Я пожала плечами.
— Да нет, не особо. Значит, в Эрмитаж мы не пойдем. Куда тогда?
Про себя я вздохнула, но вздохнула легко. Когда-то ведь надо начинать взрослую жизнь, без девчоночьих выдумок. Значит, четыре стены и крыша над головой.
Но Мартин возразил:
— Обязательно пойдем. Если хочешь, даже посмотрим на твоего Сикорски. Только вначале заглянем в Египетский зал, я хочу показать тебе одну интересную штуку.
Сикорски не мой, а в Египетском зале я знаю все интересные штуки, самонадеянно подумала я. Существовала многолетняя договоренность между Эрмитажем и Смольным институтом, и у нашей группы уже состоялось несколько ночных занятий в Египетском зале.
— Магические цепи на статуе Сохмет? — спросила я наугад.
— Не-а.
— Заклинание вечного восхищения на бюсте седьмой Нефертари? Просроченное, кстати.
— Видел, что просроченное. Но… не-а.
— Хм… Там был еще глиняный вотивный сосуд в виде птицы… птица такая смешная — толстая, как бройлер с птицефабрики. Мне показалось, что в нем хранилось что-то совершенно неподходящее, вроде приворотного зелья… Может, и не приворотное, но какое-то непростое, влияющее на волю человека — точно. Ты про это говоришь?
— Не гадай. Такому в институтах не учат. Твои преподаватели и понятия не имеют. Интересно, сможешь ли ты увидеть…
Я не увидела. Вернее, увидела, но только после того, как Мартин подвел меня к скромной витрине, стоявшей в углу.
За стеклом стояло несколько ушебти из дерева и камня. Предполагалось, что эти миниатюрные слуги будут сопровождать египтянина в загробной жизни. Египтянин будет возлежать на чем-нибудь мягком, а ушебти будут за него пахать, сеять, молотить и все такое. Но ушебти были просто фигурками. Ленивых египтян за чертой поджидало страшное разочарование — посуду им придется мыть самим.
— Ну? Видишь?
К крайней моей досаде, ничего такого уж интересного я не видела. Разве что ушебти, стоявший по центру, сразу же привлекал внимание — он был выточен из очень красивого зеленовато-белого оникса и отлично отполирован — наверное, его извлекли из гробницы богача.
Расписываться в собственной беспомощности не хотелось. Все-таки я немножко гордилась тем, что я способная.
— Погоди…
Я выдохнула, сосредоточилась и стала осматривать витрину.
Ушебти из оникса, ушебти из стеатита, расписные деревянные ушебти — все со скрещенными руками, с серьезными спокойными лицами… маленькие куколки, готовы к вечному труду во благо хозяина.
Я присмотрелась к ушебти из черного базальта, который стоял на подставке второго ряда. Мне показалось, что едва заметное магическое марево начало окутывать темную статуэтку. Из-за этого чуть заметного колебания воздуха скуластое личико будто недобро заухмылялось. К груди ушебти прижимал короткое копьецо.
Приблизившись вплотную к витрине, я еще раз прошлась взглядом по всем экспонатам. Потом вернулась к темному ушебти.
— Вот этот? — Я указала на темного ушебти. — Может быть, я ошибаюсь, но он какой-то другой, не такой, как остальные.
Мартин посмотрел на меня в некотором раздумье.
— Хм… Молодец, Данимира. Не думал, что ты заметишь.
Да-а?.. Не думал? А зачем тогда спрашивал? Понятно, чтобы хвост павлиний распустить. На триста шестьдесят градусов. Как ни странно, от этой мысли я ощутила эмоциональный подъем. Пусть, пусть распускает хвост; значит, я ему нравлюсь…
Эти соображения оборвались, когда Мартин вдруг плавным движением скользнул мне за спину и, встав позади почти вплотную, взял меня за обе руки. От неожиданности я шарахнулась было, но Мартин меня удержал — как стальными оковами.
Он склонил голову и шепнул:
— Тихо, тихо, не бойся… — Его мягкие губы скользили по моему уху, и мне почудилось, что от жаркого дыхания ухо сейчас расплавится и тонкой струйкой воска скользнет по плечу, а потом скатится на мраморный пол. — Не дергайся, так надо. Я передам тебе немного силы, иначе ты не увидишь по-настоящему…
Он повернул мои руки ладонями вверх, его большие пальцы легли на запястья, как будто он приготовился слушать мой пульс.
— Тихо, тихо, не дергайся, — приговаривал Мартин, ритмично поглаживая голубые жилки, просвечивавшие сквозь тонкую кожу, а я уже не понимала, от чего так колотится сердце: то ли оттого, что чужая сила толчками вливается в мою кровь, то ли оттого, что стоящий сзади мужчина губами касается моих волос.
Через некоторое время — не могу даже сказать какое — Мартин произнес:
— Теперь ты готова, смотри.
К своему стыду, мне потребовалось некоторое усилие, чтобы разогнать розовый флер и понять, о какой, собственно, готовности он говорит.
Черная фигурка за стеклом шевельнулась. Ушебти подвигал подбородком туда-сюда. Затем покрутил головой, разминая шейные позвонки.
— Он живой? — шепотом спросила я.
— Не совсем. Он — другой. — Мартин по-прежнему стоял сзади; теперь он выпустил мои руки, но взамен обнял за талию, крепко прижимая к себе, и отвечал, склоненный, куда-то мне в волосы.
Я впала в оцепенение. Одна часть меня наблюдала за происходящим на витрине, другая ничего не ощущала, кроме жаркого чужого дыхания.
Ушебти приподнял одну ногу, потопал ею, потом потопал другой. Это смотрелось забавно. Он был ну прямо как персонаж из мультика студии «Пиксар», но тут человечек обнаружил нас с Мартином. Рубиновые угольки засветились в его глазницах, и сходство с мультяшкой уменьшилось.
Мартин оторвал руку от моей талии, вытянул ее вперед и поманил человечка пальцем. При виде этого жеста какое-то неприятное воспоминание мелькнуло в моем затуманенном мозгу, но тут же исчезло, потому что ушебти вдруг разбежался и прыгнул прямо на витринное стекло.
Я тихонько вскрикнула, отшатнувшись, а Мартин довольно засмеялся.
— Не бойся, он знает, кто его хозяин.
Когда человечек проносился сквозь преграду, стекло покрылось волнами — как поверхность пруда, куда упал камень, — но не разбилось.
Ушебти мягко приземлился у наших ног. Потом он встал на колени, положил перед собой копье и пал ниц.
— И что все это значит?
— Это охотник за умершими. Те, — он кивнул на витрину, — просто бесполезные куски камня и дерева. Ни черта не могут. А этот красавчик — другой. Он настоящий. Один крутой египетский колдун использовал его для загробной мести нерадивым должникам.
— Кошмар какой. И что он делает с нерадивым должником?
— Не знаю… может, глаза копьем выкалывает, а может, еще что. Пока не в курсе, я недавно его поймал.
Лица Мартина не было видно, а по интонациям я никак не могла понять, шутит он или говорит серьезно.
— И как тебе это удалось?
— Ну, я тоже немножко охотник.
— А зачем ты его поймал?
— Просто потому, что я смог это сделать. Ты же не думаешь, что такое может каждый?.. Знаешь, как здорово сделать то, что другие не могут? И потом, вдруг за кем-то должок будет… пригодится…
Я мягко, но решительно высвободилась из рук Мартина, чтобы посмотреть на него.
Конечно, он смеялся. Голубые глаза искрились весельем. У меня отлегло от сердца. Если не видеть славной мальчишеской улыбки, шутки Мартина могли производить зловещее впечатление. Преследовать человека после смерти — как это низко! Не был колдун, создавший такую куклу, «крутым». По-моему, он был изрядной сволочью.
Черный человечек продолжал неподвижно лежать, склоняясь к ногам Мартина, и я присела на корточки, предварительно оглядевшись по сторонам. Никто даже не смотрел в наш угол. Наверное, Мартин отвел всем глаза, он был мастер на такие штуки.
— А как ты думаешь, его можно потрогать?
— Можно, если я прикажу.
Мартин произнес длинную гортанную фразу на незнакомом языке. Звучание было невероятным. Я никогда не слышала подобного сочетания звуков и даже примерно не смогла предположить, к какой группе языков этот относится.
Древнеегипетский?
Ушебти вскинулся, легко поднялся с пола и подбежал ко мне. Задрав круглую голову, он рассматривал меня, а я — его.
Рубиновые угольки тлели, по широкоскулому лицу пробегали тени, вокруг ушебти по-прежнему ощущалась дрожь воздуха.
Я протянула человечку ладонь, и он вдруг обхватил пальцы, уткнувшись в них носом.
— Ой, холодный какой! — Я засмеялась. — Смотри, что он делает!
— Он запоминает твой запах.
— Зачем?
— Такова его природа. Он охотник.
Я нахмурилась и пошевелила пальцами, но ушебти вцепился в них сильнее.
— Знаешь что? А пусть он кого-нибудь другого запоминает. Скажи ему, чтоб отпустил меня. Я никому ничего не должна. И тебе тоже.
— Это сейчас, — как бы невзначай заметил Мартин, но, пока я подбирала достойный ответ, снова произнес несколько незнакомых слов повелительным тоном.
Ушебти отпустил мои пальцы. Он вернулся к копью, поднял его, прижал к груди и взмыл в воздух. Точно так же, без какого-либо ущерба он прошел сквозь стекло, очутился на прежнем месте и застыл. Рубиновые огоньки угасли, злое личико потеряло подвижность.
— Напугал он тебя? — спросил Мартин.
Лукавить мне не захотелось.
— Но это же не он. Это ты меня пугаешь. Иногда у тебя получается.
— Прости меня… Признаюсь в хвастовстве. Но ведь я это сделал! Никто не понял, что это за штука, один я. И я подчинил его. Разве тебе не интересно?
— Было интересно. Но…
Продолжения не последовало, потому что я никак не могла сформулировать четко, в чем же заключается «но». Может быть, в том, что я начинала понимать, насколько Мартин сильный колдун — немного странно для студента-библиотечника. Или в том, что мне начинало чудиться двойное дно в этом человеке с ослепительной улыбкой и веселыми глазами. А больше всего меня смущало то обстоятельство, что, когда Мартин стоял позади меня и касался губами моих волос, мне было наплевать на все «но» на свете.
Как ни в чем не бывало Мартин спросил:
— Ну что, теперь к Сикорски?
Однако после его прикосновений в душе царил полный хаос, и никакие инсталляции в мире сквозь него не пробились бы.
Не в коня корм, поняла я и решительно сказала:
— Нет уж. Хватит с меня на сегодня инферно. Пойдем лучше просто погуляем.
И мы покинули Эрмитаж и весь вечер бродили по городу. Мартин будто бы сделал шаг назад. Он вел себя как добрый приятель, задавал мне тысячу вопросов о моих пристрастиях, с интересом выслушивал ответы, комментировал их какими-то забавными историями, рассказывал анекдоты, читал стихи и вообще вел себя просто и мило как никогда. Прогулка напоминала затишье перед боем, и я была благодарна Мартину за эту передышку.
Белые ночи уже входили в силу, поэтому, когда мы подошли к дому в Малом переулке, смеркалось, но было все еще светло.
У входа мы остановились и посмотрели друг на друга.
— Я провожу тебя до квартиры, ты позволишь? — спросил Мартин.
— Ты пьешь кофе на ночь? — ответила я вопросом на вопрос.
— Еще как! — сказал Мартин.
Больше не было сказано ни слова. Я взяла его за руку и ввела в свой дом.
Мы молча поднимались по узкой лестнице. Ступени заканчивались одновременно слишком быстро и слишком медленно. Хоть бы Снежинка догадалась на кухню уйти, отстраненно подумала я на втором этаже. Если она останется в комнате — например, спрячется под диваном, — я буду чувствовать себя не в своей тарелке, подумала я на третьем. Впрочем, мне все равно, решила я, поднявшись на последний, четвертый этаж.
У дверей квартиры Мартин взял меня за плечи, развернул к себе и обнял. В полумраке его глаза сияли синим нетерпением, руки скользили по моей спине по-хозяйски уверенно.
— Кофе — это слишком долго, Данимира, — пробормотал он и нагнулся, чтобы поцеловать меня.
Я прикрыла глаза и поэтому не уловила, что в точности произошло.
Вспышка была такой яркой, что я увидела её сквозь веки. Раздался какой-то треск, как будто рвали тугую материю, объятия Мартина исчезли, и, когда я открыла глаза, он стоял у противоположной стены, ошеломленный и разъяренный. Поза у него была такая, как будто его в эту стену хорошенько впечатали. Золотые волосы приподнялись как наэлектризованные.
Я застыла столбом. Глупым, ничего не понимающим соляным столбом. Рот у меня приоткрылся, но слов не было.
Мартин искривил губы и выдал длинное многосложное ругательство на древнеегипетском. Может, и не на древнеегипетском, но это был тот самый язык, на котором он отдавал приказы ушебти. И это точно было ругательством.
Потом он отлепился от стены и пошел на меня.
Я продолжала стоять в ступоре.
Мартин приблизился и навис надо мною.
— Ты что творишь? — спрашивал он со спокойным интересом, но почему-то сразу стало ясно, что Мартин в бешенстве. — Ты же была не против?
Я кивнула.
— Я тебе противен?
Я в испуге помотала головой.
— Тогда как прикажешь это все понимать?
— Это не я. — Дар речи наконец вернулся ко мне. — Честное слово.
Мартин внимательно вглядывался в мои расширенные глаза.
— Данимира, ты ведь у нас правдивая девочка?
Никогда не считала себя праведницей, но сейчас было не до диспутов о человеческой природе. Я послушно изобразила плечами жест, который подтверждал: «Да, я правдивая девочка».
— Ты ведь хочешь… быть со мной?
Я кивнула.
— Скажи это вслух, пожалуйста.
— Хочу… хочу быть с тобой… — сказала я с запинкой.
— Тогда… — Мартин слабо улыбнулся. — Попытка номер два… — Он снова потянулся ко мне.
Едва он коснулся моих губ, все повторилось. Неведомая сила вновь отшвырнула Мартина от меня, я вновь услышала древнеегипетский… судя по всему, еще более древний и еще более египетский.
— Что же это такое? — в смятении воскликнула я. — Это не я, честное слово! Я не знаю, что это было!
— Я уже понял. — Мартин оторвался от стены, поморщившись, потрогал правое плечо, потом с такой же болезненной гримасой завел руку за спину. — Черт, приложило-то меня как…
— Прости меня, прости… — залепетала я.
Мартин сказал — с какой-то усталой безнадежностью:
— Да не за что тебя прощать. Просто у тебя слишком здоровые инстинкты… Очень жаль. Очень. Правда.
Фразу про инстинкты я не поняла и с надеждой спросила:
— И что же нам теперь делать?
Честно говоря, я ждала, что Мартин — обычно такой уверенный в себе, полный таинственных сил, — сию же минуту, как фокусник, вынет из шляпы объяснение произошедшему и тотчас найдет решение, и все снова будет прекрасно.
Но Мартин оставался холоден и хмур.
— Думаю, мне надо уйти. Я сейчас понял, что кофе на ночь может быть очень вреден для здоровья. Спокойной ночи, Данимира. Иди спать.
Мартин начал спускаться по ступеням.
Его сухое «иди спать» царапнуло сердце.
«Ступай в монастырь, Офелия».
Я метнулась за ним.
— Мартин, стой!
Он остановился, повернулся и взглянул на меня снизу вверх.
— Все очень плохо, Данимира, — вымолвил он. — Дело дрянь.
Я остановила его, чтобы сказать о том, что не надо отчаиваться, что это недоразумение разъяснится и что мы будем вместе, несмотря ни на что, но, когда я услышала это, слова застряли у меня в горле.
В оцепенении я слушала звук его удаляющихся шагов и, только когда он был уже на полпути вниз, перегнулась через перила.
— Это сглаз… или еще какая гадость… подожди немного… — умоляюще лепетала я в черный пролет. — Я разберусь… Я все исправлю! Нам просто надо больше времени…
И тогда снизу, из темноты, до меня донеслись слова:
— А времени у нас нет, Данимира… совсем нет времени…
Хлопнула входная дверь, и наступила тишина.
Я опустилась на ступеньки и просидела, вцепившись в холодное железо ограждения, долгое время — без малейшей мысли. Потом внизу снова хлопнула входная дверь. Сердце в надежде вздрогнуло, но я услышала собачье повизгивание, энергичный цокот когтей по камню и поняла, что это Ирина Ивановна, соседка с третьего этажа, вернулась с прогулки со своей дворнягой Жулей.
Жизнерадостная Жуля могла меня учуять и рвануть со всех сил здороваться. И тогда мне бы пришлось вести светские беседы с общительной Ириной Ивановной, а сил не было никаких.