Услыхало солнце — перекинуло через озеро золотые мостки. Вот бегут по мосткам пять овечек в ряд, звенит под копытцами золото, брызги во все стороны разлетаются, рыбы в страхе шарахаются.
Вот и другой берег! Бегут овечки, торопятся. А Меднобородый — раз-два! — озеро переплыл и под землёй за ними гонится, не отстаёт.
Прибегают овечки на край пропасти. Пропасть широкая — не перепрыгнешь, глубокая — дна не видно, а по дну по камням с грохотом бешеный поток мчится.
На землю ночь спустилась. Из-за леса показался месяц и отправился странствовать по небу. Звёзды перед ним расступаются, голубыми, зелёными, красными фонариками вслед ему светят.
Как через пропасть перескочить? Вот-вот их Меднобородый догонит.
Радуня на землю соскочила, к месяцу руки протянула и просит:
Услыхал месяц — перекинул через пропасть серебряный мост. Пять овечек по мосту в ряд бегут, под копытцами серебро звенит, громкое эхо от стены к стене перекатывается, летучие мыши в страхе в разные стороны разлетаются.
Вот и другой край пропасти! Бегут овечки дальше, торопятся.
А Меднобородый — раз-два! — поток переплыл, что по дну пропасти с грохотом мчится, и опять под землёй за беглянками гонится.
Овечки по земле бегут, а он под землёй плывёт, не отстаёт.
Овечки из сил выбились.
Что это там впереди темнеется?
Стоит посреди дороги высоченная гора. И снизу на неё не подняться, и сбоку её не объехать. И ни кустика на ней, ни былинки, даже мох и тот не растёт.
Вдруг видят они — стая диких уток летит.
Радуня на землю поскорей соскочила, руки к птичьей стае протянула и просит:
Услышали дикие утки, по три разделились, подняли вверх по овечке, подняли вверх Радуню и понесли на крыльях.
Через тучи пробились, через горы-скалы перелетели и опустились на землю по другую сторону.
Выставил Меднобородый из-под земли жабью морду, выпучил глазищи. Смотрит — с гор потоки не бегут, не бурлят, не пенятся водопады.
Как через горы перейти?
Делать нечего, стал Меднобородый по отвесным скалам карабкаться.
Рыжей бородой за уступы цепляется, клешнями подпирается, зубами за камни хватается.
Да не посчастливилось Меднобородому — сорвался он с половины горы, полетел в пропасть и мелким прахом рассыпался.
Прибежали овечки в замок. Радуня на землю соскочила и отцу с матерью на шею кинулась.
Заметил рыцарь у дочери свой перстень, схватил его дрожащей рукой и говорит:
— Послушайте, дочка дорогая, жена любимая, расскажу я вам страшную правду, ничего не утаю. Не давала она мне покоя с той минуты, как увидел я тебя, Радуня, на коленях у матери.
И рассказал, как дружина умирала от жажды в пустыне, как он колодец нашёл и пообещал чудовищу отдать то, чего дома не знает.
— Теперь я расставлю стражу подле каждого колодца, повсюду, где вода есть, — на речке, на пруду, — говорит рыцарь.
А Радуня в ответ:
— Не тревожься, отец, и стражу не расставляй, не нужна она больше. Дикие утки видали: сорвался Меднобородый со скалы, упал в пропасть и мелким прахом рассыпался. Видали и мне рассказали.
Тут сыграли весёлую свадьбу. И зажили молодые дружно да хорошо в замке Радослава, а белые овечки — с ними.
Радуня любит их, точно сестёр родных.
Рано поутру Радуня с овечками солнышко встречают, а вечером — месяц и диким уткам навстречу выходят, когда они мимо летят. Солнышко благодарят за мост золотой, месяц — за кладку серебряную, а уток — за то, что на крыльях перенесли через горы-скалы поднебесные.
Благодарная змея
Давным-давно, когда на свете чудеса творились да волшебники и колдуны водились, жил в одной деревушке бедный крестьянин по имени Бартек.
У других людей — и кони, и коровы в хозяйстве, а у него — одна серая уточка. А какая от неё польза, если она даже яиц не несёт? И всё только за Бартеком, точно собачонка, бегает и весело покрякивает. Но Бартек очень свою уточку любил и во всём ей угождал. То охапку свежей травки принесёт, то лебеды посочней на лугу нарвёт, а то на руки возьмёт и к чистому прозрачному ручью отнесёт. Пустит утку на воду и приговаривает: «Плавай, плавай, моя уточка!»
Вот как Бартек о своей уточке заботился!
Отправился он как-то за сочной лебедой да зелёной ряской, что затянула озерцо в соседней долине. И решето прихватил с собой, чтобы ряску сподручней было черпать. Идёт он каменистой тропкой, весело насвистывает да красотой гор любуется. И вдруг остановился как вкопанный. Почудилось ему, ровно его кто-то передразнивает. Постоял он, по стоял, послушал-послушал и дальше зашагал. «Небось эхо», — думает. Не отошёл он далеко и опять приостановился: нет, не эхо. Совсем близко кто-то свистит, этак тоненько да тихохонько. Огляделся Бартек по сторонам — нет никого. Хотел дальше идти, но тут чей-то голос слышится:
— Бартек, помоги!
Бартек опять по сторонам огляделся и опять никого не увидел.
— Как же я тебе помогу, когда не знаю, где ты? — говорит Бартек.
— А ты к можжевельнику наклонись, — отвечает тоненький голосок.
Подошёл Бартек к можжевёловому кусту, что в стороне от дороги рос, наклонился пониже и видит — под кустом змея лежит. Голову подняла и шипит с присвистом. А на голове у неё корона из росяных капелек как алмазная блестит.
Смекнул Бартек: не простая это змея, а царица змеиная.
— Положи меня в решето, — зашипела змея, — да вон на ту горку отнеси, а я в долгу не останусь, награжу тебя.
— Отнесу, госпожа царица, — отвечает с поклоном Бартек, — и награды за это никакой мне не надо.
Положил он змею в решето и понёс, куда она велела. Пришёл на место, змею осторожно на траву опустил и уходить собрался. Тут змея зашипела с присвистом:
— Наклонись-ка, Бартек, пониже! Хочу я тебе царскую милость оказать.
Не посмел Бартек ослушаться, наклонился. Змея зашипела, и на Бартека словно тёплым ветром повеяло.
А змеиная царица и говорит:
— Наделила я тебя силой волшебной. Теперь захочешь — бурю, грозу свистом вызовешь, скалы с места сдвинешь. Придёт время, тебе это пригодится. Ну забирай своё решето и спускайся в долину. Там повстречаешь ты войско. Во главе войска король на кауром коне будет ехать. Смотри про волшебную силу не забудь!
Поклонился Бартек змее до земли, решето взял и стал спускаться в долину к тому озерцу, что ряской затянуло. Вот идёт он каменистой тропкой и вдруг слышит позади конский топот и ржание. Оборачивается, глаза от яркого солнца рукой заслоняет и видит — войско скачет, а впереди на кауром коне король в пурпурной мантии. На голове корона, точно солнце горит, а в руке скипетр камнями драгоценными посверкивает.
— Эй! Ты кто такой? — окликнул его король.
— Бартек, милостивый король! — отвечает крестьянин.
— Бартек? — переспросил король. Знать, непривычно для королевского уха простое крестьянское имя. — Послушай, Бартек, я устал и хочу отдохнуть. Говори, есть здесь поблизости корчма, где можно переночевать?
— Нет здесь поблизости корчмы, милостивый государь.
— А усадьба?
— И усадьбы нет, милостивый король.
— Где же нам на ночлег остановиться? Я устал, и войны мои устали. А отдохнуть нам во что бы то ни стало надо. Ведь мы на войну идём.
— На войну? — испугался Бартек.
— Да ты не бойся! — Король снисходительно улыбнулся и взмахнул скипетром. — Мы в два счёта врага одолеем. Но перед битвой отдохнуть бы не мешало. Скажи, нет ли поблизости какой-нибудь избушки, где бы я мог приклонить королевскую голову?
— Коли не побрезгуете, располагайтесь в моей хате.
Король согласился.
Вот въезжает он к Бартеку во двор, и сразу же ему на глаза серая уточка попалась. Уточка навстречу своему хозяину спешит и весело покрякивает. У короля аж слюнки потекли, до того ему жареной утятины захотелось.
— Эй, слуги! — гаркнул король. — Я голоден! Поймать утку и зажарить!
Как услыхал это Бартек, на колени перед королём повалился и просит:
— Милостивый король, не вели мою утку убивать! Найдётся в хате молоко, хлеба краюшка да крупы мешочек. Ешьте-пейте на здоровье, а утку мою не убивайте. Сам я её вы?ходил-выкормил, от ястреба спасал, от холода укрывал.
— Да как ты смеешь, мужик, моей королевской воле перечить! — закричал король и затопал ногами. — Эй, слуги, поймать утку!
Послушные слуги разбежались по двору, бедную утку ловят.
«Что тут делать? Как быть?» — думает Бартек.
А король смотрит на него и усами грозно шевелит. Тут вспомнил крестьянин змею в короне и решил свою силу испробовать. Вскочил с колен да как свистнет. Ещё свист не смолк, а уж ветер налетел. Дунул, всё перемешал, взбаламутил, закружил. Смотрит Бартек — король по воздуху несётся, за ним пурпурная мантия развевается. А воины, как осенние листья, но ветру летят. Кто над крышей кружит, кто над деревьями. Вот ветер зашвырнул короля на крышу. Король в крышу вцепился, чтобы не упасть, и орёт во всю глотку:
— Караул! Спасите! Слуги, ко мне!
А слуги, ветром гонимые, проносятся мимо.
— На помощь! — кричит король, но толку никакого. Помощи ждать неоткуда.
А Бартек за бока схватился и хохочет, потешается.
— Ну что, король, — говорит он, — расхотелось тебе мою уточку есть? Дай королевское слово, что утку не тронешь, я ветер остановлю, и ты с крыши на землю слезешь.
— Не нужна мне твоя утка, — простонал король. — Сделай милость, уйми ветер!
Бартек свистнул, и ветра как не бывало. Не успел король с крыши слезть и на землю ступить, как зычным голосом закричал:
— Эй, слуги! Вяжите дерзкого мужика, а утку на обед жарьте!
— Ах, вот ты как королевское слово держишь? — говорит Бартек. — Ну погоди ж у меня!
И опять свистнул. Ещё свист не смолк, а молнии уже сверкают, гром грохочет, земля дрожит, небо на части раскалывается — вот-вот на короля и его слуг обрушится. Испуганные слуги к королю жмутся, а спрятаться некуда: кругом огненные языки полыхают, будто землю дотла сжечь хотят.
Струсил король, пощады запросил. Опять поверил Бартек королевскому обещанию.
Ещё не затихли в горах раскаты грома, а король уже велит Бартека связать, а утку зажарить.
— Коли так, пеняй на себя! И пощады больше не проси! — не на шутку рассердился Бартек да как свистнет.
И тут хлынул дождь. Обрушились с неба на землю потоки воды. Король с придворными стоят по уши в воде, а вода всё прибывает и прибывает, того и гляди, совсем их затопит. А Бартек на сухом месте стоит и смеётся.
— Бартек, спаси нас! Останови дождь! — захныкал король. — Не нужна мне твоя утка. Честное королевское слово!
Но Бартек не поверил королю, ведь тот два раза его обманул. Тут придворные да челядь стали Бартека просить, чтобы не губил он их за королевские провинности.
Сжалился над ними Бартек и остановил дождь. Вода мигом в землю впиталась, тучи рассеялись, выглянуло солнышко — землю стало сушить. Король приказал пурпурную мантию на сук повесить. А когда она высохла, придворные взяли её и на плечи Бартеку накинули. А потом отняли у короля корону со скипетром и тоже Бартеку отдали.
— Будь нашим королём! Ты лучше и могущественней его! — сказали воины. — Едем в столицу, занимай трон и правь нами по справедливости.
Бартек не стал отказываться. На королевского коня вскочил, поправил съехавшую набок корону и хотел уже скипетром взмахнуть — знак к отправлению дать, — да вдруг на землю соскочил. Про серую уточку вспомнил.
— Как же я без неё уеду, — говорит он дружине. — Я её вырастил-выкормил, от ястреба спасал, от холода укрывал. Она со мной горе мыкала, пускай теперь доли счастливой отведает, во дворце поживёт.
Вскочил Бартек в седло и утку в жёлтый клюв поцеловал. Глядь — не утка перед ним на коне сидит, а красавица, королевна прекрасная.
— Злая волшебница в утку меня обратила, а ты избавил от злых чар, — молвила королевна и поцеловала Бартека.
Поехали они в столицу и зажили припеваючи в королевском дворце. А злой король в избушке-развалюшке стал жить да дрова рубить.
Великаны и храбрый пастушок
Идёт по дороге крестьянский сын, ноги в песке вязнут, терновник ветки колючие с обочины протягивает — за одежду цепляет, а дороге конца-краю нет.
Звать крестьянского сына Павлом, а матушка Павлушей кликала.
Куда он путь держит? Почему дома не сидит?
Нет у него дома, нет своего угла, негде ему голову при клонить. Матушки давно в живых нет, а отец весной занемог и помер.
Кроме хаты убогой, ничего у отца не было: ни клочка земли, ни скотины.
Вот и пришлось Павлу хату продать, крова лишиться и на вырученные деньги отца похоронить. Ведь за всё платить надо: гробовщику — за гроб, могильщику — за могилу, ксендзу — за отходную молитву, служке за то, что землю святой водой окропил, звонарю — за звон погребальный.
Что за хату выручил — за похороны заплатил. И всё-то его богатство — десять пальцев, с этими помощниками и отправился он работу по свету искать.
Вот дошёл он до перекрёстка, в какую сторону сворачивать, не знает. Сиротский хлеб везде горек. Постоял-постоял и надумал в город Ополье идти. Там князь, говорят, богатый.
У князей да графов, известно, полей, пастбищ, лугов столько, что ни за день, ни за два не обойдёшь, а волов, овец, коз, гончих псов — не счесть! Вот и нужны им пахари, пастухи да псари.
«Авось и для меня там работа найдётся», — решил Павел и свернул на дорогу, что в Ополье вела.
Долго ли, коротко ли он шёл и в высокую стену городскую упёрся.
Повезло ему. Нанялся он в подпаски, овец с ягнятами пасти.
На другой день, чуть только солнышко взошло, вывел его старый пастух на луговину, что к густому тёмному лесу спускалась, и говорит:
— Паси овец на лугу, до самой речки гоняй, а в лес смотри не пускай.
— Почему? — спрашивает Павел.
Нахмурился пастух, на лес с опаской поглядел и говорит:
— В лесу три великана живут. Меньшо?й до верхушки мачтовой ели рукой достаёт. Старшо?му самая высокая сосна по пояс. Нас, людей, великаны лютой ненавистью ненавидят. Увидят в лесу овец, поймают тебя и вместе с овцами, как букашек, растопчут — и следа не останется. Смотри в лес не ходи!
Вот высохла роса, и погнал Павел овец на пастбище. И, как пастух велел, в лес не заходит, по краешку пасёт. В лесу трава — по пояс, сочная, густая, а на пастбище — чахлая, солнцем выжженная, скотом вытоптанная. А под соснами — земляники, будто кто полное лукошко красных бус рассыпал.
День проходит, другой…
Пасёт Павел овец на лугу, но трава сочная и земляника красная так и манят его в лес. Вот и думает он: «Далеко в лес овец не погоню, а с краю, на опушке пускай себе попасутся, сочной травы вволю поедят. А я земляникой полакомлюсь».
Погнал он своё стадо в лес. Овцы сочной травы вволю наелись, даже бока у них раздулись.
Стало солнце к закату клониться, Павел стадо в овчарню пригнал, а старый пастух и говорит:
— Уж не в лесу ли ты, сынок, овец пас? Больно бока у них круглые.
— Да нет… — не признаётся Павел. — В низине пас, возле речки.
Один раз сошло с рук, осмелел подпасок и перестал густого леса бояться. Каждый день пасёт там овец, каждый день всё дальше и дальше в лес заходит. И ни разу великанов не повстречал, а овцы возвращаются вечером, словно бочки, толстые.
«Небось выдумал старик про великанов. — думает крестьянский сын. — Неделю уже по лесу хожу, а о них ни слуху ни духу».
И осмелел подпасок ещё больше.
Проходит неделя, другая…