Надеюсь, этоон не воспримет как «отстань, без тебя справлюсь»?
Улыбается, шевелит бровями. Фух, пронесло…
— Вы ведь с Земли, — говорит.
Тонко подмечено, однако…
— Ну да, — моргаю.
— Ну и какая же вы «самая обычная»?
А, то есть я — редкий экспонат в коллекции, так, что ли? Меня надо держать в удобном вольере и кормить предпочитаемой пищей?.. А чего это я внезапно так разозлилась? Пускай царь диковинкой потешится, лишь бы вернул на место в целости.
Однако часть моего возмущения, видимо, все-таки отражается на лице, и капитан замечает. Тянет руку, чтобы я отпустила. Теперь сверх прочего мне еще и стыдно.
— У вас на корабле, — говорю, — еще сорок семь человек землян.
— Они меня боятся.
— Я тоже.
Ой, зря сказала, сейчас опять обидится! Быстро, быстро все исправить!
— Правда, Алтонгирела я боюсь гораздо больше, — выдаю с нервным смешком.
Так, кажется, на этом канате я научилась балансировать. Капитан снова улыбается. Вернусь на Землю, попробую себя на поприще дрессировки диких зверей.
— Не стоит, он теперь к вам на пять метров не подойдет.
— Или просто подстроит несчастный случай.
Азамат так широко открывает глаза, как ему позволяет природная узкоглазость.
— Вы же не можете всерьез предполагать, что он хотел вас убить? — спрашивает он меня в благоговейном ужасе.
— Мне жаль вас разочаровывать, — говорю, — но я в этом твердо уверена.
Этот непредсказуемый человек покатывается со смеху.
— Извините, Лиза, — говорит он. — Но это совершенно невозможно. Я сам виноват, надо было вам сразу все объяснить. Ни один муданжец не причинит вреда землянину нарочно. Это абсолютное табу. Алтонгирел вел себя как полный идиот, но он действительно просто не рассчитал силу.
— А как вы тогда воюете? Чтобы без травм? — Это что, новый шаг в буддизме?
— А мы с Землей и не воюем. И земных заложников вот впервые осмелились взять. — Капитан хмурится. — Мне слава в голову ударила. До сих пор у меня еще ни один заложник не пострадал, вот я и соблазнился. Мне очень жаль, что вам пришлось так переживать, но на этом корабле вас никто не тронет. По-хорошему мы вообще не имеем права к вам прикасаться и даже знать ваше имя. Я почему-то был уверен, что вы это понимаете. Земляне для нас — те же боги.
Меня снесло лавиной новой информации еще где-то на середине его монолога, и теперь я пытаюсь осмыслить сказанное. Так вот почему он мне руки не подал.
— А тогда зачем вы пытались, — осмысление начинает потихоньку порождать вопросы, — заставить Алтонгирела довести меня до каюты? Он ведь тоже не должен меня трогать?
— Не должен, но он духовник, и он красивый, так что из нас двоих для него нарушение этого запрета — меньшее зло.
Ну я и попала. Нет, все, конечно, прекрасно, но… ой, я же его за руку взяла!
— А мне-то можно вас трогать? — спрашиваю в легкой панике. Еще не хватало, чтобы я ему какой-нибудь запрет нарушила.
Удивленная улыбка — это, видимо, выражение его лица по умолчанию.
— Можно, конечно, хотя меня несколько озадачивает, что у вас возникает такое желание, — хмыкает капитан.
Он все-таки вогнал меня в краску. Ну ладно, хоть с третьего раза, вот, знайте, что я сопротивлялась.
Ой, а ведь он же меня сюда волок…
— А это ничего, что… — начинаю я, но он, похоже, уже просек ход мыслей моей паранойи.
— Если вас это устраивает, то все в порядке.
Облегченно вздыхаю. Меня так и будет сегодня швырять из паники в спокойствие и обратно? Где там мой чай? Если уж капитан сам принес, грех не пить. Да и вообще, мы уже минут пять как идиоты стоим около двери.
— Может быть, присядем и обсудим все спокойно? — предлагаю я, немедленно подавая пример.
Он, склонив голову, наблюдает, как я на цыпочках гарцую обратно к кровати — полы тут вроде чистые, но не люблю я босиком ходить. Он как-то выкручивает компьютерный стул задом наперед и садится лицом ко мне, откинувшись на спинку. Ему этот стул маловат, правда. Капитан у нас все-таки очень крупный дядя, не только ростом, но и в прочих измерениях.
Впиваюсь в чай, отчего Азамат несколько приободряется. Думал, вылью, что ли? Нет, как ему все-таки удается людьми управлять, с такой-то самооценкой? Надо с ним быть повежливее, если уж я для него такая важная персона. Может, комплексов ему поубавлю.
— Азамат-ахмад, — начинаю вроде как вежливо, запоздало вспоминая, какая на это была реакция в последний раз. Ну и он, конечно, хохочет.
— Не называйте меня так, — отмахивается.
— Ну почему? — спрашиваю несчастным голосом.
Отворачивается, бормочет что-то на муданжском. Похоже, я его все-таки дожала до того порога, где кончается его знание всеобщего.
— Это я вас должен титулами называть, а не вы меня, — объясняет наконец.
Ага, ну хотя бы не сказала ничего неправильного.
— У меня никаких титулов нету, — говорю, — и лечу на вашем корабле. Не могу же я вас просто по имени называть!
Смотрит на меня долгим изучающим взглядом, а потом вдруг выдает:
— Вы, очевидно, не понимаете, насколько красивы.
Да что у него за пунктик с этой красотой? Я не жалуюсь, конечно, но как-то до сих пор за мной не водилось способности устилать улицы обморочными юношами. С другой стороны, если он Алтонгирела красавцем считает, то на его фоне я, конечно, суперзвезда.
— У нас могут быть разные критерии оценки красоты, — говорю с умным видом.
— Да, — кивает, — да, это возможно. Мы тут привыкли думать, что все земляне прекрасны, но у вас ведь наверняка есть какая-то внутренняя градация.
А, ну то есть, дело не во мне. Это просто стереотип. Мы, значит, боги и должны быть красивыми, как бы оно там ни было на самом деле. Ладно, с этим разобрались. Отхлебываю еще чаю. Жизнь почти налаживается.
— Ладно, — говорю. — Теперь на тему Алтонгирела. Допустим, я вам поверила насчет табу и прочего… — (Капитан хмурится.) — Ну вы же понимаете, что у меня единственная причина вам верить — это ваше личное обаяние… — (Совсем сник. Блин!) — Которое, безусловно, зашкаливает, поэтому будем считать, что я вам все-таки верю.
Перевожу дух. Может, он просто хорошо владеет искусством эмоционального шантажа? Изображает тут из себя затюканного, чтобы я легче пошла ему навстречу? Но мне это никак не проверить, так что лучше уж буду играть по его правилам.
— Так вот. Запрет там или как, но поверить, что он не попытается меня еще раз «припугнуть», я не могу. Поэтому мне неизмеримо приятнее принять помощь от вас, чем от него.
О-о-о, кажется, я наконец-то сказала то, что надо. Мой капитан просто расцветает на глазах. Ура, могу себе поаплодировать. Ему вообще идет улыбка, насколько это, конечно, можно сказать про человека с такими шрамами. Но он, когда улыбается, становится какой-то свой. Как будто уже сто лет его знаю. Но я ведь не могла его раньше встречать, правда? Такое лицо не забудешь.
— Спасибо за доверие.
Капитан начинает выбираться из кресла, когда я вспоминаю, что у меня есть еще один вопрос.
— А чего вообще от меня хотел Алтонгирел? Похоже было на сцену ревности, но как-то…
— Ревности? — осторожно повторяет Азамат явно незнакомое слово.
Э… Ну по-муданжски я его тоже не знаю… а и знала бы — не подсказала. И потом, если у них слово «любовь» отсутствует, то, наверное, и с ревностью туго. Хотя поведение дорогого духовника свидетельствует об обратном.
— Неважно. Так чего он хотел?
— Он считает, что мне с моим уродством не пристало с вами общаться больше, чем необходимо. А поскольку я его доводам не внял, он взялся за вас.
Ну, допустим, в какой-то части это можно притянуть за уши к тому, о чем они говорили в кухне. Хотя это явно не все. Но мне вообще радоваться надо, что хоть что-то объяснили.
— А у вас… степень приближенности к богам красотой измеряется?
Кажется, не обиделся… так, хорошо, хмыкает, думает…
— Пожалуй, можно и так сказать.
Все-таки ужасные дикари. Но я свой устав приберегу для какого-нибудь более безопасного монастыря. Правда, очень уж хочется Азамата как-нибудь подбодрить. Ему, наверное, тяжело с таким лицом, если у них красота так важна.
— Как интересно, — говорю с напускной живостью. — А у нас оценивают по способностям, по достижениям… Мне вообще все равно, кто как выглядит, лишь бы хороший человек был.
Кривит губы, смотрит в сторону.
— Спасибо на добром слове, — встает. — Через час обед будет. Вы справитесь с детьми?
Киваю; он уходит.
Не поверил. Блин!
Глава 4
Когда я пригоняю своих притихших подопечных на обед, оказывается, что вся команда тоже там. К такому повороту дел я несколько не готова, но успеваю сориентироваться: рассаживаю детей за свободными столами. Их, к счастью, хватает. Дети шушукаются, поглядывают на наемников. Те ведут себя примерно так же, косятся на нас, переговариваются на муданжском. Преимущество у них, впрочем, невелико: среди землян разве что у шести человек всеобщий — единственный родной язык, а остальные — такие же билингвы, как я. Так что мы тоже можем на непонятной муданжцам фене ботать, хоть и не все со всеми.
Поначалу сидим тихо, носы в тарелки, мы в своем углу, наемники — в своем. Нам всем выдано по маленькой пиале с очередным травяным чаем, правда, на сей раз не из могильника. То ли побоялись, что мы заснем, то ли хармалу они пьют исключительно в минуты волнения. Дети от зеленоватого настоя воротят носы. Муданжцы хмурятся.
К счастью, тут входит тот парень, который мне представился… Тирбиш. С огромным чаном пирожков. Смутно вспоминаю, что у них какое-то очень шуршащее название. То ли шурх, то ли фырк… хшур, во! Насколько я знаю, их прожаривают как следует, то есть глистов быть не должно… Ладно, выпендриваться все равно не время, на Земле всех вылечат.
Надо сказать, пирожки удались. Или мы все оголодали с перепугу, но треск за ушами стоит такой, что разговоров за ним уже не слышно. Спросить, что ли, рецепт… А тут еще и бульончик подают, ну прямо вообще жизнь прекрасна. Правда, несоленый он совсем, ну да это на столе. Муданжцы с интересом наблюдают, как мы передаем друг другу солонку. Я между пирожками обхожу столы и убеждаю мелких не вытаскивать из бульона зелень двумя пальцами, демонстративно, с отвращением на лице — еще не хватало обидеть повара.
Вкусная еда, как это обычно бывает, способствует общению. Краем уха слышу, как мои детки, сидящие близко к наемникам, начинают приставать с вопросами:
— А какое это мясо?
— Кто готовил?
— А это вся команда?
— А зачем такой большой корабль?
Последний вопрос меня и саму интересует, честно говоря. На него, правда, никто не спешит отвечать. Треплется, кстати, в основном все тот же Тирбиш. Видимо, самый общительный в команде.
— Да я готовил, я. Мы только вдвоем и готовим — либо я, либо вот он, — тыкает пальцем в сидящего чуть наискосок от него молодого парня. Это типа юнги у них, что ли?
— А как вас зовут? — спрашивает ангелоподобная девочка с жутким акцентом. То ли немка, то ли из братьев-славян.
— Так вам все и скажи, — смеется Тирбиш.
Дети в легком замешательстве. Тяну за рукав девицу на другом конце стола, шепчу:
— У них не принято представляться кому попало.
К счастью, она соображает передать эту мысль по цепочке, так что младшие дети перестают вытягивать из муданжцев их имена.
Замечаю Алтонгирела по правую руку от Азамата. Сидит нахохлившись, губы выпятил еще сильнее, похож на статую с острова Пасхи. Вообще, я ожидала, что за столом будут размещаться по старшинству, ан нет. Вон, например, Ахамба сидит третьим с краю, а ведь он старше Алтонгирела, это сразу видно. А с самого краю примостился молодой мужик с огромной родинкой на щеке. По левую руку от Азамата совсем мальчишка с длинным лицом и раскосыми глазами. Длинные крупные кудри по плечам. Странно, я думала, муданжцы кудрявыми не бывают. Впрочем, до моего мелкого беса ему все равно далеко. Однако, похоже, и тут внешность правит бал. Я бы, правда, кое-кого местами поменяла, особенно Алтонгирела, но я же не знаю их эстетических критериев. Азамату во главе стола довольно неуютно. И как он пробился в капитаны? Может, конечно, сначала пробился, а потом уже по роже получил… Ох и не люблю же я эти первобытные общества!
— Шву— это птица такая, — тараторит Тирбиш. — Живет в воде, шея дли-и-инная.
— Лебедь! — радостно гадают мелкие.
— А я ж не знаю, правильно или нет, — хохочет наш повар. — Азамат-ахмад, как скажете?
— Правильно. — Азамат одобрительно кивает.
— Вы лебедей едите? — удивленно переспрашивает мальчуган лет десяти.
— А чего ж нет? Они большие, жирные.
— Они красивые! — возмущаются девочки.
— Да уж, куда красивей, — мрачно говорит Ахамба. — Как куснет, враз любоваться забудешь.
Смеются. Не такой он ворчун, как изображает.
Я замечаю, что мой народ постепенно подтягивается поближе к наемникам, за соседними столами становится тесно. Несколько старших подростков перетаскивают лавку так, чтобы сесть сбоку от капитана. Наемники начинают озираться.
— Азамат-ахмад, а зачем вам такой большой корабль? — спрашивает один парнишка, тоже, как я, подхвативший обращение.
Алтонгирел смотрит на него испепеляющим взглядом, но капитан решает не сопротивляться.
— Я его построил дюжину лет назад. Мы тогда большими командами летали. А потом оказалось, что много народа не нужно, но не выбрасывать же хороший корабль! — усмехается.
Интересно, это правда?
— Сами построили? — таращатся дети.
— А что такого? — удивляется Азамат. Или он просто гениальный актер, или действительно способен на коленке свинтить звездолет.
— Но ведь это очень сложно! — продолжает напирать парень.
— Да ну пря-ам сложно, — отвечает вместо Азамата плечистый мужчина, сидящий справа от Алтонгирела ко мне спиной. — Это любой мужик может. Наш капитан, конечно, получше многих в космическом оборудовании разбирается, но и только.
Теперь вы хотите мне сказать, что любой взрослый муданжец может на коленке свинтить звездолет? Что-то это пурга какая-то. Небось договорились навешать нам лапши на уши, чтобы запугать потенциального противника. Дальше не слушаю, поглощаю еще пирожок. Кто-то из старших девиц уже записывает за Тирбишем рецепт, да не один. Правда, с названиями ингредиентов у них большие проблемы. Кажется, в данный момент путают кизил и барбарис. Похоже, Азамат в знании всеобщего лидирует с большим отрывом.
С того конца стола, который я перестала слушать, раздается взрыв детского хохота.
— Я сказал что-то смешное? — ядовито осведомляется Алтонгирел.
— Тебе еще подтверждение нужно? — благодушно спрашивает кудрявый юнец напротив него.
Ой бли-и-ин, ой сейчас начнется…
Подкрадываюсь к своим старшеньким, выискиваю взглядом соотечественницу.
— Над чем ржете? — спрашиваю на родном.
— Фабиан спросил, какими качествами надо обладать, чтобы стать священником.
— И?..
— А он сказал, что надо быть красивым и любить мужчин! — ржет, покатывается.
— Я уверена, что он имел в виду — «людей», — возмущенно шепчу в ответ. — Они на всеобщем плохо говорят.
— Ну да, но еще ведь и красивым быть обязательно! — выдавливает девчонка сквозь приступы хохота.
— Да, у них это очень важно, так что не вздумайте обсуждать!
Дети понемногу утихают, но Алтонгирел продолжает злобно зыркать.
— Извините, — говорит тот парень, который выяснял про звездолет. — Мы вас не совсем правильно поняли. Ничего смешного, простите, пожалуйста.
Кажется, пронесло. Еще не хватало обвинить Алтонгирела в нетрадиционной ориентации. Они же дикие, у них вон к инвалидам терпимости никакой, куда уж к геям… А если учесть, что наш дорогой духовник ведет себя как ревнивая барышня, то можно ненароком попасть не в бровь, а в глаз… О господи! Я только надеюсь, что Азамат с ним не спит. Я бы этого не пережила.
С обеда все, кроме меня и Алтонгирела, уходят в приподнятом настроении. Алтоша дуется, ворчит под нос и косится на Азамата. Я раз сорок повторяю детям, чтобы собирали вещи, помогаю мелким. При всем моем нежелании находиться даже в относительной близости от духовника постоянно обнаруживаю себя в зоне слышимости его тенора.