— Князь Ота хочет эти ружья Тёсю, он хочет их. Он платит ту же цену. Все ружья Тёсю, понятно? И все другие, какие сможете достать. Вы продаете ему только в Ниппоне, только ему, понятно? То же самое с пушками и кораблями — всеми, какие сможете достать. Он платит золотом. Чем больше найдете, тем больше вашего.
Ни Малкольму Струану, ни Макфею не удалось заставить этого человека хоть в чем-то пересмотреть свою позицию. В конце концов Струан согласился, и они договорились о новой встрече через месяц, к которой Струан подготовит простой контракт с указанием их гарантий, а также сведения о двух разведчиках. После того как самураи ушли, они поздравили друг друга:
— Джейми, ты найдешь их в Пьяном Городе. Ради всех святых, поторопись и будь осторожен, чтобы Норберт ничего не разнюхал.
— Можешь положиться на меня.
Через несколько дней Макфей нашел двух опытных старателей, американца и корнуольца, работавшего когда-то на оловянных рудниках у себя на родине. Оба они промышляли золото недалеко от Саттерс-Милл в Калифорнии и на россыпях Андерсонз Крика в Австралии. Завтра эти люди должны были представить им окончательный перечень необходимого оборудования и инструментов и обговорить детали своих контрактов, и вот теперь Струан и Макфей с ужасом слушали, как Норберт говорил:
— Я заключил эту сделку, юный Малкольм, она заключена, можешь забыть о ней и об этих бродягах-рудокопах тоже, они подписали контракт с «Броком и Сыновьями» на пять лет.
— Что ты сделал? — охнул Струан. Норберт рассмеялся.
— Ранняя пташка и червяка первым съест, старина. Я предложил сделку на более выгодных условиях и уже отправил их в Эдо к самураю Ватанабэ. И где этот ублюдок так наловчился говорить на американском английском? Он вам не рассказывал? Ну ладно. Пятьдесят на пятьдесят для всего золота, которое мы отыщем, — хорошая сделка. — Его смех стал ещё более презрительным. — Что до Уильяма, так я повидаю его, как только он вернется, чего же не повидать. Дмитрий, буду рад видеть тебя рядом, я договорюсь обо всем. — Он посмотрел на Струана, и его верхняя губа поползла вверх. — Поскольку тебя здесь не будет, я возьму с собой Джейми. — Что?
Норберт рыгнул.
— Я ведь вроде слышал, что твоя матушка приказала тебе возвращаться в Гонконг со следующим же пароходом?
Джейми вспыхнул.
— Эй, послушай-ка, Норберт...
— Не вмешивайся, Джейми, — прорычал Струан. — Норберт, я бы посоветовал тебе выбирать слова более осмотрительно.
— Это так, разлюбезный мой юноша. Разве мне не правильно доложили, что она с нетерпением ждет тебя назад, приказала тебе возвращаться не мешкая, что твоему капитану как раз и было велено тебя доставить?
— Это не твое, чёрт подери, дело! Советую тебе...
— Все, что происходит в Иокогаме, мое, чёрт подери, дело! — распаляясь, перебил его Норберт. — И мы не слушаем советов ни от кого из компании Струана, и меньше всего от молодого щенка, у которого ещё молоко не просохло!
Макфей вскочил на ноги, а Струан схватил свой бокал с бренди и выплеснул его содержимое в лицо Норберту.
— Господь Всемогущий...
— Возьми свои слова обратно, Норберт, — прокричал Струан; Дмитрий и Макфей оторопело взирали на них, пораженные внезапностью случившегося, — возьми их обратно, или я требую удовлетворения, клянусь Богом!
— Пистолеты на рассвете? — с издевкой спросил Норберт: все получилось даже лучше, чем он надеялся. Он резко дернул к себе скатерть, чтобы вытереть лицо, хрустальные бокалы полетели на пол. — Прошу прощения за беспорядок, но вы оба свидетели, что я не говорил ничего, кроме правды, клянусь Спасителем!
— Ты приносишь извинения — да или нет?
Норберт оперся обеими руками на стол, свирепо глядя сверху вниз на Малкольма Струана, который не мигая смотрел на него в ответ, бледный от гнева.
— Тебе действительно приказали вернуться, тебе действительно двадцать, поэтому в глазах закона ты младший член семьи, а это и означает, что молоко ещё не просохло. Все это правда, и вот тебе ещё одна: я мог бы продырявить тебе голову пулей или отрубить её , даже если одну руку мне привяжут за спину, ты и стоять-то прямо не можешь, так как ты собираешься драться, а? — проговорил он полным презрения и насмешки голосом. — Ты калека, юный Малкольм, и это святая правда! И ещё одна правда: твоя ма управляет компанией Струана, управляет ею много лет, и она загоняет её в гроб — спроси Джейми или любого, кто достаточно честен, чтобы сказать тебе правду! Ты можешь называть себя тайпэном, но ты не тайпэн, ты не Дирк Струан, ты не тайпэн и никогда не будешь им! Тайлер Брок — тайпэн, и, клянусь Богом, мы станем «Благородным Домом» ещё до Рождества. Дуэль? Ты сошел с ума, но если ты этого хочешь, я в любое время к твоим услугам. — Он вышел, хлопнув дверью.
— Я, я бы хотел, чтобы вы оба были моими секундантами, — произнес Малкольм, дрожа от ярости.
Дмитрий, шатаясь, поднялся на ноги.
— Малк, ты спятил. Дуэли запрещены законом, но ладно. Спасибо за обед. — Он ушел.
Струан тяжело дышал, сердце мучительно ныло. Он поднял глаза на Макфея, который смотрел на него так, словно видел впервые в жизни.
— Да, это сумасшествие, Джейми, но, с другой стороны, Норберт лучший в компании «Брок и Сыновья», он обскакал тебя и...
— Мне жаль, что...
— Мне тоже. Но есть ещё одна правда: я никому не говорил об этих старателях. Варгаш просто ничего о них не знал, значит, утечка прошла через тебя. Лучше тебя у нас в компании никого нет, но Норберт нас здесь похоронит. Пуля в лоб этому ублюдку — самый надежный способ договориться с ним или с любым из Броков, будь они все прокляты.
После паузы Макфей сказал:
— Мне жаль, что я подвел тебя, да, жаль, очень, но... но, извини, я не хочу участвовать ни в какой дуэли или в вашей вендетте. Это безумие.
Струан побледнел ещё больше.
— Давай поговорим о тебе. Либо ты сдержишь свою священную клятву помогать мне, клянусь Богом, либо тебе действительно конец. У тебя три дня.
В тот же день незадолго до заката Ёси спешил по полутемному каменному коридору в главной башне замка Эдо. Теперь он был в своём отличительном кимоно с двумя мечами, поверх был наброшен плащ с капюшоном для верховой езды. Через каждые двадцать шагов на стене горели масляные факелы, вставленные в железные кронштейны рядом с нишами и бойницами для лучников, которые также служили окнами. Пламя факелов трепетало на ветру, гулявшем по коридору. Воздух снаружи был прохладным. Коридор кончался винтовой лестницей. Она вела в его личные конюшни внизу. Ёси начал быстро спускаться по ступеням.
— Стой! Кто... а, прошу прощения, господин! — Часовой поклонился.
Ёси кивнул и двинулся дальше. По всему замку солдаты, конюхи, слуги готовились ко сну или к ночному дежурству, следуя всеобщему, одинаковому во всех странах обычаю ложиться спать с наступлением темноты. Только люди с достатком могли позволить себе свет по ночам, чтобы видеть, читать или играть.
— Стой! А, прошу прощения, господин! — Этот часовой поклонился, потом следующий, и следующий.
Во дворе перед конюшнями двадцать человек личной охраны ожидали его, стоя у голов своих лошадей. Среди них был и Мисамото, рыбак, мнимый самурай и старейшина. Теперь он был одет бедно, как простой пеший солдат, напуганный и без оружия. Тут же стояли два закрытых паланкина, особенно легких и предназначенных для быстрых переездов. Каждый был укреплен на двух шестах, концы которых были приторочены к сбруе двух оседланных лошадей впереди и сзади. Копыта всех лошадей были обмотаны мягкими тряпками, и все это являлось частью плана, который он задумал вместе с Хосаки ещё несколько дней назад.
Крошечное окошечко одного из паланкинов скользнуло в сторону. Он увидел, как оттуда выглянуло лицо Койко. Она улыбнулась, кивком поприветствовала его. Окошечко закрылось. Его рука крепче сжала меч. Готовый ко всему, он отодвинул её дверцу достаточно широко, чтобы убедиться, что это была действительно она, и он не ошибся, что она находилась в паланкине одна. Когда он был совсем ещё мальчиком, отец вколотил в него первый закон выживания, слово за словом: «Если тебя застанут врасплох, предадут неожиданно для тебя или убьют неожиданно для тебя, значит, ты не выполнил своего долга передо мной и перед самим собой. Вина будет лежать только на тебе, потому что ты не сумел проверить все лично и заранее учесть любую случайность. Поражению нет оправдания, кроме кармы, а богов не существует!»
Он коротко и ободряюще улыбнулся ей. Задвинув её дверцу, он убедился, что второй паланкин свободен и он может воспользоваться им, если понадобится. Удовлетворенный, он дал знак садиться в седло. Это было проделано почти совершенно бесшумно, и он опять остался доволен — он приказал, чтобы оружие и сбруя не звякали при движении. Последняя молчаливая проверка — нет, никакой опасности он не чувствовал. Его новое ружье торчало в чехле у седла, патронная сумка была полной; остальные ружья висели за плечами четырех самых преданных стрелков его охраны. Одним движением он беззвучно вскочил в седло. Ещё один взмах рукой. Авангард и знаменосец с его личным знаменем тронулись первыми. Он — следом, за ним оба паланкина; остальные пристроились сзади, образовав арьергард.
Они продвигались вперед быстро и почти неслышно. По проходу они подъехали к следующему укреплению, в противоположной стороне от главных ворот и главных путей замка. Все часовые, попадавшиеся на пути, пропускали их, не останавливая. Вместо того чтобы свернуть в лабиринт самого замка, они направились к большому зданию на северной стороне, примыкавшему к одному из основных укреплений. Снаружи здание усиленно охранялось. Как только стражники узнали Ёси, высокие двери распахнулись, пропуская их внутрь. Внутри был большой крытый манеж для занятий верховой ездой, с утрамбованным земляным полом, высоким сводчатым потолком и вторым ярусом для тех, кто приходил посмотреть. Несколько факелов, тут и там. Двери закрылись за всадниками.
Ёси легким галопом выехал вперед и быстро проехал под арку в дальнем конце манежа, мимо стойл и кладовых для сбруи. Все помещения были пусты. Пол здесь был выложен каменными плитами, в воздухе стоял тяжелый запах навоза, мочи и пота. Дальше опять шла утрамбованная земля, и следующая арка вывела их на внутренний манеж, размером поменьше. На другом его конце он увидел ещё один арочный проход, тускло освещенный. Ёси тронул пятками бока своей уверенно ступающей лошади, подгоняя её , потом вдруг натянул поводья.
Окружавший их со всех сторон второй ярус был заполнен стоявшими в молчании лучниками. Ни один из них не держал стрелу на луке, но все внизу знали, что они трупы, если будет отдан приказ.
— А, Ёси-сама, — донесся сверху грубый голос Нори Андзё, и Ёси в первый момент никак не мог разглядеть его в полутьме. Потом он увидел его. Андзё был без доспехов, он сидел в глубине яруса рядом с лестницей. — На встрече сегодня днём вы не говорили нам, что собираетесь покинуть замок с отрядом вооруженных людей, как... как кто? Как какие-нибудь ниндзя?
Гневный шорох прошел по рядам воинов Ёси, но сам он рассмеялся, и это разрядило напряженность, и наверху, и внизу.
— Не как ниндзя, Андзё-сама, хотя, несомненно, так тихо и незаметно, как только возможно. Полезно проверять, как несет охрану стража замка, никого не предупреждая об этом. Я ведь не только опекун сёгуна, но и хранитель замка тоже. А вы? Чему я обязан этим удовольствием?
— Так вы просто проверяете, как хорошо охраняется наш замок?
— Я убиваю трех голубей одной стрелой, да, — ответил Ёси. Веселость исчезла из его голоса, и каждый почувствовал, как холодок пробежал у него по спине, гадая, почему трех и что он хотел этим сказать. — А вы? Зачем столько лучников? Может быть, для засады?
Грубый хохот запрыгал меж стропил, ещё больше подталкивая всех к той черте, за которой нервы не выдерживали. Руки крепче сжали оружие, хотя никто не сделал открыто враждебного жеста.
— Засада? О нет, не засада — почетный караул. Как только я услышал о том, что вы запланировали выезд с обмотанными копытами у лошадей... эти люди собрались здесь лишь для того, чтобы почтить вас и показать, что не все мы спим, что замок в хороших руках и хранитель ему не нужен. — Он рявкнул приказ. Лучники тотчас же спустились по лестницам и выстроились в две шеренги вдоль всей длины манежа так, что Ёси и его люди оказались между ними. Они официально поклонились. Ёси и его воины поклонились в ответ так же торжественно. Но это ничего не изменило, западня по-прежнему могла быть захлопнута в любой момент. — Вам понадобились ружья, чтобы проверить, как охраняется замок?
— Наш Совет предписал всем даймё вооружаться современным оружием, — ответил Ёси. Голос его звучал спокойно, но сам он был в ярости от того, что его замыслы кто-то выдал и что он не учел в них возможность засады. — Это первые из моих новых ружей. Я хочу, чтобы мои люди привыкли носить их с собой.
— Мудро, да, очень мудро. Я вижу, у вас тоже есть одно. Князю Ёси приходится самому брать с собой ружье? — с издевкой осведомился Андзё.
Вскипев от гнева, Ёси посмотрел на ружье в чехле, ненавидя все огнестрельное оружие и благословляя мудрость своего тезки, который запретил его производство и ввоз в страну в тот же день, как стал сёгуном. «Разве не это больше, чем что-либо, обеспечило нам мир на два с половиной столетия, — хмуро подумал он. — Ружья — это оружие подлецов и трусов, достойное одних только смердящих гайдзинов, оружие, которое способно убивать за тысячу шагов, так что ты можешь никогда и не узнать, кого ты убил или кто убил тебя, оружие, которым любой дурак, низкородный, маньяк, грязный вор, мужчина или женщина может воспользоваться совершенно безнаказанно против кого угодно, даже самого могущественного повелителя или безукоризненно обученного мастера меча. Да, и теперь даже я должен носить с собой ружье — гайдзины вынудили нас к этому».
Полные презрения и насмешки слова Андзё звенели у него в ушах. Он выдернул ружье из чехла, сдвинул предохранитель, как показал ему Мисамото, поднял его, нажал на курок и, мгновенно посылая патроны в патронник, с оглушительным грохотом выпустил пять пуль в стропила; ружье едва не вырвалось у него из рук, дергаясь при каждом выстреле с неожиданной силой. Все бросились врассыпную, даже его собственные люди, нескольких сбросили с седел испуганно попятившиеся лошади, Андзё и его охрана распластались на полу, ожидая новых выстрелов, на этот раз смертельных, каждый человек был ошарашен быстротой стрельбы.
В глубоком молчании все ждали, затаив дыхание. Потом, поскольку других выстрелов не последовало и они поняли, что Ёси лишь показывал возможности ружья, обе шеренги лучников торопливо, но с опаской снова выстроились вокруг его людей, которые тем временем наводили порядок в своих рядах. Андзё и его телохранители поднялись на ноги.
— Что все это значило? — прокричал он.
Со всей безмятежностью, на какую он был способен, стараясь унять бешено колотящееся в груди сердце, Ёси продолжал поглаживать свою лошадь, успокаивая её. Он поставил ружье на предохранитель и положил его поперек седла, скрывая свой восторг произведенным эффектом, а также то, что он не меньше остальных был поражен силой нового оружия — ему доводилось стрелять по мишеням из мушкетов, заряжавшихся с дула, и старинных дуэльных пистолетов, но из нарезных ружей, заряжавшихся патронами с казенной части, — никогда.
— Я хотел показать вам ценность одного из них. В определенных обстоятельствах они лучше, чем меч, особенно для даймё. — Он с удовлетворением услышал, что его голос звучит спокойно. — Например, когда вы попали в засаду несколько недель назад, вам бы пригодилось такое, neh?
Мелко дрожа, Андзё старался совладать со своим гневом, совершенно убежденный теперь, что он в огромной опасности, что жизнь его висит на волоске, и в равной степени уверенный, что если он отдаст приказ арестовать Торанагу, пули изрешетят его — во имя всех богов, где и как эта собака научилась стрелять и почему мне не донесли, что он стал мастером этого дела?
И то, что ему напомнили о засаде сиси, было ещё одним публичным оскорблением, поскольку все знали, что он не выказал храбрости, а бросился бежать, ни разу не скрестив мечи с теми, кто напал на него, и потом, когда раненые сиси были захвачены в плен, он приказал убить их позорным способом.
— При определенных обстоятельствах, Ёси-сама, определенных, но я сомневаюсь, чтобы ваше ружье или любые другие имели какую-то ценность сегодня вечером. Я сомневаюсь в этом. Могу я спросить о ваших сегодняшних намерениях? Собираетесь ли вы осмотреть наши наружные линии обороны и вернуться? Или один из ваших «голубей» — это отъезд в другое место?