Закончив проигрыш, Володя чуть прикрыл глаза, решая, что сыграть, потом осторожно перебрал струны и запел балладу о любви. Некоторые песни Высоцкого он уже знал настолько хорошо, что для игры участие сознания практически не требовалось. Володя даже не пел, а просто чуть подпевал, играя. Именно эту песню он впервые услышал, когда появился вместе с Александром Петровичем в зале с той самой установкой, из-за которой он сюда и попал.
Высоцкого я раньше никогда не слышал и потому песню, которая неслась из динамиков, не узнал. Точнее, о Высоцком я знал — Гвоздь рассказывал, но вот ничего в его исполнении слышать не доводилось, и потому заинтересовался необычным голосом певца, слегка хрипловатым, хотя эта хрипловатость ничуть не мешала и даже придавала исполнению некоторое очарование. Я так заслушался, что даже замер, но тут меня слегка подтолкнул Александр Петрович и подозвал к огромному стеклу. Я забрался коленями на стоявшее тут же кресло и стал наблюдать. Было интересно и слегка страшновато, если честно: огромный куполообразный зал, толстущие провода, идущие вдоль стен, люди в серебристых защитных комбинезонах, что-то колдующие около приборов, у стены большие ящики, перемигивающиеся разноцветными лампочками и труба, выступающая из непонятной конструкции. Не очень широкая, короткая, слегка наклонённая вниз. Вот что-то загудело и из трубы вылетела капсула, к которой немедленно бросился один из людей, из-за комбинезона непонятно даже, мужчина или женщина. Вот он схватил её, раскрыл и тут же вставил в разъём на пульте. Люди засуетились.
Я наблюдал за работой около получаса, а потом мне это надоело — первое впечатление прошло, а сейчас стало скучно. Люди ходят, лампочки моргают, что-то жужжит, все смотрят в экраны, на которых какие-то графики и таблицы непонятные.
— Вот это и есть установка «окно».
— А что это такое? — поинтересовался я. — Вы обещали рассказать, зачем я вам понадобился. — О своей болезни я ещё не знал и потому полные боли взгляды Александра Петровича, которые порой ловил на себе, меня сильно озадачивали. Я даже не предполагал, на что он пошёл ради моего спасения, и стоя напротив странного механизма, даже не думал о той роли, которую он доложен сыграть в моей судьбе.
Александр Петрович задумался, явно не зная, как объяснить сложные понятия десятилетнему ребёнку так, чтобы он всё понял. Сел в кресло рядом.
— Понимаешь, наши учёные сделали одно открытие и пока совершенно неясно, как применить его на практике. Открытие — вот та самая установка, что сейчас работает за нашими спинами. Она… гм… Ты сказки любишь?
— Гвоздь много рассказывал.
— Так вот, эта установка открывает ворота во что-то типа сказки…
— Ух ты…
— Точнее не сказки, а… — Александр Петрович опять замкнулся, — …а в другой мир. Такой же как наш, но другой.
Я непонимающе посмотрел на взрослого дядю, несущего такую чушь. Тот глянул на меня и сморщился.
— Ну, господин директор, спасибо, удружил, — сердито забормотал он. — И как я должен рассказывать ребёнку теорию множественности миров?
Я терпеливо ждал, полагая, что дядя сейчас мне всё-таки объяснит.
— В общем, эта установка способна пробить границу миров… как будто на другую планету.
— Ух ты! На другую? Правда?
Александр Петрович задумался, потом облегчённо кивнул.
— Да. Именно на другую планету… в другой Вселенной.
— Интересно… — Тут пахло тайной и приключениями, но… инстинкты уличного мальчишки говорили, что раз непонятно, значит, может быть опасно. И какое это имеет отношение ко мне? Поведение Александра Петровича вообще странное в последнее время. Когда оно поменялось? Когда он пришёл однажды очень задумчивым и чем-то сильно расстроенным… долго глядел на меня, но так ничего и не сказал, а когда я спросил, перевёл всё в шутку, но потом несколько дней ходил чем-то расстроенный, затем передал меня на попечение своим знакомым и исчез почти на две недели. Появился на днях сильно измотанный, но в крайне весёлом расположении духа, с порога заявил, что всё будет хорошо, и завалился спать. А вскоре ошарашил меня известием о переезде на жутко засекреченную базу, где мне обязательно понравится.
Не знаю, понравится мне тут или нет, но я нутром чуял какую-то недосказанность во всём этом.
Александр Петрович мямлить перестал и заговорил со мной как со взрослым.
— Понимаешь, в чём проблема… мы не можем нормально исследовать то, что находится за этим «окном». Мы умеем создавать роботов, исследующих Марс, Венеру, Луну, но роботов этих направляем мы с Земли. Сами по себе они думать не умеют, а искусственный интеллект ещё не создан. Можно написать программу, но не зная, что на той стороне, как можно что-то предусмотреть? Как объяснить роботу, что для нас представляет интерес, а что нет? Ты понимаешь меня?
Я кивнул.
— А почему вы никого туда не отправите? И не посмотрите?
— Ты видел диаметр той трубы? У меня лично туда только голова влезет. А шире сделать не получается. Эти умники говорят, что и не получится, сколько энергии не дай. А есть ещё ограничение и по массе. Эта проблема решаемае, но тогда рядом АЭС строить надо.
— Хм… — Тут страшная догадка посетила меня… — Вы хотите, чтобы туда отправился я?! — Я даже сам не знал, чего больше в моём крике: восторга или ужаса.
Александр Петрович молчал, опустив голову.
— Это решать тебе… — Честно ответил Александр Петрович. — Время у тебя ещё есть, а потому…
— Я не понимаю… Вы говорили, что готовы меня усыновить?! Вы врали?!!
Александр Петрович нахмурился, потом приглашающее махнул в сторону кресла, а сам сел напротив, задёрнув окно, через которое мы наблюдали за работой учёных.
— Из-за режима безопасности я с тобой поговорить раньше не мог… Думаю, сейчас самое время. Я действительно подал документы на твоё усыновление… Проблем быть не должно, но… — Александр Петрович снова нахмурился, сжав кулаки. Потом резко встал и несколько раз прошёлся по комнате из угла в угол. — Мне принесли результаты твоего медицинского обследования…
— Вы сказали, что всё хорошо… — я нахмурился, вспоминая тот день.
— Я соврал… Не буду утомлять тебя медицинскими терминами… В общем, если тебя не лечить, то через полгода ты умрёшь. Но даже самые современные методы не в силах помочь… С ними у тебя есть максимум три года. Может чуть больше…
Я даже не сразу понял, что речь действительно обо мне? Полгода? Если лечить, то три?
— Что у меня? — Почему меня это интересовало? Какая разница?
— Рак. Рак костного мозга… Препаратами можно замедлить течение болезни, но излечить… современная медицина тут не поможет. Если бы тебя обследовали раньше… если бы ты не жил всё это время на улице, может у тебя было бы пять лет жизни, а не три года, как сейчас.
— Два года? Это не очень большой выигрыш…
Александр Петрович обернулся ко мне, озадаченно нахмурился, потом присел рядом.
— Ты спокойно воспринял это известие.
— На улице я не был уверен, что переживу следующий день… Я давно смирился с тем, что могу умереть в любой момент.
— Ты не должен так говорить! — чуть ли не отчаянно воскликнул Александр Петрович. — Такие слова не должен говорить ребёнок!
— Ребёнок тот, у кого есть детство… Так Гвоздь говорил. Значит у меня три года?
— Есть возможность вылечить тебя, но…
— Эта установка?
— Да. Потом я расскажу тебе о ней подробней, пока же… если ты пройдёшь через неё, то вылечишься. Но вернуться уже не сможешь, и тебе придётся остаться жить в другом мире. Выбор за тобой.
— Либо три года жизни тут, либо жизнь, но там?
Александр Петрович промолчал, устало облокотившись о стол.
— Я хочу, чтобы ты жил… Через три года мы сможем отправить тебя в другой мир…
— Тогда я выбираю жизнь… Но почему вы говорите, что только через три года? Разве не сейчас? Если я болен, то разве не чем раньше, тем лучше?
— В данном случае это всё равно, но за три года мы сможем тебя подготовить, чтобы ты смог выжить в новом мире. Если тебя отправить прямо сейчас, то проще доверить всё твоей болезни. Как я уже говорил — поход в «окно» — билет в один конец. Тот, кто пройдёт, никогда не сможет уже вернуться. Так что лекарство от болезней это весьма сомнительное.
— А…
— Подожди. Я всё объясню. Было несколько групп добровольцев. Тогда и обнаружился этот эффект излечения. Как объяснили медики, в момент перехода организм слегка изменяется и подстраивается под новый мир, избавляясь от всего, что ему мешает. Даже от рака. Первый исследователь провёл всё испытание, переслал нам уникальные материалы, но когда вернулся сам, его… — Александр Петрович быстро глянул на меня, — в общем, он умер. Врачи выяснили, что в организме начался процесс перестроений, который его и убил. Потом, обнаружили, что убило его обратное превращение. Ещё обнаружили, что его организм избавился от некоторых хронических болезней. Тогда это сочли случайностью. Дальнейшие опыты показали, что человек может подстроиться под чужой мир, но только раз. Есть и ещё одно… чем старше человек, тем труднее происходит приспособление к новому миру. А позже ещё провели испытания на животных, чтобы окончательно убедиться.
— То есть я подхожу… но зачем? Вы просто хотите меня спасти? — в моём голосе было столько недоверия, что Александр Петрович против воли улыбнулся.
— Я уговорил начальство использовать тебя для исследования нового мира. Я уже говорил, что роботы не очень надёжны. Когда обнаружилось, что возврат невозможен, исследования ограничили роботами, но это резко снизило их эффективность. Робот не в состоянии заменить человека, и на той стороне нужен кто-то, только тогда исследование даст лучшие результаты. Как видишь, интерес тут обоюдный. Ты излечиваешься от болезни и получаешь шанс на жизнь, медики получают уникальный материал, который в дальнейшем сможет помочь найти средство от твоей болезни, а исследователи получают возможность провести изучение нового мира напрямую с помощью человека. И если твой опыт пройдёт успешно… полагаю, в мире найдётся много неизлечимо больных людей, которые согласятся получить второй шанс, как только решится проблема с шириной окна.
— Настолько важно исследование именно людьми?
— Наиболее полные и важные сведения мы получили от добровольцев. С их помощью нам удалось исследовать три мира, и эксперименты принесли нам очень много уникальных знаний. Настолько ценных, что мы решили продолжать исследования. А как мы получаем данные с той стороны, ты сам только что видел.
— Это человек передал ту фиговину?
— Фиговину? Это капсула с записями. Нет, там сейчас робот. Ездит, снимает и с определённой периодичностью выстреливает в «окно» такие вот информационные капсулы. Потом вернётся и сам, но на случай разных неожиданностей передаётся информация и таким образом.
— То есть в том мире сейчас живёт несколько наших людей? — это единственное, что я более-менее понял во всём сказанном.
— Нет. Окно можно держать открытым около недели, потом его надо закрывать. Миров же столько, что открыть проход в тот же у нас ни разу не получилось. Каждый новый прокол вёл в свой, уникальный мир.
— А я?
— Мы исследовали много миров с помощью роботов, но результаты плачевны. Настоящие результаты добывали только люди, но ты слышал про ограничения.
В тот момент я мало что понял, хотя и запомнил сказанное. Я много тогда назадавал вопросов. В основном глупых. Да и чем мог интересоваться мальчишка, который ещё ничего не соображает и не понимает? Для которого это всё удивительное приключение. И даже новость о болезни была далеко задвинута потоком новых впечатлений. К тому же я внутренне приготовился даже к тому, что надо мной начнут ставить какие-то медицинские опыты, а оказалось, что мне предлагают удивительное приключение. Да ещё с возможностью покинуть мир, в котором за последние полтора года я не видел ничего радостного. Уже в процессе обучения, получая знания, учась думать и принимать самостоятельные решения и, главное, отвечать за них, я сообразил, что всё не так уж и радостно на самом деле. Что переход без возможности вернуться — это решение, которое можно принять только раз, и отказаться от него уже невозможно. Как в той шутке Петровича: фарш невозможно провернуть назад и мясо из котлет не восстановишь. Второй вариант тоже понятен — смерть от болезни. Выбор, кажется, очевиден, но… Действительно ли жизнь вдали от всех близких тебе людей, вдали от какого-никакого, но дома лучше смерти?
Тем не менее, выбор сделан, я готовился принять все его последствия и учился действовать один, ни от кого не завися и ни на кого не рассчитывая. Отсюда и обучение делать операцию самому себе под местным наркозом, изучение тактики выживания в любых условиях, скалолазание, стрельба, рукопашный бой, фехтование, обучение искусству управлять людьми, а также многое и многое другое. Постепенно я смирился, разве что…
Через год жизни на базе я попросил Александра Петровича узнать о дяде Игоре.
— Отомстить хочешь? — сразу спросил куратор. Мою историю он прекрасно знал.
Я задумался.
— Не знаю, — честно ответил я. — Хотел бы просто посмотреть на него.
— Ладно, — вдруг согласился полковник. — Постараюсь узнать о нём что-либо, но о мести забудь.
Через несколько дней он появился у меня в комнате, молча бросил на стол конверт и вышел. Я поспешно встал с кровати, зажёг лампу и открыл — внутри лежали всего лишь две фотографии одного места, сделанные с разных ракурсов. Я опустился на стул, разложил фотографии на столе и долго не отрывал от них взгляда. Судя по надписи на могиле, которую и снимали, дядя Игорь пережил отца всего лишь на год. Жалел ли я, что это сделал не я? Может быть… где-то далеко внутри. Мне часто снился сон, как я тихо открываю дверь его дома, поднимаюсь по лестнице (я неоднократно был в доме у дяди Игоря с отцом), вхожу в кабинет… дядя Игорь поднимается с дивана, на котором отдыхает, я подхожу к нему, достаю пистолет. Дядя Игорь испуганно смотрит, пытается что-то сказать, а я стреляю… стреляю… стреляю… уже давно кончились патроны, а я продолжать жать на курок и просыпаюсь.
— Как он погиб? — поинтересовался я при встрече.
— Его застрелили в собственном доме. Убийца пришёл, когда этот твой дядя Игорь спал на диване в кабинете на втором этаже. Похоже, ему удалось проникнуть в дом незаметно. Девять выстрелов почти в упор. Стрелял явно не профессионал — всадил весь боекомплект. Убитый, кстати, похоже, успел увидеть убийцу и, возможно, узнать.
Я испуганно вздрогнул: может, сны материальны? Могут ли сны убивать? К счастью, моего испуга Александр Петрович не заметил, а тот сон с тех пор мне больше не снился ни разу.
Много позже меня заинтересовал и другой вопрос, который до этого как-то не приходил в голову: а почему переход осуществляет только один человек? Ведь в незнакомом мире, если кто согласен на такой поход в один конец, всегда лучше быть с кем-то. С кем-то, кому можно доверять, с кем можно поговорить. Даже вдвоём лучше в незнакомом месте, чем одному.
Александр Петрович, когда я задал этот вопрос, согласно кивнул.
— Конечно, лучше. Я раньше не стал говорить тебе об этом, ты и так мало что понимал в моих объяснениях, но не получается отправить двоих. Почему, не знаю. И никто не знает. Есть масса теорий и версий, каждая из которых не лучше и не хуже другой. Когда ещё этого не знали, потеряли двух добровольцев. Один прошёл нормально, а второй на той стороне приземлился уже мёртвым.