Снова долгое длинное скольжение шерсти по бедру. Под шерстью – твердые, как дерево, мышцы. Хлесткий удар хвоста по голени. Как нагайкой. Черная оскаленная морда – у живота. Жаркое дыхание обдает кожу…
Коротко взрыкнув, зверь встал на задние лапы, передние легли на одеревеневшие от напряжения плечи Артёма. Мокрая морда толкнула его в щеку, язык шершавым наждаком прошелся по плечу и шее. Артём ощутил прикосновение клыков. Совсем слабое, но струйка крови тотчас потекла по шее к ключице. Натянувшиеся веревки резали запястья. Зверь толкал Гриву назад, словно хотел опрокинуть навзничь. Жесткий язык смахнул кровь, прошелся по лицу Артёма, обдирая в кровь губы…
Пантера дышала ему в лицо… Не смрадный запах хищника – будоражащий аромат самки… То, что терлось о его чресла, уже не было телом зверя. А влажный язык уже не был жестким и шершавым…
Но он видел зверя, видел длинные белые клыки, прижатые черные уши…
Наваждение…
Ниже груди тела больше не было. Там был вибрирующий от напряжения пузырь, в котором металось, рвалось наружу сжигающее пламя…
За мгновение до взрыва Артём закричал. Пламя рванулось наружу, опаляя горло, ударило в оскаленную морду… И человеческий вопль превратился в звериный рык.
Зверь, обитавший в Артёме Гриве, вырвался наружу. Со звоном лопнули ремни. Пантера… Нет, не пантера – женщина в черной звериной маске – отпрянула, споткнулась, опрокинулась навзничь, истошно завизжала от ужаса… И зверь, уже нависший над ней, готовый распластать ее, смять, порвать, превратить в кусок бьющегося мяса… Зверь замер. Он все еще оставался зверем, слышал, как зверь, видел, как зверь, чуял, как зверь… Но огонь был обуздан, и ярость больше не повелевала – повиновалась.
– Выходите! – прорычал зверь. – Сюда, ко мне! Живо!
И охотники, один за другим, стали выбираться из-за камней. Их было одиннадцать.
Он посмотрел на скорчившуюся у его ног женщину… Мокрые слипшиеся волосы, съехавшая набок голова пантеры, зубы, выбивающие дробь… Жалкое зрелище.
Охотники остановились шагах в пятнадцати, не решаясь подойти ближе. Звериные маски прятали их лица. У них в руках были копья, а Грива был безоружен… Но от них, а не от него, разило страхом.
– Снимите это, – прорычал Грива – он все еще оставался зверем.
Маски падали на камень, открывая знакомые лица: Пута, Баган, Архо…
– Архо! Подойди!
Охотник приблизился.
– Что теперь, Архо? – Голос Гривы был больше похож на угрожающий звериный рык.
– Что назначишь, Ар Т'ом, – пробормотал охотник.
Голос его был сдавленным, каким-то униженным.
И поза – такая же.
Как ни странно, именно эта униженность помогла Артёму взять себя в руки.
Он посмотрел вокруг. Архо, женщина (кажется, в шоке), десять охотников племени – поодаль. Нет, есть еще один. Он остался за камнями.
– Там – кто? – Грива указал в темноту.
Охотники переглянулись.
– Шадаква… – пробормотал Ахро. – Шадаква…
– Шадаква! – рявкнул Грива. – Выйди! Я не причиню тебе зла.
– Он не подойдет, – сдавленно произнес Архо. – Невозможно…
– Принесите его, – велел Грива.
Принесли. Положили у ног Артёма. И он сразу понял, что уже никто и ничто не причинит Шадакве зла.
Старейшина был мертв.
Глаза его были закрыты, а на лице застыло удивленное выражение… Однако от удивления не умирают.
На лбу Шадаквы, повыше переносицы, Грива увидел красное пятно. На том самом месте, где располагался дополнительный глаз «пессимиста». Грива нагнулся, провел по пятну пальцем. На пальце остался след краски.
Артём поднялся.
Ему было жаль Шадакву. Особенно теперь, когда живущий внутри зверь опять укрылся в своей берлоге.
– Что дальше, Архо? – спросил более мягким голосом. – Есть еще что-нибудь в запасе?
Архо покачал головой.
– Тогда, может, вернемся в стойбище?
– Как ты скажешь, Ар Т'ом, – Архо выпрямился. В его позе больше не было униженности.
– Тогда – домой, – сказал Грива. – Далеко мы от дома?
– Далеко, – ответил Архо. – Но к вечеру доберемся.
– Надо сделать носилки, – сказал Артём. – Пару носилок. Не уверен, что она сможет идти, – он кивнул на скорчившуюся женщину.
– Носилки не нужны, – возразил Архо. – Она останется здесь.
Похоже, он больше не боялся Артёма. Да, так и есть. Никто из охотников больше не боялся. Правильно, нечего бояться, если зверь ушел.
– О ней позаботятся, – спокойно произнес Архо. – Пошли, Ар Т'ом?
– Иди первым, – сказал Грива. – Ты же мой проводник.
Пещера действительно была огромна. А выходом из нее была узкая щель в три четверти метра шириной. Прежде, чем нырнуть в нее, Грива оглянулся.
Вокруг места, где он был привязан (там остался один факел – остальные охотники забрали с собой), сновали какие-то люди. Интересно, кто они?
В селение они вернулись только к полудню следующего дня.
Последние несколько километров Гриву несли на носилках: он окончательно выбился из сил. Такого с ним не случалось никогда. Весь оставшийся путь Артём боролся с подступающим беспамятством. Почему? Он сам не знал. Чувствовал: так надо. Только когда его внесли в селение, он наконец расслабился. Как его вносили в хижину, укладывали на койку, Грива уже не помнил…
Глава пятнадцатая
Загадки, намеки и недвусмысленные предложения
Грива проснулся – и сразу понял, где он находится. В хижине Шадаквы. И он прекрасно помнил свой сон… И то, что было до сна.
Но может, и это тоже был сон? И не было ничего: ни психоделических приключений, ни пещеры, ни смерти Пришедшего Издалека…
Артём прислушался к себе – и не обнаружил никаких изменений. По крайней мере – физических. Если не считать рубцов, оставленных разорванными ремнями. Рубцы, впрочем, уже почти зажили.
Грива подождал немного: вдруг сейчас полог откинется, и войдет Шадаква…
Никто не вошел.
Тогда Артём откинул полог сам.
У входа, на корточках, сидел Архо.
Красавец-абориген не поздоровался. Зато одарил Гриву весьма проникновенным вопрошающим взглядом. Ответа, естественно, не получил, поскольку Грива не знал вопроса.
– Доброе утро, – сказал Грива.
Архо поднялся. Но не ответил. Продолжал глядеть на Артёма своими синими глазищами.
– Почему я спал здесь, а не в твоей хижине? – осведомился Грива.
Архо помрачнел. Отвел взгляд.
– Теперь это твоя хижина, – буркнул он. Повернулся и ушел.
Похоже, обиделся. Интересно, на что?
Ладно, разберемся.
Грива двинулся на речку. Искупался. Обнаружил, что местные жители держатся от него подальше. Ладно, с этим тоже разберемся.
Грива вернулся в хижину. Позавтракал копченым мясом и вялеными бананами. Запил водичкой из реки, еще раз убедившись, что круг отчуждения – на месте. Ближе десяти метров к нему никто не подходил. Даже детишки.
Возможно, если бы Артём сам проявил инициативу…
Но проявлять инициативу Грива не стал. Он знал кое-кого, кто способен отвечать на вопросы получше обитателей поселка.
* * *
Неандерталец встретил Гриву, едва тот вошел в Лес Красных Деревьев.
– Ты пришел, чтобы задавать вопросы, – констатировал он вместо приветствия.
– Угадал.
Артём смотрел на волосатое низкорослое чудище. Кто бы мог подумать, что под этим бугристым черепом укрыт мозг, как минимум не уступающий его собственному.
– Как мне тебя называть? – спросил он неандертальца.
– У нас нет имен, – сказал представитель соседней ветви эволюции. – Имен – в вашем понимании. Ты можешь звать меня Полукровкой.
– Годится, – кивнул Грива. И сразу перешел к делу: – Скажи мне, Полукровка, что такое – равновесие?
– Равновесие – это равновесие.
– А дерево – это дерево.
– Я не могу объяснить, – произнес Полукровка. В голосе его прозвучало сожаление. – Но могу привести пример. Раньше нас было много. Теперь – мало. И с каждым поколением – всё меньше. – И добавил, помедлив: – Тем меньше, чем выше поднимается каждый из нас. Это – часть равновесия.
– Знакомая картина, – кивнул Грива. – Чем образованней и культурней народ, тем ниже прирост населения.
– Не народ, – возразил Полукровка. – Мы – единство. Чтобы один из нас мог мыслить, полсотни разумных должны формировать ему поле мышления. Пятьдесят строят хижину для одного. Наш вид вырождается, потому что каждый из нас хочет жить в хижине, а не строить ее. Поэтому сейчас в Единстве совсем мало таких, как я.
– Выходит, вы просто паразиты, – сказал Грива. – Отделили от мира несколько племен и сосете их ментальную силу. А чтобы они не разбежались…
Полукровка захохотал.
Грива удивленно уставился на него.
– Мне весело, потому что ты, способный увидеть вершины гор, не желаешь поднять взгляд выше кучи носорожьего дерьма, – отсмеявшись, пояснил Полукровка. – Прошлой ночью ты летал над саванной, а сегодня думаешь, что другие не способны перепрыгнуть через ручеек.
– Это был бред, – проворчал Грива.
Его не очень удивило, что Полукровка в курсе событий. У Артёма было серьезное подозрение, что тот сам все и замутил.
– Думаешь, я не знаю, что такое галлюциноген? – спросил Грива.
– Ты не знаешь, что такое человек, – возразил Полукровка. – Ты не способен отличить вымысел от реальности, потому что не знаешь, что такое реальность. Единство – это реальность. Мы – это Единство. Но единство – это не мы. Это намного больше, чем несколько сотен таких, как я, и таких, как ты. Если мы его утратим, наш мир падет.
Вот так вот. Мир. Не больше и не меньше. Не факт, что под падением мира Полукровка понимает катастрофу планетарного масштаба.
– Какой мир? – решил уточнить Грива. – Твой?
– Мой, – согласился Полукровка. – И мир твоей девушки. И мир ее соплеменников. Счастливый мир. Светлое будущее твоей расы. Оно погибнет. Но Единство – останется. И взрастит другой мир. Тот, который по ту сторону границы.
– Ну да, счастливый мир держится исключительно на вас, – проворчал Грива. – Пара-тройка косматых праведников – и злой бог пощадит глупое человечество.
– Ты говоришь не те слова, но понимаешь правильно, – одобрительно произнес Полукровка.
– А теперь скажи мне, что этот мир держится на тебе, – Артём ухмыльнулся.
– Нет, – Полукровка качнул массивной головой. – Не на мне. Хранителем Равновесия был Шадаква. Но ты его убил.
И об этом, оказывается, мы тоже знаем. У Гривы возникло подозрение, что его собеседник был одним из тех, кто остался в пещере после ухода Гривы и охотников.
– Бред! – возразил Артём. – Как я мог убить человека, не прикасаясь к нему, на расстоянии ста шагов?
– Ты его сжег, – сообщил Полукровка. – Ты сжег его, чужак. Сжег еще не рожденным огнем.
– А поподробнее?
– Обойдешься.
– Но мне это нужно!
– Еще бы! Новое умение убивать интересует тебя больше, чем смерть человека, разбудившего твою силу. Впрочем, он сам виноват. Нельзя посягать на то, что тебе не принадлежит. Он мог бы остановить ритуал. Но он решил, что его смерть – на благо Равновесия. Он хотел стать сучьями для костра, который навсегда изгонит тьму, а стал мишенью для удара молнии. Твой огонь выжег всё, что могло гореть. И костер погас. Но я понимаю Шадакву. Его обмануло то, что ты – из другого мира. Он думал: ты похож на него. Он думал, что ты утратил Единство, потому что утратил силу. Он дал тебе силу. А ты его убил.
– Я не хотел этого, – с раскаянием произнес Грива. – Мне очень жаль.
– А меня тебе не жаль?
– Тебя? – Артём изумленно уставился на Полукровку. Маленькие глазки неандертальца не выражали ничего. Но Грива почувствовал его тоску.
– Шадаква дал тебе огонь. А ты поджег саванну. В этом пожаре сгорят многие. Я стану одним из этих многих.
«Я ничего не поджигал!» – хотел было запротестовать Артём. Но вместо этого спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Как ты сейчас знаешь, что Шадаква – мертв. Как знаю, что на самом деле тебе его не жаль.
– Я… Мне… Я не знаю… – пробормотал Артём.
Полукровка был прав. Гриве действительно не жаль Шадакву. Однако, если умрет Полукровка, Гриве это будет небезразлично. Странно, что это приземистое, похожее на помесь гориллы и медведя существо было ему ближе и понятнее, чем человек Шадаква.
– Да, – подтвердил чертов неандерталец, читающий его мысли, – я тебе ближе. Ты не хочешь видеть меня мертвым. Но увидишь.
– Что я могу сделать для тебя, Полукровка? – спросил Артём.
– Ничего. Там, куда приходит огонь, остается только пепел.
– И что теперь? – буркнул Грива. – Мне что, повеситься?
– Это было бы наилучшим выходом, – одобрил Полукровка. – Но ты ведь этого не сделаешь?
– Не дождешься! – отрезал Артём.
Он не хотел верить Полукровке. Не хотел – и не верил.
– Время перемен, – сказал Полукровка. – Оно пришло. Мир станет другим. Или падет. Выбор невелик. И это твой выбор.
– То есть?
– Ты тоже пришел издалека, из того далёка, которого нет. Ты можешь занять место Шадаквы.
– И что мне надо для этого сделать? – осведомился Артём. – Голову побрить? Что-нибудь себе отрезать? Или вообще дать обет безбрачия?
– Твое согласие, – Полукровка проигнорировал иронию Гривы. – Открой мне свое сознание – и я открою тебе суть Равновесия. Ты обретешь единство и станешь им. И станешь новым Хранителем. И чужой мир останется по ту сторону.
Грива усмехнулся. Какой он простой, этот плечистый брат по разуму. Дайте нам поправить ваши мозги, и вы полюбите нас не по-детски. Нашел, тоже, дурачка…
– Ты мне не веришь, – констатировал Полукровка.
– Я верю фактам, – отрезал Грива. – Пока что их маловато, чтобы уверить меня в том, что мы на одной стороне.
– Тогда уходи, – сказал Полукровка. – Унеси огонь прочь. Я открою границу.
– В каком смысле?
– Позволю тебе и нескольким охотникам пройти через этот лес.
– И что дальше?
– Дальше – другой мир. Может быть, он окажется слабее твоего предназначения, и ты уничтожишь и его семя. Тогда Равновесие восстановится.
– Годится, – согласился Грива. – Только не уверен, что кто-то из охотников согласится последовать за мной. Тем более, через запретную территорию. Или ты им прикажешь?
– Я не могу приказывать им, – грустно сказал Полукровка. – Я мог говорить лишь с Шадаквой. И с тобой. Вот только ты меня не понимаешь.
– Ну, если под пониманием понимать слепое доверие… – пробормотал Грива. – Тогда ты прав.
– Охотники пойдут за тобой, – сказал Полукровка. – Ты показал свою силу, ты для них – часть Единства. А Единство выше всех запретов. И Шадаквы больше нет, чтобы остановить их.