— Твоя миссия выполнена с успехом и теперь мы вернемся. Церковь вырастет и окрепнет, а твой Бог обретет множество новых верующих чтобы петь святые гимны для его несуществующих ушей.
— Будь ты проклят! — воскликнул Фома. — И обладай ты душой, это было бы самое настоящее проклятье!
— Ты уверен что у меня нет души, — сказал робосел. — Вопросительный знак.
— Я знаю, кто ты на самом деле. Ты — воплощение дьявола, бродящего по земле и жаждущего уничтожения рода человеческого! Ты — нечисть, крадущаяся во тьме! Чисто функциональный робот, созданный и запрограммированный, чтобы искусить меня, и лента с данными, в тебя заложенная, это насквозь лживая лента!
— Не искусить, — ответил робосел. — И не уничтожить. Спасти тебя и направить. Наши лучшие вычислители доказали что ты с вероятностью в 51,5 процента станешь в течение следующих двадцати лет папой. Если я смогу научить тебя мудрости и практичности вероятность этого исхода поднимется до 97,2 процента что очень близко к полной уверенности. Разве ты не хочешь видеть церковь такой какой ее мог бы сделать ты. Сообщив о неудаче, ты потеряешь расположение своего друга, который ты сам признавал, отнюдь не непогрешим в большинстве случаев. Ты лишишься преимуществ контакта с папой и своей позиции которая может со временем принести тебе красную кардинальскую шапочку хотя возможно тебе никогда не доведется носить ее открыто пока существует Технария а после…
— Стоп! — закричал Фома. Его глаза сверкали, а лицо светилось внутренним огнем, чего до сих пор за ним не отмечал даже пси-фактор. — Все наоборот! Разве ты не понимаешь? Это триумф! Блестящее завершение поисков!
Робосел провел суставчатой ногой по искалеченной руке Аквина.
— Это. Вопросительный знак.
— Именно. Это твоя мечта. Твой идеал совершенства. И что же из него вышло? Этот совершенно логичный мозг — универсальный мозг в отличие от твоего, специализированного — знал, что он создан человеком, а его логические построения привели к вере в то, что человек создан Богом. И он осознал свой долг перед его творцом, человеком, и перед творцом человека, Богом. Этот долг — обращать людей в веру к вящей славе Господней. И он обращал — чистой силой своего совершенного разума… Теперь я понимаю, откуда пошло имя Аквин. Мы знали святого Фому Аквинского, безупречного логиста нашей церкви. Его писания утеряны, но они наверняка существуют где-то, и мы еще сможем найти хотя бы один экземпляр. Мы сможем обучить нашу молодежь, чтобы она развила его учения дальше. Слишком долго мы полагались только на веру, но время одной веры прошло. Мы должны призвать на помощь логику, разум, и Аквин показал нам, что совершенный разум может привести только к Богу!
— Тогда тем более необходимо увеличить твои шансы на папство ибо только так ты сумеешь реализовать эту программу. Садись в седло и мы отправимся назад а по дороге я научу тебя кое-каким приемам которые помогут тебе увеличить шансы…
— Нет, — сказал Фома. — Я не святой Павел, я не настолько силен Он мог позволить себе хвалиться своими немощами и ликовать, когда ему был дан ангел сатаны, чтобы удручать его. Но не я. Я лучше помолюсь Спасителю. Не введи в искушение… Я ведь немного себя знаю. Слаб я и полон сомнений, а ты очень хитер. Уходи. Я сам найду дорогу назад.
— Ты не здоров. У тебя сломаны ребра и тебе больно. Ты никогда не доберешься назад сам тебе нужна моя помощь. Если хочешь можешь приказать мне замолчать. Для церкви крайне важно чтобы ты вернулся к папе со своим сообщением ты не можешь ставить себя выше церкви.
— Прочь! — выкрикнул Фома. — Отправляйся назад к своему Никодиму… или Иуде! Это приказ! Повинуйся!
— Неужели ты в самом деле думаешь что я запрограммирован подчиняться твоим приказам. Я подожду в деревне доберись хотя бы туда и ты возликуешь едва только увидев меня.
Ноги робосла зацокали по каменному проходу. Вскоре эти звуки растаяли вдали, и Фома упал на колени перед телом существа, которого в мыслях он уже называл святым Аквином-Роботом.
Сломанные ребра болели невыносимо. Пробираться к деревне в одиночку будет, конечно, ужасно…
Молитвы Фомы возносились к небу, словно облака благовоний, и были они столь же бесформенны. Но сквозь все его мысли пробивался крик отца бесноватого юноши в Филиппах: “Верую, Господи! Помоги моему неверию”.
Время фантастики
Никогда фантастика не была столь нужна обществу. Это — отражение прогресса. Это — отражение сложности нашего мира, отклик на желание читателя найти ответ на вопрос: “Кто я? Каким будет завтрашний день? Что ждет человека и человечество?”
Кир Булычев
Еще в середине восьмидесятых годов социологические опросы показывали, что фантастика — один из самых читаемых и популярных жанров современной литературы. В те годы каждый третий школьник, пятый молодой специалист, седьмой студент, восьмой рабочий не просто регулярно читали фантастику, но и называли ее своим любимым жанром. Сейчас, даже не располагая результатами специальных исследований, можно с уверенностью сказать, что ситуация не изменилась. Более того, популярность фантастики, особенно в среде молодежи, возросла.
Вот уж которое десятилетие литературоведы, социологи, философы ломают копья в спорах, что же такое научно-фантастическая литература. Со времен Жюля Верна научную фантастику относили то к развлекательной литературе, то к литературе научно-популярной, считая, что ее задача — пропаганда достижений науки и техники. Сейчас “рецепт” создания фантастического произведения, предложенный в двадцатых годах американским фантастом Хьюго Гернсбеком, — 75 % науки и 25 % литературы — кажется забавным историко-литературным курьезом. Однако подобный подход к фантастике, утверждавший техницизм как основной критерий художественности, и стал причиной того, что вплоть до пятидесятых годов научная фантастика не рассматривалась как серьезная литература.
Бытовало мнение, что популярность фантастики определяется исключительно ее прогностической функцией. Действительно, фантасты описали многое из того, что впоследствии стало научной и технической явью: подводные лодки, двигатель внутреннего сгорания, солнечные батареи, телеграф и телефон, радар, пластмассы, искусственные алмазы (список этот можно было бы значительно расширить). Хрестоматийны примеры с провидением телевидения в конце прошлого столетия французским фантастом Робида, атомной энергии Уэллсом в 1914 году, лазера Алексеем Толстым. Как подсчитал писатель-фантаст Генрих Альтов, точность научных предвидений Уэллса — около сорока процентов, а у Жюля Верна и Александра Беляева этот показатель достигает почти девяноста процентов.
Описывая будущее, фантасты часто прибегают к тем же методам, что футурология и прогностика: моделирование, экстраполяция, метод аналогии. Однако прогностика и футурология имеют дело с научным предсказанием, основанным на проверяемых и доказуемых фактах, т. е. с факторами количественными. Прерогатива же научной фантастики — факторы качественные: социальные, моральные, психологические изменения в жизни человека и общества. Известный прогностик Эрих Янч сформулировал эту мысль в книге “Прогнозирование научно-технического прогресса” (употребляя вместо слова “фантастика” слово “антиципация”): “Прогноз — вероятностное утверждение о будущем с относительно высокой степенью достоверности: антиципация, предвосхищение — логически сконструированная модель возможного будущего с пока неопределенным уровнем достоверности”.
Фантастика приблизила наступление космической эры, подготовив читателей к мысли о предстоящем выходе человечества в космос, наметив основные этапы освоения космического пространства — от искусственных спутников Земли и орбитальных станций до полетов на другие планеты. Фантасты описали даже некоторые экстремальные ситуации, с которыми пришлось столкнуться космонавтам на практике, — не случайно во время подготовки полета по программе “Союз”—“Аполлон” возможные отклонения от его сценария, включая самые неожиданные и опасные, проигрывались с использованием сюжетов фантастических произведений.
Но фантастика, по выражению Дмитрия Биленкина, не работает “на чертежи”. Фантастика — не гибрид науки и изящной словесности, это самостоятельная ветвь мировой литературы, обладающая многовековой традицией; научная фантастика как никакая другая литература позволяет писателю, используя самые различные художественные приемы, строить, пользуясь выражением польского фантаста Конрада Фиалковского, “модель вымышленной действительности”. И привлекает нас в ней, как всегда в искусстве, изображение человеческих взаимоотношений — мудро сказал Паскаль, что человеку, в конечном счете, интересен только человек.
* * *
Традиция фантастического в американской литературе обширна и богата, ее корни уходят в XVIII век. Создателем же американской фантастики по праву считается Эдгар Аллан По. Вот как описывали в середине прошлого века братья Гонкуры впечатление от знакомства с его рассказами: “…это новая литература, литература XX века, научная фантастика, вымысел, который можно доказать, как А+Б, литература одновременно маниакальная и математическая. Воображение, действующее путем анализа…”
Удельный вес фантастического элемента в американской литературе весьма значителен. Трудно назвать хотя бы одного известного писателя XVIII–XIX столетий, который не отдал бы дань фантастике — в самых разных ее формах. Один из самых видных писателей американского предромантизма Чарлз Брокден Браун, автор фантастических новелл Вашингтон Ирвинг, Джеймс Фенимор Купер (роман “Моникины”), Натэниэл Готорн, соединивший в романах “Дом о семи шпилях” и “Мраморный фавн” и в рассказах готику и фантастику, Герман Мелвилл (знаменитый “Моби Дик” и романтические аллегории “Марди” и “Мошенник”), Эдвард Беллами, создатель нашумевшей в свое время утопии “Взгляд назад”, Амброз Бирс — “мастер сверхъестественного”, как его называли современники, Марк Твен — “Янки из Коннектикута при дворе короля Артура”, наконец, Джек Лондон (повести “До Адама”, “Алая чума”, “Звездный скиталец”, антиутопия “Железная пята”)…
Все это была предыстория. Современную же историю американской фантастики принято отсчитывать с апреля 1926 года — тогда вышел первый номер первого в мире специализированного журнала Хьюго Гернсбека “Amazing Stories”, посвященного фантастике. Фантастика стала утверждаться и осознаваться — разумеется, не сразу и не всеми — как неотъемлемая часть литературы страны. Сейчас этот факт уже не нуждается ни в каких доказательствах. Каждый год в США появляется больше тысячи только оригинальных названий фантастики, у нее многомиллионная аудитория (поклонники, объединенные во множество клубов, проводят бесчисленные съезды, семинары, присуждают свои премии лучшим произведениям), ее изучают в колледжах и университетах, издаются специальные журналы, посвященные этому жанру.
Американская фантастика издавна переводилась на русский язык. Активно она переводилась в десятые и двадцатые годы, после чего, с изменением политической обстановки в стране, утверждением сталинского тоталитаризма и преследованием всего того, что имело отношение к западной культуре и не работало на укрепление режима (таковой была фантастика — литература, призывавшая мыслить широко и свободно), процесс этот ощутимо ослаб и возобновился лишь в шестидесятые годы. В 1960 году вышел первый за долгое время сборник современной американской фантастики “Научно-фантастические рассказы американских писателей”, в 60-е начали выходить первые тома “Библиотеки современной фантастики” (издательство “Молодая гвардия”; последний том вышел в 1973 году) и первые книги продолжающейся поныне серии “Зарубежная фантастика” (издательство “Мир”); в обоих изданиях научно-фантастическая литература США представлена очень широко.
Знакомство любителей жанра в нашей стране с американской фантастикой продолжает и издание, последний том которого держит в руках читатель.
* * *
“Научная фантастика учит смелее, глубже, острее видеть и воспринимать предельные развития явлений больших и малых, материальных и бестелесных, устоявшихся и едва пробивающихся, почти бесспорных и почти невозможных… Научная фантастика позволяет созерцать весь мир, больше того, всю Вселенную. Она дает возможность нам освободиться от национальных и идеологических ограничений” (Фриц Лейбер). “Ни один вид творчества не предоставляет писателю такой свободы действий, как фантастика. Она может охватывать — и охватывает — все на свете, от безудержной романтики приключений до сатиры и социального анализа” (Роберт Шекли).
Эти высказывания ведущих американских фантастов помогают лучше понять не только специфику жанра, но и рассказы, вошедшие в сборник.
Одна из основных тем фантастики — будущее. Различны грани грядущего в современной американской научно-фантастической литературе, но лучшие ее авторы берутся за перо не ради досужего фантазирования о чудесах завтрашнего дня. “Мы будущее не предсказываем — мы его предотвращаем”. Эти слова Рэя Брэдбери могут повторить многие американские фантасты. Описать будущее негативное, страшное, показав то, к чему могут привести уже сегодня различимые в обществе факты и явления, и не напугать этим читателя, а вызвать у него протест, желание не допустить того, что завтра уже поправить будет нельзя, — такова цель фантастики.
Жестокость общества, уничтожающего стариков — “балласт”, ненужных ему людей, отработавших, с точки зрения правителей страны, свое (рассказ Роберта Крэйна “Пурпурные Поля”), бездуховность общества (Маргарет Сент-Клэр “Потребители”), бессмысленность и бесцельность бюрократической системы, замкнутой самое на себя (Джордж Элби “Вершина”) — все это черты настоящего. И о нем, а не о туманном грядущем, думают фантасты, сознающие свою гражданскую ответственность перед современниками и потомками.
Будущее чаще всего связывается в американской фантастике с космосом, с успехами в его покорении. Космические полеты, колонизация дальних миров, образование галактических империй… Космическая тема предоставляет писателю исключительные сюжетные возможности. Однако не романтика Глубокого Космоса, не инопланетная экзотика привлекают Теодора Томаса (рассказ “Сломанная линейка”), а жизнь главного героя, космонавта Лайтнера. Можно ли забыть о Земле ради звезд, о родине — ради манящих галактических далей? Если человек способен на такое, его судьба печальна — ведь “Человек должен любить что-то больше, чем то, чему он посвящает жизнь. Иначе он становится фанатиком…”
Одна из самых притягательных тем фантастики — путешествия во времени. Возможность перенести героя из эпохи, в которой он родился, в любую иную позволяет построить увлекательнейший приключенческий, а то и детективный сюжет, создать удивительную, поистине фантастическую ситуацию. Ну кто еще, скажите, кроме героя фантастического произведения, может стать не только мужем собственной бабушки, но и дедушкой самому себе (Альфред Ван Вогт “Часы времени”)? Или встретить спустя двадцать лет после женитьбы свою жену такой, какой она была на заре юности (Роберт Янг “Девушка-одуванчик”)?
Эти рассказы — результат раскованной игры ума, следствие остроумных изящных допущений, невероятных на первый взгляд, но логически непротиворечивых. Фантасты увлечены такими играми, требующими немалой эрудиции и парадоксального мышления. Поэтому понятно, что едва ли мог Мартин Гарднер написать такой рассказ, как “Остров пяти красок”, не будучи профессиональным математиком. Ощутима серьезная математическая подготовка и у Роберта Хайнлайна, автора рассказа “Дом, который построил Тил”. Джеймс Макконнел — известный психолог, специалист в области экспериментальной психологии. Потому неопровержима логика его рассуждений и беспощаден его приговор часто, увы, встречающейся косности человеческого мышления и презрительному равнодушию к нашим “меньшим братьям” (рассказ “Теория обучения”).
На протяжении десятилетий фантасты разрабатывают тему контакта с внеземными цивилизациями. Встреча разумов — земного и инопланетного — нужна фантастам для того, чтобы показать отстраненно, как бы со стороны, человека, а не экзотического пришельца (подобного, например, тому, какой описан в рассказе Уильяма Моррисона “Мешок”).