— Я… я смотрела, как команды возвращаются в лагерь, — задыхаясь от бега, пролепетала она. — Их так много, папа! И все поют!
— Отдышись как следует, Бочоночек! — засмеялся папа. — Здесь всего полсотни упряжек и семьдесят пять или восемьдесят человек. Это очень маленький лагерь. Ты бы поглядела на лагерь Стеббинса, что к западу отсюда. Там двести человек и упряжек намного больше.
— Чарльз, — перебила его мама.
Когда мама тихо произносила: «Чарльз», все знали, что она хочет сказать, но на этот раз папа и Лора с Кэрри удивленно подняли на нее глаза. Мама, глядя на папу, слегка покачала головой.
И тогда папа посмотрел прямо на Лору и сказал:
— Вы, девочки, держитесь подальше от лагеря. Когда гуляете, не подходите близко к тому месту, где люди работают, и непременно возвращайтесь домой до того, как они соберутся на ночь в лагерь. Среди рабочих много грубиянов, они могут ругаться нехорошими словами, и чем меньше вы будете их видеть и слышать, тем лучше. Запомни это, Лора. И ты, Кэрри, тоже.
Лицо у папы было очень серьезное.
— Хорошо, папа, — пообещала Лора, а Кэрри еле слышно прошептала:
— Да, папа.
Глаза у Кэрри сделались большие и испуганные. Она не хотела слушать нехорошие слова, хотя и не знала, что это за слова. Лора, наоборот, была не прочь хоть разок их услышать, но, разумеется, она должна поступать так, как ей велят.
Поэтому, когда девочки после обеда отправились на прогулку, они пошли не к лагерю, а в противоположную сторону — вдоль берега озера к Большому Болоту.
Озеро, мерцая на солнце, простиралось слева от них. Ветер рябил голубую воду, и маленькие серебристые волны, поднимаясь и опускаясь, лизали низкий, но сухой и твердый берег, поросший невысокой травкой. Над южным и восточным берегами поднимались холмы высотой не больше Лоры. С северо-востока тянулась длинная дуга высоких диких трав. Здесь начиналось Большое болото.
Лора, Мэри и Кэрри медленно шли к Большому Болоту по мягкой теплой травке, окаймлявшей серебристо-голубую воду, покрытую рябью. Ветер плотно прижимал к их голым ногам развевающиеся юбки и трепал Лорины волосы. Мэри и Кэрри были в капорах, крепко завязанных тесемками под подбородком, а у Лоры капор как всегда болтался за спиной. Кругом стоял неумолчный шелест миллионов стеблей травы, а на ветру резкими металлическими голосами переговаривались тысячи диких уток, гусей, цапель, журавлей и пеликанов.
Все эти птицы кормились в траве среди болот. Они взлетали, хлопали крыльями и снова садились на землю, болтая, обмениваясь новостями и поедая корни трав, нежные, мягкие водяные растения и мелкую рыбешку.
По мере приближения к Большому Болоту берег становился все ниже и ниже. В конце концов берега совсем не стало. Озеро перешло в болото, разлилось по маленьким прудам, окаймленным жесткой сырой болотной травой высотой пять или шесть футов. Эти пруды мерцали среди травянистых зарослей, а на воде теснилось множество диких птиц.
Когда Лора с Кэрри продрались сквозь заросли болотной травы, над ними вдруг захлопали жесткие крылья, засверкали круглые глаза, и воздух взорвался громким клекотом, кряканьем и гоготаньем. Утки и гуси пронеслись над верхушками трав и, упрятав свои перепончатые лапы под хвосты, опустились на соседний пруд.
Лора с Кэрри застыли на месте. Жесткие стебли болотной травы возвышались у них над головами, поскрипывая на ветру. Босые ноги девочек медленно погружались в жижу.
— Ой, какая тут мягкая земля! — воскликнула Мэри, быстро поворачивая обратно. Ей не понравилось ходить по этой жиже.
— Иди, назад, Кэрри! — крикнула Лора — Ты завязнешь в трясине! Тут в траве озеро!
Под ногами у нее чавкала прохладная тина, а перед глазами в высокой траве поблескивали маленькие озерца. Ей хотелось идти всё вперед и вперед, в глубину болота, к диким птицам, но она не могла бросить сестер и поэтому вместе с ними вернулась на твердую почву, где травы, доходившие им до пояса, кивали и сгибались на ветру. Кое-где виднелись участки низкорослой кудрявой бизоньей травы.
На краю болота девочки нарвали огненно-рыжих тигровых лилий, а на возвышенностях — лиловых стручков вики. Из-под ног вспархивали стайки кузнечиков, на высоких травянистых стеблях качались всевозможные мелкие пичужки, и везде носились степные куропатки.
— До чего же прекрасна эта дикая прерия! — восторженно вздохнула Мэри. — Послушай, Лора, надеюсь, ты в капоре?
— Да, Мэри. — Лора виновато нахлобучила на голову болтавшийся за спиной капор.
— Ты только что его надела, — засмеялась Мэри. — Я слышала!
Вернулись они уже к вечеру. Маленькая хижина с односкатной крышей одиноко стояла на краю Серебряного озера. В дверях показалась крошечная фигурка мамы. Она прикрыла ладонью глаза, стараясь издали их разглядеть, а они помахали ей руками.
К северу от хижины по берегу озера были разбросаны остальные строения лагеря. Первое, что разглядели Лора и Кэрри, была лавка, где служил папа. За ней виднелся склад фуража. Конюшня была встроена в склон холма, а ее крыша покрыта болотной травой. Дальше виднелся длинный низкий барак, где спали рабочие, а еще дальше — длинная постройка столовой, в которой распоряжалась кузина Луиза. Из трубы уже шел дым — там готовили ужин.
И тут Лора в первый раз увидела дом — настоящий дом, одиноко возвышавшийся на северном берегу озера.
— Хотела бы я знать, что это за дом и кто в нем живет, — сказала Лора. — Это не гомстед, потому что возле него нет ни хлева, ни вспаханной земли.
Она описала Мэри всё, что увидела, и Мэри сказала:
— Какое здесь чудесное место — чистые новые хижины, трава и вода. Не будем гадать, чей это дом, давай лучше спросим папу. А вот летит еще одна стая диких уток.
Утки и длинные цепочки диких гусей спускались с неба на озеро, чтобы провести там ночь. Издали доносились громкие голоса рабочих, возвращавшихся с работы. Мама улыбалась смотрела на обветренные, загорелые лица девочек, которые принесли ей охапку тигровых лилий и лиловых стручков вики.
Пока Кэрри ставила большой букет в кувшин с водой, Лора собирала на стол ужин. Мэри откинулась на спинку качалки, посадила себе на колени Грейс и рассказывала ей, как на Большом Болоте крякают утки и как огромные стаи диких гусей устраиваются спать на озере.
Конокрады
Однажды вечером за ужином папа почти ничего не рассказывал. Он только отвечал на вопросы. Наконец мама спросила:
— Ты плохо себя чувствуешь, Чарльз?
— Нет, я здоров.
— Тогда что случилось?
— Ничего. Ничего такого, о чем тебе следовало бы тревожиться. Просто рабочие узнали, что сегодня ночью надо опасаться конокрадов.
— Это дело Хайрема. Пусть он об этом позаботится.
— Ты только не тревожься, Каролина.
Лора и Кэрри переглянулись, а потом посмотрели на маму. Мама тихо сказала:
— Расскажи толком, в чем дело, Чарльз.
— В лагере побывал Большой Джерри, — сказал папа. — Он провел здесь целую неделю, а теперь уехал.
Рабочие поговаривают, что он заодно с конокрадами. После того как Большой Джерри побывает в лагере, там каждый раз крадут лучших лошадей. Рабочие думают, что он проводит в лагере ровно столько времени, сколько надо, чтобы выискать самые лучшие упряжки и узнать, в каких конюшнях они стоят. На следующую ночь он возвращается в лагерь со своей шайкой и в темноте уходит вместе с ними.
— Мне всегда говорили, что полукровкам доверять нельзя, — заметила мама. Она не любила не только индейцев, но даже и полуиндейцев.
— Если бы на реке Вердигрис не было того чистокровного индейца, то со всех нас сняли бы скальпы, — возразил папа.
— Если бы не эти дикари, перепоясанные свежими шкурами скунса, никакая опасность нам бы не угрожала. — Мама сморщила нос и фыркнула, вспомнив, как противно пахло от этих шкурок.
— Не думаю, что Большой Джерри ворует лошадей, — сказал папа. Однако Лоре показалось, будто он не столько уверен в этом, сколько надеется, что Джерри не станет помогать конокрадам. — Беда в том, — продолжал папа, — что в день получки он обычно заявляется в лагерь и рабочие проигрывают ему в покер все свои деньги. Так что многие не прочь бы его подстрелить.
— Не понимаю, почему Хайрем всё это допускает. Азартные игры не лучше пьянства.
— Никто же не заставляет их играть, Каролина, — возразил папа. — Если Джерри выигрывает у них деньги, они сами виноваты. Добрее Большого Джерри никого на свете не сыщешь. Он последнюю рубашку готов отдать. Ты только посмотри, как он заботится о старике Джонни.
— Да, что верно, то верно, — согласилась мама.
Старик Джонни — низенький, морщинистый, сгорбленный человечек, всю жизнь проработавший на железных дорогах, — теперь состарился и работать больше не мог. Поэтому компания поручила ему носить рабочим питьевую воду.
По утрам и после обеда старичок Джонни приходил к колодцу с двумя большими деревянными ведрами. Набрав полные ведра воды, он взваливал деревянное коромысло себе на плечи и прицеплял ведра к крючкам, приделанным к коротким цепочкам, свисавшим с обоих концов коромысла. Потом с кряхтеньем и стонами выпрямлялся, поднимал с земли тяжелые ведра, поддерживая их руками, чтобы не расплескать воду, и, сгибаясь под тяжестью, короткими шажками шел к рабочим, еле переступая ногами.
В каждом ведре был жестяной черпак. Джонни медленно шел вдоль ряда землекопов, и все могли напиться, не прерывая работы.
От старости Джонни съежился и согнулся, но на его морщинистом лице весело сверкали голубые глаза, и он всегда старался идти как можно быстрее, чтобы никому не приходилось. долго ожидать своей очереди напиться.
Однажды утром еще до завтрака Большой Джерри подошел к дверям их хижины и сказал маме, что старику Джонни всю ночь было плохо.
— Он такой маленький и старенький, мэм, — сказал Большой Джерри. — Еда из рабочей столовой ему не годится. Может, вы дадите ему чашку горячего чаю и чего-нибудь поесть?
Мама положила на тарелку несколько горячих лепешек, картофельных оладий и ломтик поджаристой солонины, наполнила горячим чаем жестяное ведерко и отдала все это Большому Джерри.
После завтрака папа пошел в барак навестить Джонни и потом рассказал маме, что Большой Джерри всю ночь ухаживал за несчастным стариком. Джонни сказал ему, что Джерри даже накрыл его своим одеялом, чтобы он согрелся, а сам всю ночь мерз без одеяла.
— Он заботится о старике Джонни как об отце родном, — закончил свой рассказ папа. — И притом, Каролина, ты же знаешь, как мы сами ему обязаны.
Все помнили, как вечером, на закате, Большой Джерри, появившись верхом на своем белом коне, помешал подозрительному незнакомцу к ним приблизиться.
— Ну ладно, — сказал папа, медленно вставая из-за стола, — пойду в лавку продавать рабочим пули и порох. Надеюсь, Большой Джерри сегодня не вернется в лагерь. Даже если ему вздумается всего лишь навестить старика Джонни и поставить свою лошадь в конюшню, рабочие могут его застрелить.
— Да что ты, Чарльз! Неужели они так сделают? — испуганно воскликнула мама.
Папа нахлобучил на лоб шляпу.
— Тот, который больше всех возмущается, уже убил одного человека. Он тогда дешево отделался, доказав, что действовал в целях самозащиты, но все равно свой срок в тюрьме отсидел. А Большой Джерри в прошлую получку обыграл его до нитки. Открыто напасть на Большого Джерри он не посмеет, но если представится случай, подстрелит его из засады.
Сказав это, папа ушел в лавку, а мама с озабоченным видом принялась убирать со стола. Лора мыла посуду и думала про Большого Джерри и про его белую лошадь. Она много раз видела их в темно-бурой прерии. Большой Джерри всегда был в красной рубашке и с непокрытой головой, а его белая лошадь никогда не знала ни седла, ни уздечки.
Папа вернулся из лавки уже затемно. Он сказал, что человек десять с заряженными ружьями караулят конюшню.
Лагерь спал. Ни в одном окне не было света. Низких темных бараков почти не было видно, и только тот, кто знал, в какую сторону смотреть, мог различить сквозь непроглядную тьму их смутные тени. В темном бархатном небе над бесконечной черной прерией мерцали звезды, смутно отражаясь на глади Серебряного озера. Холодный ветер что-то шептал в темноте, и словно от страха шелестели травы. Лора посмотрела, прислушалась и, продрогнув, торопливо вернулась в хижину.
Грейс уже спала, а Мэри и Кэрри укладывались в постель. Папа повесил на гвоздь шляпу и присел на скамейку, но сапоги не снял. При виде Лоры он встал, надел куртку, застегнул ее на все пуговицы и поднял воротник. Лора молчала. Надев шляпу, папа бодро сказал:
— Ложись, Каролина. Меня ждать не надо.
Когда мама вышла из-за занавески, папы уже не было. Она выглянула за дверь, но он исчез во тьме. Постояв с минуту в дверях, мама обернулась и сказала:
— Пора спать, Лора.
— Пожалуйста, позволь мне тоже дожидаться папу, — взмолилась Лора. — Мне совсем не хочется спать.
Мама прикрутила фитиль, задула лампу и села в качалку, которую папа смастерил для нее из ветвей гикори, когда они жили на Индейской Территории. Лора тихонько прошла босиком по земляному полу и уселась рядом с мамой.
Обе сидели в темноте и прислушивались. Лора слышала тихое тонкое жужжанье. Наверное, у нее шумит в ушах оттого, что она так внимательно слушает. Она слышала дыхание мамы, медленное дыхание спящей Грейс и более частое дыхание Мэри и Кэрри, которые лежали за занавеской, но тоже не спали. Занавеска тихонько шелестела от ветерка, которым тянуло от открытой двери. За дверью над далеким краем земли виднелся прямоугольный кусочек звездного неба.
На дворе вздыхал ветер, шуршала трава, а с озера доносился тихий неумолчный плеск волн, набегавших на берег.
Внезапно пронзительный вопль заставил Лору вздрогнуть. Она чуть не вскрикнула. Но это был лишь зов дикого гуся, потерявшего свою стаю. С болота ему ответили другие гуси и сонно закрякали утки.
— Мама, позволь мне пойти поискать папу, — прошептала Лора.
— Успокойся, — сказала мама. — Ты не сможешь его найти. И потом, он вовсе не хочет, чтобы ты его искала. Успокойся, папа сам о себе позаботится.
— Я хочу что-нибудь сделать, — возразила Лора.
— Я тоже хочу. — Мама ласково погладила Лору по голове и сказала: — От ветра и солнца у тебя пересохли волосы. Надо их побольше расчесывать щеткой. Перед сном ты должна сто раз расчесать их щеткой.
— Хорошо, мама, — шепотом отозвалась Лора.
— Когда мы с твоим папой поженились, у меня были прекрасные волосы. Косы были такие длинные, что я могла на них сидеть.
Мама умолкла и продолжала гладить Лору по голове. Обе прислушивались, не раздастся ли выстрел.
У черного края двери сияла большая яркая звезда. Она медленно передвигалась с востока на запад, а вокруг нее еще медленнее поворачивались звезды помельче.
Вдруг мама и Лора услышали шаги, и звезды тотчас исчезли. В дверях стоял папа. Лора вскочила, а мама продолжала сидеть в кресле.
— Ты не спишь, Каролина? — проговорил папа. — Ну и напрасно. Все в порядке.
— Откуда ты знаешь, папа? А вдруг Большой Джерри… — пробормотала Лора.
— Не волнуйся, Бочоночек! — весело перебил ее папа. — Большой Джерри жив и здоров. Сегодня ночью он в лагерь не приедет, но я ничуть не удивлюсь, если завтра утром он появится здесь на своем белом коне. А теперь ложись спать. До рассвета остается совсем мало времени, и нам всем надо хоть немного поспать. Завтра на работу выйдет целая армия сонных людей! — Папин смех звучал весело и гулко, словно звон большого колокола.
Раздеваясь за занавеской, Лора слышала, как папа снимает сапоги и тихо говорит маме:
— Главное, теперь из лагеря на Серебряном озере ни единой лошади никто никогда не украдет.
И вправду, рано утром Лора увидела, что мимо хижины верхом на белом коне скачет Большой Джерри. Подъехав к лавке, он помахал рукой папе, и папа помахал ему в ответ, а потом Большой Джерри поскакал в ту сторону, где шли работы.
Из лагеря на Серебряном озере ни единой лошади больше никто не украл.
Чудесный день
Каждое утро, когда Лора после завтрака мыла посуду, она выглядывала в открытую дверь и видела, как рабочие идут из столовой в конюшню за лошадьми. Потом раздавалось позвякиванье сбруи, громкий говор, рабочие со своими упряжками отправлялись на работу, и в лагере наступала тишина.