Конечно, они люди маленькие и не хотят, а может, и боятся ссориться с хозяйкой, но от этого симпатичнее Иллире не становятся. На месте мэра она немедленно сменила бы всех слуг, но подсказывать не станет. В таких делах каждый решает сам. Но слугам на орехи явно перепало, или почуяли, что пахнет жареным: с утра все такие сосредоточенные, не просто бегают – летают.
– Вы меня звали, сеньорита? – умытая и причесанная травница, одетая в темную юбку и блузку в мелкий горошек, оказалась очень миловидной женщиной, и Илли поняла, что не ошиблась.
Не за невылеченные простуды и прострелы так стремился сжечь ее селянин, а за отказ. И вот эта злобная мстительность возмущала сеньориту секретаря больше всего. Почему-то некоторые мужчины настолько уверены в своей неотразимости и в своем праве брать все, что понравится или захочется, что воспринимают отказ как нарушение этого никем не подтвержденного права. И наказывают ослушниц очень жестоко, иногда даже смертью.
Вот и этот приговорил непокорную знахарку к страшной и мучительной смерти, да не одну, а вместе с неповинным ребенком. У Илли просто сжималось все в груди в яростный ком, когда она думала об этом тупом и жестоком подонке, и хотя девушка всем сердцем ненавидела казни и намеревалась сегодня уговорить принца назначить некоторым провинившимся другое наказание, однако негодяй, подбивший селян на поджог травницы, в это число не входил.
– Садись, Бертина. – Илли специально выбрала себе место в дальнем углу комнаты, за небольшим чайным столиком, чтоб видеть всех, кто будет подходить. – У меня к тебе серьезный разговор. Ты, конечно, слышала ночью шум, это ловили беглую преступницу, племянницу хозяйки. Они вместе с мужем, мэром Терста, украли казенные деньги и убили двух каменщиков, сделавших в доме потайной подземный ход. У этих мужчин остались вдовы и дети… у одного трое, у другого двое. А сегодня принц намеревается повесить троих здоровых мужчин, наемников, которые охраняли эту преступницу. Я хочу знать: есть ли надежное зелье… вроде приворота, чтоб надолго привязать тех, кто согласится добровольно жениться на вдове? У принца есть личный лекарь, но он маг… и я не знаю, какие и кому он давал клятвы на этот счет, вот и решила сначала спросить у тебя. Понимаешь, детям мало толку, что здоровых парней просто повесят… им придется хлебнуть горюшка. Я сама сирота… знаю.
– Маги такое делают, но редко… и неохотно, – задумчиво глядя на Илли, произнесла знахарка. – Они боятся, что кому-нибудь придет в голову сделать всех вокруг послушными, как големы. Потому что магическое заклинание постепенно слабеет, и у всех по-разному. У сильных духом – быстрее, у детей иногда на второй день, а иногда остается до взросления. А приворотные зелья мы варим с запасом – и даем жене бутылочку. Но главное – законные браслеты. Если человек решит сам и добровольно выпьет зелье, а потом еще закрепит брачным браслетом, никуда он больше не денется. Но ведь и женщин спросить нужно?
– А вот за ними скоро поедут, я не знаю, где они живут… и конечно, без них не могу решать. Но если ты пообещаешь помочь и они согласятся, то попытаюсь уговорить принца.
– Вон он идет, – оказывается, у травницы тоже была привычка поглядывать на дверь.
Кандирд не выспался и был сердит и на весь мир, и на себя самого в первую очередь. Ведь знал же, что Илли обязательно поднимется с рассветом, даже несмотря на то что полночи сидела на допросе. И велел Гарстену предупредить охранника, чтоб разбудил. Тот, само собой, предупредил, капитан – человек обязательный. Но вот забыл рассказать, что не нужно обращать никакого внимания, когда принц грозится убить с особой жестокостью или посылает сходить в порт Юрэсто за крабьей икрой.
Вот и проспал принц из-за бестолкового охранника почти час лишний, пока не пришел на пост более опытный стражник.
– Доброе утро, – мельком глянув на незнакомую молоденькую служанку, сказал Канд, вручил Илли букетик мокрых маргариток, которые в порядке подхалимажа выдал ему Гарстен, и сел на свободное место.
Служанка сделала движение встать, но Илли удержала ее за рукав кофточки, и принц недовольно засопел: при чужих людях придется разговаривать так, как подобает по правилам.
– Канд, ты не узнал Бертину? – Сеньорита начала догадываться по сердитому сопению господина, что никого он не узнает спросонья и вообще зол и не выспался.
– А должен был?
– Давай сейчас ты выпьешь молоко и пойдешь поспишь, – рассмотрев лицо принца, строго объявила сеньорита и махнула служанке: – Еще молока, пирогов и булочек.
Та появилась с подносом буквально через минуту, ловко составила все на столик, забрала пустую тарелку Илли и исчезла.
– А ты еще будешь? – Канд решил, что, раз Илли так свободно разговаривает с ним при этой девушке, значит, и ему можно не портить себе настроение, и немного повеселел.
А заодно присмотрелся к сотрапезнице и осознал, что где-то ее видел, причем недавно. Вот только где – вспомнить не мог.
– За компанию выпью, – кротко кивнула сеньорита секретарь, понюхала мокрые цветочки и сунула в пустую чашечку. – Спасибо за цветы. Гарстен нарвал?
Принц только страдальчески поднял глаза к потолку – спрашивать «откуда ты знаешь» становилось ритуалом.
– Там дождь, – вздохнула Илли, – и сильный. А ты сухой. Я думаю, ему пора давать полковника. А это Бертина, та травница, которую вы спасли вчера.
– Да? – недоверчиво покосился на девушку Кандирд, у него было стойкое впечатление, что та женщина была лет на десять старше.
– Бертина едет с нами, я взяла ее знахаркой в свое поместье, – кивнула Илли. – А одевалась она так… неприглядно, потому что тот поджигатель ее… преследовал.
– В каком смысле? – насторожился Канд.
– В том самом, – несчастно вздохнула Илли. – Но ты же понимаешь… что спрашивать подробнее я не стала.
– Это правда? – испытующе глянул на девушку принц и обнаружил, что по ее щекам бегут слезы.
– Замучил. Как я только не уговаривала, чтоб оставил в покое… даже деньги давала. А он пропьет и снова лезет, не в дверь, так в окно. Мы там всего второй год живем… – проговорила Бертина, – раньше под Езинью жили. Мать травница была, и бабка. А однажды мать ушла роды принимать к жене трактирщика – и не вернулась. А потом соседка прибежала и говорит, бери Троша и бегите, я скажу, что по ягоды пошли. Быстро в мешок все ценное побросать помогла и через свой огород вывела. Уже потом я слышала… у трактирщицы уродец родился… на гоблина похожий, а на мать все свернули, что она от зависти порчу навела. Вот и остались без мамки. Трош ведь мне брат… только забыл уже, четвертый год мотаемся.
– Успокойся, теперь все будет хорошо. В имении сеньориты Иллиры вас с братом никто не обидит, – стиснув зубы, пробормотал принц: женских слез он не выносил, а вот такие истории просто ненавидел. Насмотрелся на растерзанных женщин, пока за бандитами гонялся. Потому и вешал пойманных нещадно: тот, кто может так обойтись со слабым, жить недостоин. – А негодяя мы сегодня же повесим… и всем объясним за что.
– Кстати… про «повесим». – Илли заботливо подлила принцу молока и глянула на дверь, в столовую входили Ингирд и Седрик.
Как они некстати… или наоборот?
– Как вы неудобно устроились, нам и места нет, – поздоровавшись, прямо заявил Ингирд, и травница снова попыталась сбежать, но Илли ее удержала: – Посиди еще немного, я как раз хотела им все рассказать… Седрик, а ты не мог бы принести сюда вон тот столик? Вы тогда как раз уместитесь.
– Если рассказ будет занимательным, я принесу, – бросив на широкий подоконник влажный плащ, решил поторговаться адъютант.
– Обхохочешься, – мрачно пообещал принц, и Седрик, понимающе хмыкнув, отправился за столом.
А когда все устроились и, выпив по полчашки горячего чая, начали выжидающе поглядывать на сеньориту секретаря, Илли уже полностью собралась с мыслями и решительно приступила к объяснениям:
– Вы все знакомы с Бертиной?
– Да, – кивнул Ингирд, – но со вчерашнего дня она заметно помолодела.
– Ей пришлось маскироваться, – так же мрачно объявил Кандирд, – тот поджигатель… приставал к девушке. А ей с братишкой больше деться некуда… сироты они.
– А кузина? – сразу насторожился баронет.
– Я всем говорила… – честно подняла на придворных виноватые глаза травница, – что у меня есть кузина, а ее муж стражник… и что я пишу ей письма. Фичмол немного побаивался… что я пожалуюсь и эти несуществующие родственники приедут.
– Он у нее деньги брал… – процедил с ненавистью принц, – на кабак. А как кончались, снова приходил.
– Повесим, – злобно рыкнул Ингирд, – вместе с теми наемниками.
– А мне кажется… – задумчиво сообщила Илли, – что как-то это несправедливо.
– Тебе его жаль?! – Три пары глаз смотрели на девушку изумленно.
– Нет. Мне никого из них не жаль. И Фичмола повесить нужно обязательно. Еще и табличку на груди прикрепить, что он пытался сжечь девушку и ребенка за то, что отказала ему в грязных притязаниях, – категорично заявила сеньорита, и друзья успокоенно принялись за пироги и колбаски, но, как оказалось, рано расслабились. – А вот те трое… ну двое… любовника сеньоры нужно судить отдельно, но остальные по сравнению с поджигателем как-то кажутся не такими уж подлецами. Ведь они наемники… и подрядились ее защищать. И когда брались за эту работу, отлично знали, что стеречь будут жену мэра, а это престижная работа. А в том, что она и мэр оказались преступниками, они ведь не виноваты. Они просто до конца выполняли свою работу и, думаю, понимали, на что идут… но нарушить клятву уже не могли.
– Ты предлагаешь их отпустить? – впервые за последние дни принц разговаривал с Илли так сухо.
– Конечно нет. Я подумала, что можно дать им искупить свою вину. У каменщиков остались дети и вдовы… если они согласятся кормить и растить детей вместе с их матерями до совершеннолетия, пусть потом идут куда хотят. Мы поговорили с Бертиной… она сказала, что сможет сварить такое зелье. Если они согласятся добровольно, то будут искренне любить своих жен, только обязательно нужно провести ритуал законного брака.
– Эти женщины живут далеко отсюда, мы решили их не привозить, – с сожалением сообщил Седрик, – но мне эта идея нравится. Если они согласятся на предложение, можно отправить их в Бредвил с охраной.
– Это похоже на старый обычай степняков, – задумчиво кивнул Ингирд. – Если ловили убийцу кормильца семьи, то заставляли его пятнадцать лет жить с женой врага и кормить детей.
– Ну, значит, возродим старый обычай, – веселея, подвел итог принц. – Тогда сейчас быстро закончим с поджигателями и отправляемся. Наемников успеем допросить и в Бредвиле. Седрик, намекни им, что у них будет шанс искупить свою вину, чтоб не задумывали побег или еще какую глупость. И отправьте приказ привезти вдов, да чтоб повежливее с ними обращались.
– Тогда я пойду кормить и собирать Троша, – немедленно поднялась с места травница, и Илли больше не стала ее удерживать, отлично понимая, как неловко чувствует себя девушка, сидя за столом с такими важными господами.
Сама еще недавно такая же была.
Глава 9
– А можно это взять? – глазенки Троша умильно смотрели на сеньориту секретаря, каким-то неведомым чувством признав ее хозяйкой этой замечательной кареты.
Бертина ехала вместе с Млатой и квартеронкой, а вот ее братец кочевал из кареты в карету и из седла в седло. Он успел посидеть со всеми, даже в эльфийской повозке, которую приспособили для перевозки шатров и легкой плетеной мебели.
– Твоя мамушка меня прибьет, – с нарочитой печалью сообщила Илли, подвигая ему корзину с земляникой и зеленоватыми ранними сливами, – если у тебя заболит живот.
– Не-а, – не поверил он, – она добрая. Она всех лечит. И Жульку лечила, когда кабан укусил.
Мальчишка примолк и задумался, глядя в окно, и Иллира тихонько вздохнула. Она видела иногда в шустром и наивном ребенке и недетскую тоску, и затаившуюся, звериную опаску, и думала, что мало он отстрадал, тот здоровый селянин с грязными ногтями, за весь ужас, какой по его вине перенес этот ребенок. Почему-то это считалось негуманным и неблагородным – долго мучить преступников, и иногда она думала точно так же и даже строже. Но когда видела вот этого ребенка, который даже к кострам на привалах боялся подходить ближе, в душе мгновенно вскипал девятый вал неистовой злобы.
Бунзон, заметив такое ее состояние в первый раз, встревожился, спросил, в чем дело, и сеньорите пришлось объяснять, чтоб не волновался ни он, ни напрягшийся от этого вопроса принц. Кандирд большую часть дня ехал верхом, но когда Илли оставалась в карете одна или с кем-нибудь из друзей, садился отдохнуть, как он говорил, и все чаще просил ее рассказать о тех вещах, которыми и не думал интересоваться раньше. О прибылях и убытках, о налогах и аренде, о процентах и банках. И подолгу молчал, обдумывая услышанное, или задавал вопросы, чтоб прояснить непонятое.
А однажды, когда в карете никого не было, вдруг хмуро сказал:
– Не понимаю, почему они меня обманывали, неужели считали, что я никогда не заинтересуюсь такими вопросами и ничего не пойму?
– Кто? – встревожилась Илли.
– Их величества и Рантильд. Ведь все мои деньги лежат в королевском банке, я наличными вижу только кошелек, который беру, выходя на ярмарку. И все эти пять лет я ничего не строю и не возвожу. А ты говоришь, что деньги не должны лежать, а должны работать.
– Канд… – девушка не выдержала и нежно взяла его за руку, – я, наверное, плохой учитель. У королевского банка для тебя самый большой процент за эти деньги, и это значит, твой отец, наоборот, делится с тобой своей прибылью от мостов. Да, ты не видишь кучи золота, оно где-то звенит – в карманах строителей, камнерезов и лесорубов, у кузнецов и трактирщиков. Но они ведь немедленно возвращают его в банк, кладут на свои счета, платят налоги, а Рантильд немедленно выдает это золото под процент вашему отцу, чтоб тот оплатил новый мост или заставу. Но дело в том, что тебе платят столько, сколько другие платят за право получать у банка кредит. Расходы самого банка твой брат покрывает за счет других. Так что не обижайся на семью, сумма, которая записана на твоих счетах, все время растет, ты ведь не транжиришь деньги на широкие гулянья, не устраиваешь бесконечных балов и не кормишь толпы бездельников.
– Илли, – его высочество осторожно сжимал в своих ладонях ее ручку, – мне всегда казались такими скучными эти расчеты и проценты… без тебя я бы еще лет десять не начал о них думать. А насчет толпы бездельников… я как раз только вчера думал, что по моему дворцу бродит слишком много придворных. Вот Бенгальд всех поразогнал, сам мне рассказывал: выходил утром в приемный зал и спрашивал, кто по какому вопросу пришел. И слугам запретил подавать чай и обед тем, кто не служит или не состоит в свите.
– Представляю… – засмеялась Иллира, – как они оскорблялись.
– Можешь не представлять… скоро своими глазами полюбуешься, – злорадно фыркнул его высочество. – Я тоже собираюсь так сделать. Почему Ингирд и Лензор целый день чем-то занимаются, хотя никаких должностей не имеют, а толпы придворных только едят и плетут интриги, которые мне приходится наблюдать и разбирать?
– Канд… но ведь, пока ты не был занят делами, они тебе не мешали? Мне кажется, придворные для принцев как живые игрушки… вроде щенков Троша. Ты учишься на них разгадывать людей, изучать их повадки, понимать, что не всегда за улыбкой стоит доброжелательность… и не смотри на меня такими глазами… это все мне папа в голову вбил.
– Зачем? Зачем, Илли, он вбивал все это в голову маленькой девочке? Знал заранее, что ты останешься одна? Так почему не уехал куда-то очень далеко, не сменил имя и внешность, не спрятался… ради того, чтоб не оставлять тебя одну?!
– Канд, – горько вздохнула сеньорита, задушив в себе всплеск ярого желания немедленно объяснить этому упрямцу, как глубоко он ошибается, – ты недавно был несправедлив к своим родителям, а теперь несправедлив к моим. Я точно знаю, что он не мог поступить по-другому, мы не раз это обсуждали… и когда-нибудь наступит день, в который я все смогу тебе объяснить. Но пока не время… прости.