нападения, и, таким образом, не проголосовал ни за меня, ни против меня. Андзё прав: обычно остальные двое голосуют вместе с ним против меня. Не потому, что признают его заслуги, а потому, что я — это я, тот Торанага, который должен был бы стать сёгуном вместо этого глупца-мальчишки.
Поскольку Ёси чувствовал себя в паланкине в безопасности — он был один, не считая Мисамото, который не мог знать его сокровенных мыслей, — он позволил своему разуму приоткрыть ячейку, помеченную «Нобусада», тайную из тайных, такую изменчивую, такую опасную и постоянно хранящуюся в его голове.
Как мне быть с ним?
«Я не могу долее сдерживать его. Он беспомощен, как птенец, и сейчас попал в самые гибельные когти из всех — коготки принцессы Иядзу, шпионки императора, которая смертельно ненавидит сёгунат, расстроивший её помолвку с обожаемым другом детства, с её принцем, таким красивым и завидным женихом; сёгунат вынудил её навсегда оставить Киото, всех своих родных и друзей, и выйти замуж за хилого мальчишку, чей орган, едва восстав, никнет, как знамя на летней жаре, и может на всю жизнь оставить её бездетной.
Теперь она задумала этот государственный визит в Киото, чтобы поклониться императору, — блестящий замысел, который нарушит тонкий баланс, поддерживавшийся веками: «„Власть подчинять себе всю империю даруется императорским указом сёгуну и его наследникам, который назначается также главой Сыскного ведомства, следящего за исполнением законов. Таким образом, приказы, отдаваемые сёгуном всей стране, являются её законами".
За первым визитом обязательно последует второй, — подумал Ёси, — и тогда править будет император, а не мы. Нобусада никогда не поймет этого, его взгляд затуманен её коварными уловками.
Что же делать?»
Вновь Ёси пустился в путь по исхоженной взад и вперед, но такой потайной для всех тропинке: «Он мой законный господин и повелитель. Я не могу убить его своей рукой. Его слишком хорошо охраняют, так что, убив его, я должен быть готов отдать и свою жизнь, а такой готовности у меня пока ещё нет. Другие средства? Яд. Но тогда меня заподозрят, и с полным основанием, и даже если я смогу вырваться из пут, удерживающих меня в этих стенах, — ведь я такой же пленник, как этот Мисамото, — страна будет ввергнута в нескончаемую гражданскую войну, в выигрыше останутся только гайдзины и, что хуже всего, я нарушу клятву верности, которую принес сёгуну, кто бы им ни был, и Завещанию.